Кетиль Бьёрнстад - Река
— Верно, — отвечаю я.
Он трясет мою руку с вежливой сердечностью. Это меня пугает, потому что в глазах у него бешенство.
— Тебе известно, что ты должен быть свидетелем Ребекки на нашей свадьбе? Мы венчаемся на третий день после Рождества, — спрашивает он.
— Нет, — отвечаю я. — Это для меня большая честь.
— Кристиан! — В глазах у Ребекки слезы.
— Ох, прости! — Он закрывает рот рукой. — У меня это вырвалось случайно.
Да, думаю я. Этот тип как каток для асфальта. Может быть, Ребекка уже давно готовилась задать мне этот вопрос, хотела как-то особенно его сформулировать, может быть, даже в письменной форме. Как бы там ни было, он это уже убил.
— Познакомьтесь, Марианне Скууг, — говорю я, чтобы поскорее оставить позади эту неловкость.
— О, простите меня, — говорит Кристиан.
Они здороваются друг с другом, и Ребекка приходит в себя. Но посылает мне огорченный взгляд. Не так она себе это представляла.
Нужно о чем-то говорить. Когда мы выходим из кафе, возникает невыносимая, однако внешне вежливая ситуация. Ребекка отводит меня в сторону.
— Я вижу, ты уже переспал с ней, — сердито шепчет она мне на ухо.
— И как ты могла это увидеть? — шиплю я в ответ.
— По твоим глазам. У тебя бесстыжий взгляд!
— Допустим. Я совершил что-то предосудительное?
— Предосудительное? — Она закатывает глаза к небу. — Я все больше и больше боготворю эту женщину, особенно теперь, когда понимаю, какую работу она проводит в Союзе врачей-социалистов. Но ей тридцать пять лет, Аксель! И, честно говоря, я не уверена, что тебе нужна именно такая женщина. И не смей игнорировать мои слова! Ты подтверждаешь мое обвинение?
Я киваю.
— Тридцать пять лет — это не возраст.
Ребекка фыркает.
— А я даже не знаю фамилии Кристиана, — беспомощно говорю я.
— Лангбалле, — отвечает она. — Тебе, конечно, такая фамилия кажется смешной.
Я делаю вид, что не слышал последних слов. Но мне грустно, что она досталась такому парню. И хочется спросить у нее, почему лучшие из женщин всегда выбирают таких подонков, но я молчу.
Кристиан Лангбалле идет впереди нас рядом с Марианне Скууг. Время от времени он оборачивается и наблюдает за нами. Я пытаюсь улыбаться. О чем он разговаривает с Марианне? По сравнению с ним у меня есть некоторое преимущество. Только что у меня состоялся с ней важный разговор. Кроме того, я ее любовник. Она очень красива. Сегодня она твердо стоит на ногах. У нее целеустремленная, изящная походка, такая же походка была и у Ани.
— Можешь изменять мне, как хочешь, но только не так, — серьезно говорит Ребекка и больно щиплет меня за плечо.
— Ты тут ни при чем, — почти сердито огрызаюсь я.
— Как это ни при чем? — Она смотрит на меня большими голубыми и очень грустными глазами. — Верь или не верь, Аксель, но я знаю тебя как облупленного. Никто не знает тебя лучше, чем я. На этот раз ты ошибся в выборе. Ты выбрал женщину, которая потребует от тебя больше, чем сама сможет тебе дать. Вспомни, что ей пришлось пережить. И подумай о том, что пережил ты сам. Она потребует от тебя всего. И Сельма Люнге тоже будет требовать от тебя всего. Ты подумал об этом?
— Я не могу сейчас говорить об этом.
— Куда вы идете?
— Хотели посмотреть «Вудсток».
— Какое совпадение!
«Вудсток»
Мы сидим в зале кинотеатра. Марианне снова нервничает и ест шоколад. Я сижу рядом с ней, обняв ее за плечи. Божии ангелы, те, которые в нашей жизни отвечают за случайности, сегодня настроены недоброжелательно, потому что с другой стороны от меня сидит Ребекка Фрост, а за нею — Кристиан Лангбалле. Вообще-то Кристиан хотел произвести рокировку и сесть рядом со мной, но Ребекка этого не допустила. Она настояла на своем и села между мною и своим женихом. Таким образом, я сижу между Марианне и Ребеккой. Это беспокоит меня. Я спал с ними обеими. Ребекка знает об этом. Марианне не знает.
Марианне берет мою руку, словно догадывается, что меня что-то тревожит. У меня кружится голова. За эти последние сутки столько всего случилось! По-моему, мне этого хватит на всю жизнь. Но оказывается, это еще не конец. Наверное, Ребекка права, думаю я. Наверное, мне не следовало здесь находиться. Какое отношение все это имеет к моему соглашению с Сельмой Люнге? Мало того, я пришел сюда с Марианне Скууг и собираюсь посмотреть фильм о роке, знаменитый «Вудсток». Этого больше чем достаточно, чтобы Сельма Люнге пришла в ярость. Другое дело фильм о Шуберте, Рихарде Штраусе или даже о Малере. Неожиданно я понимаю, почему Марианне так нервничает. Ведь она была там! На фестивале в Вудстоке! Может быть, даже попала в этот фильм, думаю я. Может, она боится того, что мы увидим на экране?
Пока свет медленно гаснет, я оглядываю зал. Здесь много молодежи. Они одеты не так, как одеваемся мы с Ребеккой. Держатся они свободно, расслабленно, их ничто ни к чему не обязывает ни в эстетическом плане, ни в социальном. Но ведь я и сам постепенно становлюсь одним из них, думаю я. Нарушаю границы, пренебрегаю правилами и оказываюсь в неожиданных ситуациях. Подобно Эспену Аскеладдену, герою народных сказок, позволяю случайностям направлять свою жизнь. Меньше и меньше занимаюсь, хотя вскоре должен дебютировать, ставлю все на одну карту. И принцесса, которую я, возможно, уже завоевал, слишком непредсказуема. То она не держится на ногах и падает. То у нее странно расширены зрачки. Вместо Баха она слушает Джони Митчелл. Она мать Ани — великой любви моей юности, и она меня волнует.
Фильм начинается. Когда я был в кино последний раз? Я сижу в темном зале и погружаюсь в свое время, во время хиппи, я в нем живу, но не знаю его. Время чувств. Время свободной любви. Время наркотиков. Сначала мы видим подготовительную работу на обычном крестьянском поле на восточном побережье США, где нескольким безумцам пришла в голову сумасшедшая мысль устроить там самый большой и лучший рок-фестиваль. У них это получилось.
И Марианне Скууг была на этом фестивале.
Я сижу рядом с нею и вижу, как возникает сцена, как на поле устремляются тысячи людей. Марианне успокоилась, она больше не ест шоколад. Она сидит и с ожиданием смотрит на экран, сейчас рядом со мной сидит молодая девушка, хиппи, радикалка, она открыта миру, открыта любым возможностям и очень далека от строгой среды Сельмы Люнге. Кросби, «Stills & Nash» начинают песней «Long Time Gone». Звук громкий, оглушительный. Кинозал превращается в далекое крестьянское поле, где известные всему миру артисты стоят на сцене, где явно одурманенные чем-то люди ходят среди публики и пытаются выразить свою доброту. Еще бы, думаю я, ведь в этом проекте такая широта. На сцену выходит какой-то человек и дружески обращается к публике, дает ей советы, проявляет заботу, объясняет, где что находится и как следует себя вести. Это не зимние соревнования на трамплине в Холменколлене. Это гораздо значительнее. Это мировое событие. На нем присутствуют не будущие игроки на бирже, мечтающие о максимальной прибыли. Фестиваль в Вудстоке управляется из других сфер. Он управляется частицей внутреннего мира каждого человека, думаю я, уже захваченный тем, что происходит на экране. Это грубо и откровенно. Но разве Шуберт не был таким же грубым и откровенным? Ричи Хэвенс поет «Freedom». Кеннед Хит поет «A Change Is Gonna Corne». Джоан Баез поет «Joe Hill» и «Swing Low Sweet Chariot». Потом выступает группа «The Who». Мне почти ничего неизвестно обо всех этих музыкантах. Я держу Марианне за руку. Она живет в этой музыке, покачивается, отбивает ногой такт. Я не могу делать так же и потому чувствую себя глупо, но не могу. Это не моя музыка, она находится на другом берегу реки, как сказала бы Сельма Люнге. Два разных мира. Я пребываю в одном из них. Марианне — в обоих. Потому что у нее была Аня. Потому что у нее был Брур. Теперь начинается секвенция йоги. Люди поднимают вверх руки. «Getting high on yoga».[9] Я сижу в зале и смотрю на это сообщество людей, понимаю, что нахожусь вне его, и вдруг думаю, что, возможно, упустил в жизни что-то важное, что будни, проведенные мною за роялем, вовсе не расширили мой горизонт. Между людьми, которых я вижу, существует прямая и открытая связь. На сцену выходит Джо Кокер. О нем я уже слышал. Он поет песни «Битлз» вместе с «The Grease Band». «With a Little Help from My Friends». Вот именно, думаю я и вдруг обращаю внимание на сидящую справа от меня Ребекку. Как я мог забыть о ней? Она любит «Битлз», любит Джо Кокера, она тоже покачивается в такт музыке, как и Марианне. Я сижу между двумя покачивающимися женщинами. Одна из них — радикалка, гинеколог. Другая играла Бетховена, опус 109, перед переполненной Аулой. Гротескное зрелище для тех, кто их знает, думаю я и чувствую себя не на своем месте, как, должно быть, чувствовал бы себя и Шуберт. Чувствую себя смешным дураком. Однако, в отличие от Шуберта, женщины, сидящие по обе стороны от меня, не проститутки. Они спали со мной по своей воле, хотя Ребекка этих слов не употребила бы. Очевидно, и Марианне — тоже. Я чувствую присутствие Ребекки. Она все время обращается ко мне, хотя мы и не разговариваем друг с другом. Она видит мою руку, обнимающую Марианне, замечает наше с ней малейшее движение.
