Владимир Контровский - Рассказы Старого Матроса
Чесменское сражение
«Грохот пушек оборвался в два часа дня. Турецкий флот, несмотря на своё численное превосходство и на равные потери, понесённые противниками — в ходе двухчасового боя в Хиосском проливе взорвались два линейных корабля: русский «Евстафий» и турецкий «Реал Мустафа», — в беспорядке отступил к малоазийскому побережью и укрылся в бухте древнего города Эфеса, обозначенного на голландских картах как Чесма.
В шестом часу пополудни на флагмане кордебаталии «Трёх иерархов» граф Алексей Орлов, главнокомандующий русским экспедиционным флотом в Архипелаге, созвал совет из адмиралов и командиров кораблей для подведения итогов сражения и обсуждения вопроса, как развить достигнутый успех. Решение было единодушным — запереть турецкий флот и уничтожить его брандерами при поддержке артиллерии кораблей.
— Бухта Чесменская тесна, — сказал адмирал Спиридов, — длина её всего четыреста саженей, а ширина по входу и того меньше. Капудан-паша сгрудил флот свой — семьдесят его кораблей мало что реями не цепляются. И ущерб флоту басурманскому от брандскугелей и брандеров велик будет — вплоть до полного истребления неприятеля.
— На том и порешим, — подытожил Орлов, — так тому и быть. К берегу пойдут четыре корабля линейных, менее всего в бою пострадавшие. Ещё бомбардирский корабль «Гром» с двумя фрегатами. И поведёт их, — граф на секунду замолчал, следя за выражением лица Спиридова, — бригадир Грейг. Бригадиру морской артиллерии Ганнибалу изготовить со всем поспешанием четыре брандера — должны готовы быть к закату завтрашнего дня. А пока мы будем тревожить неприятеля обстрелом, дабы флот турецкий не мыслил покинуть бухту и пребывал в состоянии нервическом.
Царский фаворит недолюбливал адмирала Спиридова и откровенно завидовал его таланту и авторитету — именно поэтому исполнение решительной атаки Орлов поручил капитану бригадирского ранга Грейгу. Тёртый царедворец умел провидеть будущее: он знал наверняка, что в случае победы титул «Чесменский» всё равно достанется ему, графу Алексею Орлову, — и Грейг, и Спиридов останутся в тени. И не только они…
Боевой приказ, оглашённый на кораблях русской эскадры 25 июня 1770 года, гласил: «Всем видимо расположение турецкого флота, который после вчерашнего сражения пришел здесь в Анатолии к своему городу Эфесу, стоя у оного в бухте от нас на SO в тесном и непорядочном стоянии, что некоторые корабли носами к нам на NW, а 4 корабля к нам боками и на NO прочие в тесноте к берегу как бы в куче. Всех же впереди мы считаем кораблей 14, фрегатов 2, пинков 6. Наше же дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь в Архипелаге не можем мы к дальнейшим победам иметь свободные руки, и для того по общему совету положено и определяется к наступающей ныне ночи приготовиться, а около полуночи и приступить к точному исполнению, а именно: приготовленные 4 брандерные судна… да корабли «Европа», «Ростислав», «Не тронь меня», «Саратов», фрегаты «Надежда благополучия» и «Африка» около полуночи подойти к турецкому флоту и в таком расстоянии, чтобы выстрелы могли быть действительны не только с нижнего дека, но и с верхнего… Кораблям оного отряда предписывается открыть усиленный огонь по турецкому флоту и под прикрытием того огня и дыма пустить брандеры, дабы поджечь неприятеля».
Русская эскадра приводила себя в порядок. На ютах отпевали мёртвых, а на палубах бойко стучали топоры — плотники споро заменяли доски, расщеплённые турецкими ядрами, и латали пробоины в бортах. Мастера штопали дыры в парусах, заменяли порванные снасти; и лица матросов, продублённые студёными ветрами Северного моря и палящим солнцем моря Эгейского, были уверенно-спокойными: умелые и опытные моряки флота, умеющего побеждать, знали своё дело и не страшились нового боя.
Грейг выстроил перед Орловым четырех офицеров, выбранных для отчаянного дела:
— Брандер первый — капитан-лейтенант Дугдаль!
— Брандер второй — капитан-лейтенант Маккензи!
— Брандер третий — мичман князь Гагарин!
— Брандер четвертый — лейтенант Ильин!
— Смерти я вам не желаю, а жизни не обещаю, — произнёс Орлов, оглядев офицеров. — Вы уж не подгадьте, ребятушки, — на вас вся надёжа.
«Боюсь ли я смерти? — думал Дмитрий Ильин, всматриваясь в лес мачт в бухте. — Да, наверно, как любое существо, разумением наделённое… Там сотни пушек турецких, готовых изрыгнуть в меня смерть и пламя, и с лёгкостью пресечь моё земное бытие… Но я офицер флота российского, и долг мой — служение Отечеству!».
Вечерело. Солнце, окровенив закатными лучами паруса, пряталось за скалы острова Хиос, уступая место ночи. Над бомбардирским кораблём «Гром» вспухло белое облачко, и по воде прокатился рокочущий гул — очередной снаряд полетел в сторону бухты. Линейные корабли «Трёх иерархов», «Святослав», бриг «Почтальон» и «Гром» вели по неприятелю беспокоящий огонь, не давая туркам расслабиться в ежечасном ожидании атаки русских.
И спустилась ночь — тихая и лунная. За полчаса до полуночи Грейг засветил на корме «Ростислава» три фонаря — сигнал атаки, — и первым к берегу двинулся линейный корабль «Европа». Во вчерашнем бою его командир, капитан первого ранга Клокачёв, удостоился адмиральского неудовольствия за мешкотное маневрирование. «Поздравляю вас матросом!» — прокричал ему Спиридов, при всей эскадре обвиняя Клокачёва в трусости и неумении. Но Клокачёв не был трусом, что он и доказал в эту ночь славы русского флота. Турки били по «Европе» книппелями[7], целясь по рангоуту, чтобы лишить корабль маневренности, однако «Европа» и не собиралась отступать: в половине первого ночи она завязала бой со всем турецким флотом, паля ядрами и брандскугелями[8]. Вслед за «Европой» на дистанцию действительного огня вышел «Гром», к часу ночи подтянулся «Ростислав», подходили и остальные корабли. А тем временем фрегаты «Надежда» и «Африка», готовя путь брандерам, взялись за береговые батареи, прикрывавшие подходы к бухте.
Во втором часу от огня «Европы» и «Грома» вспыхнул первый турецкий корабль.
— Почин сделан, — проговорил Грейг и приказал: — Брандеры — вперёд!
Маленькие кораблики, начинённые бочками со смолой, серой и порохом, скользили лёгкими тенями, такими маленькими по сравнению с многопалубными громадами линейных кораблей. Однако турки знали, чем грозят им эти утлые лодки, и заметили их приближение: светила луна, и багровый отсвет пожаров на турецких кораблях рассеивал ночную тьму.
За деревянным бортом брандера плескала чёрная вода. Дмитрий видел неудачу двух своих сотоварищей: брандер Дугдаля попал под плотный огонь, прервал свой стремительный бег и завертелся на месте. К нему уже спешили турецкие галеры, и судьба экипажа брандера была решена — горстке моряков не выстоять в абордаже против ятаганов десятков янычар. А второй брандер — Маккензи, — избегая турецких ядер, сел на мель, не дойдя до входа в бухту и до линии турецких кораблей.
— Скверно начали! — пробормотал Грейг. — Князь Гагарин, с богом!
Брандер лихого мичмана птицей ворвался в бухту и сцепился с уже горевшим от русских ядер турецким кораблем. Взметнулся багровый гриб взрыва, но из моря огня так и не появилась шлюпка с отважными моряками — команда брандера не успела или не смогла его покинуть.
— Не хорошо, — покачал головой адмирал, — большая часть флота Гассана невредима. — И крикнул на проходящий мимо «Ростислава» четвёртый брандер: — Лейтенант Ильин, ты остался последним! Навались на турок, что стоят ещё не зажжёны!
— Сделаю! — отозвался Дмитрий и добавил негромко: — Остался последним, значит, буду первым…
На левом фланге турецкой линии горело уже несколько вражеских судов, но справа — там, куда не дошли первые два брандера, — турки продолжали яростно огрызаться. Ильин не стал повторять путь капитан-лейтенантов Дугдаля и Маккензи, пытавшихся зайти из-под берега, не пошёл он и туда, откуда не вернулся мичман Гагарин. Пройдя под кормой «Ростислава», лейтенант круто развернул своё судёнышко влево и повёл его вдоль линии неприятельских кораблей, уповая на быстроту и неожиданность своего маневра. Дмитрий выбрал целью крупный линейный корабль, стоявший носом к выходу, — его можно было атаковать, не рискуя попасть под сокрушительный бортовой залп. «А и накажу я басурман за ошибку, — думал лейтенант, управляя брандером, — вот ужо…».
Ядра с шипением плюхались в тёмную воду, однако ни одно из них не попало в цель — смелых удача любит. Брандер с разгону притёрся с носа к левому борту неприятельского судна — плотно, словно пуля, загнанная шомполом в ружейный ствол. Наверху что-то орали турецкие матросы, сверкали вспышки ружейных выстрелов и по палубе брандера щёлкали пули.
