Валерий Зеленогорский - О любви (сборник)
Он сидел в кафе аэропорта и не мог есть, не хотел, ковырялся в еде вполне достойного качества.
Карьерный каннибализм не способствует хорошему пищеварению, раздельное питание после него не спасает от несварения душу. Он понял это давно, еще в начале карьеры, когда у него был волчий аппетит на все, и он выбрал свой путь и шел по нему, не сворачивая, через реки, горы и долины.
В тумане растаял самолет, на котором он летел, на земле осталась мастер по ушу, потерявшая ученика, семья, которую он летел дожевывать, и многие другие, которых он точно съест и не подавится.
Но почему так грустно жить? Где люди, которые любят? Где вы? Ау!
История о том, как человек проник в тело, а попал в душу
Однажды Сергеев встал утром с ощущением, что сегодня что-то случится. Он не знал, на каком регистре сыграет Божественная арфа, но что-то должно было произойти.
Человек он был трезвого ума, если не пил, в предсказания не верил, нумерологию презирал как мракобесие, мог себе позволить маленькую слабость, если на его пути попадалась черная кошка: всегда ждал, когда пройдет другой человек и унесет на своих ногах неприятности.
Сам он стучал только по дереву и зажмуривался, если хотел отогнать от себя и своих близких собственные страхи. Человек осторожный, он мог спокойно сесть в ржавую «копейку» ночью темной и поехать домой с человеком, который не знает не только правил дорожного движения, но и правил общежития с человекоподобными.
Как-то проносило его, отводила невидимая рука, лишнего не давала, но и своего не забирала.
День начался обычно, как всегда, возник вопрос – идти туда, не зная куда. Работа у него была непыльная: он писал для одного журнала колонку обо всем на свете. Обо всем – значит, ни о чем. Когда подходил срок сдачи материала, он садился за стол и начинал мониторить тонкие струны своей души. Если чесался глаз, он писал о том, что большое видится на расстоянии, если жопа, то тут возникали более глубокие аллюзии, он с детства помнил пословицу «Жопа не глаз, не проморгается».
Возраста он был еще дееспособного, любви не ждал, гадил по-тихому, без плана, похоть свою укрощал спонтанно, без Интернета и клубов, где товар – деньги – товар.
Когда-то три раза полюбив и два раза женившись, он понял: любовь – это болезнь. Он не любил болеть, терял сознание, когда ему в школе делали «пирке», простенькую процедуру, а позже с отвращением терпел уколы в свое белое тело. Если вдруг у него случалась температура 36,8, то он ложился лицом к стене и давал распоряжения о собственной кремации. Жена на первых порах пугалась, а потом перестала реагировать и показывала детям, кем не надо быть.
Так вот, в тот обычный день он пошел в магазин за сигаретами и больше не вернулся.
Он шел в магазин с почти закрытыми глазами, досыпал стоя – этому он научился в армии, где месяц простоял на тумбочке в наряде по роте. Он спал стоя и при этом отвечал на звонки, уворачивался от дембельских ударов в хилую грудь и даже читал любимые рассказы в уме, как на мониторе.
Он шел, спал и натолкнулся на девушку с коляской. Девушка была никакая, все в ней не могло понравиться Сергееву: невысокая, некрупная, не брюнетка, волосики непышные, как и грудь без номера. Все в ней отдельно не понравилось, а вместе сработал навигатор: остановись и послушай.
Сергеев встал, как вкопанный столб посреди дороги, и замер.
Она что-то плела ему про мужа, который избил ни за что, про свою маму, к которой она уйти не может, потому что у мамы появился мужчина, с которым та хочет построить любовь. Двадцатиминутный доклад, как у нее все плохо, ошеломил – он не знал, как ее утешить, не мог найти слова. Он знал, как человек грамотный, что бродят такие артистки и разводят лохов на жалость, а потом клофелин – и шубы нет, и из холодильника забирали все, включая соевый соус.
Он должен был по уму стряхнуть с себя весь этот вздор, дать сто рублей за артистизм и пойти дальше и быть умным. Но не в этот раз. Он решил и сделал непоправимое.
В куртке у него были ключи от квартиры товарища, куда он иногда захаживал на спонтанные встречи с проникновением в другое тело. Он собирался их сегодня вернуть обладателю однокомнатного бунгало, но не вернул, позвонил, сплел историю, что очень надо, и дал отбой.
Потом они долго покупали в магазине все, что нужно для жизни, и поехали в Лефортово, где была квартира с пыльными окнами без штор.
Пока они ехали, она успокоилась, ребенок тоже перестал плакать, утомленный соской и молоком. Сергеев был неестественно спокоен и делал все деловито и четко, не глядя на себя со стороны.
Выгрузили вещи и коляску, въехали и еще пару часов молча налаживали быт, что в условиях наличия света, воды и доброй воли и отсутствия дефицита товаров первой и второй необходимости оказалось несложно.
Выкупали ребенка, он заснул. Сергеев приготовил ужин с водкой, и они сели за стол. Он выпил, она тоже. В доме было тихо, в домашнем освещении она оказалась совсем не страшной, оцепенение страха прошло, ей стало казаться, что беда отступила, и она даже два раза посмеялась двум шуткам из «Нашей Раши», которые ей рассказал Сергеев. Потом он почему-то стал ей рассказывать, как в детстве, в пятом классе, не помог птичке, которая билась в окно. За неделю до того он сделал на уроке труда скворечник на «пять» – тот получился крепким и красивым. Но без птички это был просто ящик с дыркой, как в туалете у бабушки в Колчине, куда он боялся ходить – снизу дуло и пахло совсем невкусно.
Птичка прилетела с раненой лапкой и билась в окно, умоляя Сергеева открыть ей и спасти. Родителей дома не было, и он не открыл, испугался, что она будет летать и гадить. Не открыл, задернул штору, и птичка пропала. Что с ней стало, он так и не узнал. Тайно желал ей спастись, но помнил это долго. Ее раненая лапка долго царапала его и смущала.
Он сам не понимал, зачем рассказывает ей про какую-то птичку из пятого класса, почему он здесь пьет водку на коробке от детской кроватки, купленной для чужого ребенка, зачем ему чужая девушка в два раза его моложе. Еще день назад, если бы ему какая-нибудь Ванга напророчила такую судьбу, он бы плюнул в ее незрячие глаза, забыв о приличиях. Но вот он сидит здесь и понимает отчетливо и ясно, что эту птичку он не задернет холодной шторкой и не уйдет в другую комнату читать на теплом диване книжку о пионерах-героях, как когда-то.
Он вернулся в свое тело, найдя свою душу.
Скованные обузами брака
У Сергеева было три брака: неудачный первый – по расчету, восхитительный второй – фиктивный, ради прописки, и третий, в котором он пребывал по любви, но очень долго.
У него был товарищ, который каждую половую связь оформлял нотариально, их за всю жизнь набралось семь, и только болезнь остановила его страсть ходить в загс после каждого сношения.
Были и другие люди вокруг него – те, кто со своими женами только вел совместное хозяйство, а другие естественные надобности справлял на чужих подушках. Хозяйство их со временем разрасталось, и одна мысль, что жене нужно отдать половину, успокаивало их постоянное желание изменить картинку на своем жизненном мониторе, где старая заставка надоела до рези в глазах.
Жены делали круговые подтяжки и отправлялись в кругосветные круизы, кромсали свои тела полостными операциями, кололи в себя яды и клетки диковинных животных и не понимали, что дело совсем не в этом – никто не забыт и ничто не забыто, но вспять время не повернешь. Укорять собственного мужа, что он не так, как раньше, бросается на тебя днем и ночью, не поет по утрам в душе и не завет в гостях укрыться в ванной для скоропалительной любви, – это норма, а не патология.
Их надо уже жалеть, а не склонять к действиям, прямо вредящим здоровью. Один даже чуть не задохнулся, исполняя сложную композицию в неудобной позе. Если вам хочется, чтобы он окоченел во время экстаза, значит, вы не мать ваших общих детей, а приговор собственному счастью.
Весь этот монолог Сергеев произнес про себя, под одеялом, отвернувшись после неудачного фул-контакта с дражайшей половиной, которая приготовила ему на ночной десерт спектакль с гаишником с большой дороги и его жертвой, предлагающей себя в качестве натуральной оплаты.
Сергеев-гаишник пошел не по сценарию, телом пренебрег, тупо попросил рассчитаться с государством через сберкассу или дать наличными со скидкой за обналичку. Жена завизжала, ослепленная ненавистью к коррупционеру в собственной постели, и ушла в гостиную, продемонстрировав таким образом презрение и возмущение фактом проникновения коррупции на святая святых – территорию любви.
На этой территории давно царил разгул мракобесия, стороны применяли недозволенные приемы – сначала Сергеев зарядил врача, который в мягкой форме объяснил жене, что в связи с симптомами болезней внутренних органов необходимо оставить в покое рабочий орган мужа. «Излишнее волнение может повредить его состоянию, попытайтесь понять, что живой муж, приносящий в дом деньги, лучше больного, приносящего неприятности», – сказал доктор. Он блестяще справился с заданием по деморализации противника, жена отстала от Сергеева и переехала к дочери воспитывать внука, но перед уходом заказала на всякий случай отворот для остальных баб, которые, не дай Бог, появятся и посягнут на ее законное место.
