Амритрай - Современная индийская новелла
— Сунита, передайте вашему отцу, что в мой следующий приезд я обязательно побываю в Савалгао. Конечно, было бы замечательно съездить туда и сегодня, но вы сами понимаете, сколько дел у министра. Как говорится, султан — один, а жен — полсотни.
* * *Автобус, отправляющийся в Савалгао, давно уже был переполнен. Сунита сидела в углу и равнодушно, без всякого интереса перелистывала захваченный с собой журнал. Она взглянула на часы. Четвертый час. Ну, конечно, домой я попаду не раньше шести. Отец будет беспокоиться, тревожить соседей. А разве ему станет легче, после того как я приеду? Написала письмо против его воли, еле-еле уговорила подписать — и что же из всего этого вышло?!
Она почти с ненавистью посмотрела на журнал, который держала в руке. Ведь вся затея с письмом пришла ей в голову после того, как она прочитала в нем статью «Человеческая душа». Открыв журнал на той странице, где была помещена злополучная статья, Сунита читала:
«…Старики очень раздражительны. В них укоренились старые понятия о жизни, а менять сложившиеся за многие годы представления о ней им очень трудно. Понятна и их повышенная чувствительность к малейшей обиде, задевающей их достоинство… Так повелось на свете: маленьких детей все ласкают, молодым достаточно поглядеться в зеркало, чтобы остаться довольными собой, люди среднего возраста гонятся за богатством и славой, у стариков же ничего этого не остается. Никто уже не приласкает их, сами они вряд ли склонны любоваться на себя в зеркало, нет у них и сил гнаться за богатством и славой. Никому они не нужны, никто не считается с их мнением. Вот почему они постоянно раздражены, вечно всем недовольны, брюзжат. Много страданий приносит им их болезненное, легко уязвимое самолюбие…»
При первом чтении эта статья Суните чрезвычайно понравилась. Из-за нее-то она и сохранила журнал. Буквально наизусть выучила эти строки, совсем как ее ученицы в школе заучивают стихи. Статья проливала свет на психологию старого человека, и Сунита очень радовалась своей находке. Теперь же все сказанное в статье показалось ей набором пустых и бессмысленных фраз, и ей очень захотелось порвать журнал на мелкие кусочки и выбросить их в окно. Ведь из-за нее, из-за этой статьи, она решила написать письмо.
Когда-то отец умел и развеселить, и утешить маленькую Суниту и ее покойную мать Кайку. Читая статью, Сунита невольно сравнивала, каким отец был до болезни и каким стал теперь. Теперь, сколько бы она ни старалась ему угодить, какую бы ни проявляла о нем заботу, в ответ неизменно слышала только одно: «Яду… дай мне яду…»
Все, о чем она рассказывала или читала, вызывало его гневное осуждение. Она долго не могла понять, почему это происходит, и вот статья раскрыла ей глаза.
А теперь Сунита оказалась в положении того мальчика, который, пытаясь сбить плод манго камнем, угодил им в собственную голову. И ей было так же больно, как и тому мальчику…
А какие прекрасные картины рисовались ей в мечтах! Верный старой дружбе, министр поедет в Савалгао: это займет у него, на собственной машине, каких-нибудь три-четыре часа, не больше. Поговорит с отцом минут пять, а радости от их встречи тому хватит надолго… И вот все рассыпалось в прах… Что она скажет отцу, когда вернется? Ему, такому вспыльчивому, такому гордому? Болезнь озлобила и ожесточила его, а стоит ему чуть рассердиться, как тут же закусит нижнюю губу, нахмурит брови, взглянет исподлобья. В такие минуты он становится похож на каменное изваяние грозного бога. Того гляди, случится опять удар, этот уж наверняка окажется последним!
Уже было около четырех, но автобус не спешили отправлять. Может быть, оно и к лучшему? Пусть автобус задержится и придет в Савалгао поздно вечером. А еще будет лучше, если начнется дождь и она явится домой насквозь промокшая. Тогда отец, встревожившись за нее, забудет про все остальное…
Она выглянула наружу. Небо, затянутое черными тучами, вдруг представилось ей огромной закопченной сковородой. Время от времени его прорезали зигзаги молний. Сунита дала волю воображению: это какая-то старуха чистит черную сковородку, на которой местами выступают светлые полосы.
Сунита невольно улыбнулась: что за нелепые фантазии приходят иногда в голову.
Чтобы забыть об отказе министра, об уязвленной гордости отца, о ярости, которая им обязательно овладеет, Сунита стала не отрываясь смотреть на небо. Низко нависнув над землей и клубясь, ползли по нему черные грозовые тучи. То и дело, разрывая их завесу, сверкали молнии, сопровождаемые раскатами грома…
Только когда водитель подал наконец сигнал к отправлению, Сунита отвела взгляд от окна и поудобнее устроилась на своем месте.
В последнюю минуту в автобус вошло еще двое пассажиров. Сунита скользнула по ним равнодушным взглядом. У одного из вошедших, человека лет сорока, была уже сильно поседевшая борода, и Суните показалось, что она где-то видела его раньше, но где — не могла вспомнить. С ним был юноша лет шестнадцати-семнадцати. Старший, войдя в автобус, так и остался стоять у входа, стараясь никого не коснуться.
— Отец, пройди же вперед, — несколько раз попросил его сын, но тот так и не двинулся. По одежде этих людей было видно, что они очень бедны. И кто бы стал стеснять себя, чтобы эти двое могли сесть? Суните, как и всем, было совершенно безразлично, как они устроятся.
— Садитесь! — крикнул им снаружи мойщик автобусов. Однако садиться было негде. Юноша еще пытался искать свободное место, но его отец продолжал стоять как вкопанный.
В этот момент автобус резко тронулся, и старший, потеряв равновесие, чуть было не упал на какую-то женщину. Он с трудом удержался на ногах, но женщина все равно разразилась бранью.
— У нас ведь тоже есть билеты, — кротко возразил старший, а молодой его спутник что-то пробурчал, но что именно — Сунита не расслышала за шумом мотора.
У ног пожилого стоял высокий кувшин с завязанным тряпицей горлышком. Сидевшая напротив Суниты старуха крикнула своему внуку: «Эй, разиня! Пододвинь к себе кувшин, а то они чего доброго его коснутся».
Только после таких слов Сунита поняла, что эти двое — неприкасаемые. И в ней сразу же взыграла кровь отца. Она попросила потесниться человека, сидевшего рядом с ней, и, указав на освободившееся место, сказала неприкасаемым:
— Садитесь вот сюда!
Новые вспышки молний и новые раскаты грома. Огромные черные тучи теперь покрывали небо сплошь. Четыре часа, а темно, как поздним вечером. Так же темно, так же мрачно было и на душе у Суниты.
Она мучительно думала о том, что же сказать отцу. Как бы ей хотелось обрадовать его! Но радовать-то было нечем. А при его состоянии, расстройся он даже из-за пустяка, может опять случиться удар. И последний…
Она не хотела об этом думать, но ничего не могла с собою поделать.
Между тем автобус двигался вперед, делая редкие остановки. По стеклам окон хлестал дождь. Иногда его встряхивало на ухабах, и тогда пассажиры стукались головами и обменивались сердитыми взглядами. В такие минуты Суните хотелось, чтобы автобус пришел в Савалгао поскорее. Но уже мгновение спустя она мечтала совсем о другом: чтобы у автобуса, например, лопнула шина и чтобы она приехала в Савалгао как можно позже. Эти противоречивые желания все время боролись в ней, и примирить их было невозможно. Как ни старалась она не думать о том, что ее так тревожило, мучительные мысли снова и снова возвращались: так уснувший в слезах ребенок время от времени всхлипывает во сне.
В Савалгао автобус прибыл ровно в шесть. Пассажиры поспешно выходили. Дождь почти прекратился, но по дороге, громко журча, бежали целые потоки, и ребятишки пускали в них бумажные кораблики.
Сунита поспешила домой. Едва переступив порог, она спросила у соседки:
— Отец не слишком вас беспокоил?
— Он не пожелал со мной разговаривать.
— Вот как? Почему же?
— В три часа я принесла ему чай. Потом Джаярам усадил его к окну, подложив подушку. А в четыре, когда я поднялась к нему и спросила: «Не хотите ли лечь?», он только взглянул на меня и тут же молча отвернулся к окну. Я заглядывала к нему в пять — как сидел, так и сидит. Не понимаю, что с ним творится…
Из глубины дома донеслось громкое пение Джаярама: «Черными тучами небо затянуто…» Сунита быстро взбежала наверх и остановилась в дверях комнаты Наны.
Отец полусидел, опираясь на подушку и неподвижным взглядом уставившись в окно. Подойдя к нему, Сунита спросила:
— Отец, не хочешь ли чаю?
— Пожалуй… Налей.
— Ямутаи сказала, что ты уже часа два так сидишь. На что ты там смотришь?
— На что смотрю? На небо, покрытое тучами… Смотрю и вспоминаю прожитую жизнь. Как в тюрьме сидел, как работал среди неприкасаемых… И Говинда вспомнил. Знаешь, был у меня мальчик — Говинд. Хороший мальчишка. Мне очень хотелось обучить его, но однажды, вот в такой же ненастный день, он от меня убежал… Да, правда, ничего-то у меня никогда не выходило!
