Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме
– Как шлюхи?
– Это ты сказала, не я.
– Это Лоис так говорит, – хихикает Меган. – Лоис, она ведь из другой эпохи, когда женщине полагалось быть подстилкой. Мы теперь одеваемся так вызывающе, чтобы показать, что мы не боимся мужчин, что мы сильнее их. А у вас разве не так было?
Карен вспоминает свои подростковые годы.
– Да нет вроде. По-моему, мы считали себя равными парням, но чтобы казаться сильнее… нет, такого не было.
– Вот-вот, в этом-то вся и разница. Ничего, скоро ты у нас в спортзал пойдешь.
– Ой, боюсь, далеко мне еще до этого.
– Да брось, мама.
Меган нравится называть Карен мамой. Она произносит это слово с особым пылом, словно каждый раз легонько пиная Лоис.
А Карен и сама не нарадуется тому, что Меган – такая бунтарка, что она осмеливается перечить Лоис. У самой Карен никогда не хватало на это духу. А еще Меган обижена – на Ричарда, на родителей Карен, на весь мир. А Карен сердится на Ричарда за то, что тот не приложил достаточно усилий, чтобы помочь воспитать Меган. Придется теперь что-то нагонять, что-то переделывать. Карен злится и теряется, находит решение и снова заходит в тупик. Новый мир лежит перед нею, как открытый сундук с сокровищами, как стая птиц над Африкой, как тысяча телевизоров, одновременно показывающих каждый свое.
Венди думает о Карен. Как и следовало ожидать, она стала новостью номер один по всему миру. Медицинский курьез, статья в разделе «Сплетни и домыслы», приманка на обложке бульварной газеты. Правда, единственная фотография Карен, доставшаяся журналистам, – это ее снимок из выпускного альбома. Ни одной фотографии Карен в ее теперешнем состоянии журналистам сделать не удалось; ее портрет после выхода из комы стал своего рода золотым руном для аргонавтов желтой прессы. Были попытки подкупить родственников, Венди делали выгодные предложения французские фоторепортеры, Лайнусу – немцы. Вот ведь наглость какая! Карен и в добрые-то времена всячески избегала попадать в кадр, а снимать ее в таком виде, как сейчас, было бы просто издевательством.
Друзья и родственники хотят защитить Карен и ее чистоту от жесткости современной жизни, оградить ее от тех перемен, что произошли в мире за время, которое она провела в коме. Ее чистота – это своего рода образец, по которому можно измерять степень пресыщенности и испорченности мира. А он, этот мир, очень жесток. Он не терпит простодушия и свободного, ненапряженного состояния.
А еще мир жаждет видеть фотографии Меган – девочки, которая встретилась с мертвой матерью. Школьные друзья Меган не столь щепетильны, и десятки ее фотографий красуются в газетах и журналах. То она «Потерянное дитя», а то и вовсе «Родившаяся от покойницы».
Особенно усердствуют в желании заполучить эксклюзивное интервью с Карен некоторые американские агентства. Предлагают они за это дело немалые суммы, да и последующая известность позволит кое-что заработать.
– Может быть, попозже, Ричард, но не теперь.
Карен недоговаривает. Она не говорит Ричарду о том, что ждет новостей, готовых вот-вот обрушиться на нее, но пока лишь угадывающихся где-то у кромки горизонта. Что это будут за новости? Откуда? Оттуда, где она пробыла все эти годы. Послание с той стороны. Ей нужно дождаться подходящего момента, чтобы правильно понять это послание и безошибочно распорядиться им.
18. Крайняя телесная недостаточность
Меньше чем через две недели Карен перевозят домой, на Рэббит-лейн. Она поправилась еще на два фунта. Лоис меняет ей памперсы и разглядывает их содержимое так, словно ее дочь – какая-нибудь китайская императрица и в узорах на внутренней поверхности ее подгузников следует искать сокровенное знание.
– Мама, ну хотя бы не при мне. Пожа-а-алуйста!
– Доктор Менгер говорит, что на той неделе уже можно будет попробовать давать тебе твердую пищу.
– Гы-гы-гы, как же.
– Девушка, ваша ирония абсолютно неуместна.
Оказавшись дома, Карен одновременно обрадовалась и пришла в уныние из-за отсутствия каких бы то ни было перемен – та же мебель, те же совы, остальные безделушки, те же ковры, украшающие дом. Единственным свидетельством того, что время все-таки движется, оказывается комната Меган (когда-то бывшая в распоряжении Карен): постеры с незнакомыми поп-звездами, судя по всему, специально создающими себе такой имидж, чтобы доводить до ручки старшее поколение, странная одежка, разбросанная повсюду, да еще заказанная в мастерской деревянная вывеска, гласящая: «Территория Меган».
Ричард проводит невообразимое количество времени в новой комнате Карен – вечно пустовавшей «берлоге» Джорджа. Спит он на полу, у кровати Карен, иногда – рядом с ней на кровати. Судьба вернула их к той точке, с которой они собирались шагнуть в жизнь еще в юности. У них мгновенно восстановился свой язык, на котором они общаются наедине. А врозь им, кстати, уже становится порядком неуютно – появляется знакомое сладкое томление… В общем, они с радостью обнаруживают, что влюбились друг в друга заново.
– Я выгляжу как те дети, в пользу которых организуют сбор средств на телемарафонах, – говорит Карен Ричарду. – Мое тело может интересовать только врачей, как объект исследования, но, увы, – для мужчины я неинтересна.
– Да у меня от тебя трубы горят! – заявляет Ричард.
– Ну-ну, выбирай выражения, Беб.
– Ой, распустили слюни, – вмешивается Меган, услышавшая их разговор.
У Меган появляются первые признаки ревности. Ей позволили быть нужной, и она этим счастлива, но рядом с Ричардом и Лоис она ощущает себя как номинантка на «Оскара» за лучшую роль второго плана, на глазах у которой приз уходит к конкурентке. Карен подолгу болтает с ней, но этим разговорам далеко до той атмосферы близости и понимания, которая возникает при общении Карен с Ричардом. Вся нежность Карен достается ему! Меган теряется в догадках, как покорить Карен. Заняться ее внешностью? Чушь! Нет, когда они красили Карен волосы, было весело, да и прическа выглядит вполне сносно. Но ведь это все мелочи, занятие на один день. Нужно что-то еще. Еда? За это дело взялась Лоис, взвалив на себя почетное бремя организации питания Карен и ведения всех комендантских дел. Причем сама Лоис сияет от восторга. Даже когда несколько дней назад прокравшийся из каньона койот утащил ее болонку, Лоис восприняла это происшествие с почти радостным равнодушием: «Природа есть природа. – (Вздох.) – Ладно, Карен, вот свежевыжатый апельсиновый сок, без семечек».
Карен в шутку говорит Ричарду, что ее комната – это тюремная камера, а Лоис – ее надзирательница.
– Ричард, представляешь, это же ее мечта! Я теперь – подопытный кролик для экспериментальных диет. И никаких шансов на побег. – Карен кусает костяшки пальцев. – Нет, это, видно, карма у меня такая. Я будто опять превратилась в младенца.
– Ничего, скоро мы тебя отсюда вытащим.
– Разбежался, как же.
– Откуда такой пессимизм?
Ричард счастливее, чем когда-либо в жизни. Он мечется между Карен и работой как заводной. Гамильтон и Пэм тоже вполне счастливы, они мечутся между работой, посиделками в Обществе Анонимных Наркоманов и хождениями по врачам. Их жилое пространство спрессовано до одной комнаты, заваленной неперемотанными видеокассетами, пакетами с остатками прокисшего йогурта, пустыми флакончиками из-под лекарств, разноцветными баночками с витаминами, измазанными помадой салфетками, грязными одеялами, полупрочитанными книгами и журналами… За реабилитацией внимательно следит Венди.
Наблюдая за происходящим, Ричард обнаруживает некоторую повторяемость, периодичность событий. Однажды эта закономерность уже была отмечена – за покерным столом дождливым вечером несколько месяцев назад. По всему выходит, что пятерым его друзьям суждено вновь и вновь возвращаться в тихий, спокойный квартал, где прошло их детство. Карен тоже заметила это. Зато она не говорит Ричарду о другом, о том, что, с ее точки зрения, ее друзья в некотором роде так и не стали взрослыми. То есть выглядят они как вполне взрослые люди, но вот внутри… Они словно остановились в развитии, им чего-то не хватает. И всем им, похоже, приходится слишком много работать. Как и всем остальным. Карен вроде бы помнит, что отдых, свободное время, безделье были важной составной частью жизни. Но современный мир не оставляет им права на существование – их нет ни в реальной жизни, ни даже в той, что показывают по телевизору. Работа работа работа работа работа работа.
Посмотри! Знаешь, что я тебе сейчас покажу?
Люди все время суют Карен под нос какие-то новые электронные фиговины. Об этих машинках говорят как о святынях, можно подумать, что все эти штуки созданы для того, чтобы компенсировать внутреннюю самонедостаточность их владельцев. Нет, конечно, все эти чудеса потрясающе удобны и полезны. Электронная почта. Факс. Радиотелефон. Здорово. Но… в общем-то, ну и что?
