Сюсаку Эндо - Уважаемый господин дурак
Шелестя серебристыми листьями под слабыми дуновениями ветерка, вишневые деревья гордо показывали гроздья рубиновых ягод. Были и такие вишни, плоды которых еще не покраснели. Почему этот сорт назвали «Наполеон»? Может, потому, что он считается императором вишен? Но Такамори и Томоэ, глядя на вишневые сады, думали совсем о другом.
Четыре часа. Спустя семь часов после отправления из Уэно, поезд наконец прибыл в Ямагату. Небо — совершенно чистое, когда они покидали Токио, — здесь было затянуто облаками. Когда они вышли на платформу, оказалось, что день довольно душный, хотя в поезде это было не так заметно. На краю неба собирались черные тучи — предвестие ливня.
— Где мы остановимся? — спросила Томоэ, держа чемодан в руках. Она боялась, что в любой момент может хлынуть дождь.
— Здесь, кажется, есть одна знаменитая гостиница. — Такамори развернул карту города, которую только что купил на станции. — Давай поглядим, «Араки Матаймон»... «Араки Матаймон».
— Что это?
— Название гостиницы, но ее на карте нет. Наверное, не такая уж знаменитая.
Но когда они назвали эту гостиницу таксисту, он ответил, что знает ее. Ответил не на местном диалекте, а на стандартном японском, знанием которого, похоже, очень гордился.
— Вы, должно быть, из Токио. Я тоже раньше жил в Токио. Понимаете местный диалект? Мне тяжело с ним пришлось, когда я сюда переехал. Но вот уже пять лет живу здесь, и никаких трудностей.
Пошел дождь. Этот старый город замков избежал бомбежек во время войны, так что здесь сохранились древние камфорные деревья, останки древних городских стен, покрытых мхом, и старые дома, напоминающие жилища самураев прошлых веков.
Гостиница была почти в центре города.
— Это лучшая гостиница в Ямагате, — заверил их таксист.
Гостиница действительно оказалась великолепной. Из своего номера на втором этаже Такамори и Томоэ могли любоваться красивым японским садом с искусно аранжированными камнями, деревьями и даже фонтаном. Похоже, что постояльцев в ней больше не было. Когда пожилая служанка вела их по длинному извилистому коридору к номеру, все комнаты по пути казались свободными.
— Вы, наверное, устали от долгой поездки. Вы из Токио? — спросила служанка на местном диалекте, аккуратно складывая костюм Такамори.
— Томоэ, может, ты примешь сейчас ванну, а я пока поучусь у этой женщины местному языку.
Томоэ, улыбаясь, пошла в ванную. Она с удовольствием опустила свое усталое тело в воду и, расслабившись, вытянула ноги. В окно ванной стучали дождевые капли.
Служанка ушла, и Такамори стал слушать шум дождя. Капли непрерывно падали в сад. Иногда на поверхность в фонтане поднимался карп, затем вновь погружался под воду. За стеной сада, укрытой деревьями, похоже, пролегала улица с оживленным движением. Такамори мог разобрать слабый стук шагов и шелест машин. Закурив сигарету, он подумал: как странно — оказаться в Ямагате подобным образом.
Ему хотелось знать, где сейчас Гастон. Должен быть где-нибудь в городе, и тоже слушает шум падающего дождя. Или, зная его, вполне можно предположить, что он идет по улице под дождем и похож на бездомную собаку.
***Гастон в это время действительно шел по узким боковым улочкам Ямагаты под мелкой, как туман, моросью. Кругом стояла тишина — ее нарушали только аккорды доносившейся откуда-то популярной песни. Крыши редких домов были покрыты черепицей, в основном же дома здесь крыли оцинкованным железом или подгоняли друг к другу камни, как это было принято в старые времена. Тохоку — небогатый район. Но даже у этих примитивных домиков, в отличие от Токио, имелись собственные небольшие садики. Зеленые листья деревьев, мокрые от дождя, отражали любой свет, который падал на них. Большие розовые цветы, названия которых Гастон не знал, полностью распустились и украшали живые изгороди вокруг домов.
Одной рукой Гастон вытирал капельки влаги со своего лба, а в другой держал ломоть хлеба, от которого откусывал большие куски. Вскоре он вышел на широкую улицу и остановился, ища взглядом гостиницу. Увидев одну, он подошел к входу и крикнул:
— Прошу прощения!
Когда в дверях появилась служанка, он спросил ее, уже тише:
— Эндо-сан не остановился в этой гостинице?
Служанка испуганно посмотрела на него. Даже при обычных обстоятельствах внешний вид Гастона поражал людей, но сейчас француз был весь мокрый и больше, чем раньше, походил на приблудную собаку.
— Эндо-сан? — Служанка повернулась к клерку-администратору и спросила, зарегистрировался ли кто-нибудь с этим именем. Клерк с подозрением посмотрел на Гастона и ответил:
— Эндо? У нас нет никого с таким именем.
А когда Гастон, волоча ноги, вышел на улицу, они обменялись взглядами, и клерк высказал то, что подумали оба:
— Он похож на иностранца-нищего.
В следующем месте Гастон получил такой же ответ. Со вчерашнего дня он обошел весь город, он спрашивал в бесчисленных гостиницах, и реакция повсюду была одинакова. Служанки и клерки с изумлением смотрели на него и отвечали, что у них нет никого по имени Эндо. Гастону ни разу не пришло в голову, что Эндо мог остановиться под чужим именем, поэтому он продолжал ходить от одной гостиницы к другой и, стоя у входа, задавать один и тот же вопрос.
Насквозь промокшая одежда неприятно прилипала к телу. Он устал и проголодался. С самого утра во рту у него побывали только дождь и кусок хлеба, который он купил по дороге.
Наступил вечер. Гастон медленно пересек главную улицу и остановился перед гостиницей, где только что поселились Такамори и Томоэ. В этот самый момент Такамори сидел в кресле в своей комнате и смотрел на дождь, а Томоэ наслаждалась ванной, погрузившись по шею в чистую горячую воду и вытянув стройные, как у молодого оленя, ноги.
Получив такой же ответ в этой гостинице и даже не представляя, что в ней могут остановиться Такамори и Томоэ, Гастон, волоча усталые ноги, вновь исчез в улочках города.
***— Кобаяси? В Ямагате проживает по меньшей мере несколько десятков Кобаяси, — сказал пожилой полицейский, глядя на Гастона. — Но не стойте на дожде, заходите и присядьте.
Весь облик Гастона, должно быть, вызвал у него жалость. Доброжелательный полицейский потягивал теплый чай из треснувшей чашки. Он выдвинул ящик стола, достал оттуда алюминиевую коробку для еды и поставил ее перед Гастоном.
— Иностранец-сан, не покушаете ли? — И чтобы поддержать гостя, сам взял рисовый шарик и начал его есть. — Вы разыскиваете человека по имени Кобаяси. Правильно?
— Да.
— Как я вам сказал, в этом городе живет несколько десятков Кобаяси. Вы можете сказать о нем что-нибудь еще?
Гастон знал о Кобаяси только то, что сказал ему Эндо: Кобаяси служил в армии и во время войны был на островах в южных морях.
— Вы говорите, он был военный? В южных морях? — Полицейский задумался, а потом сказал: — Вы, видимо, имеете в виду Ихэя Кобаяси.
К счастью, Ямагата — в отличие от Токио — город небольшой, и живут в нем люди простые и любопытные. Длинными зимними вечерами им нечего делать — только сидеть у огня и обмениваться новостями и слухами. Пожилой полицейский был знаком с Кобаяси, который воевал в южных морях.
— Если это он, то живет он около Косемати.
— Косемати?
— Раньше это был район красных фонарей, — улыбнулся полицейский. — Не думаю, что вам известно значение слов «красные фонари».
Десять минут спустя полицейский надел плащ и, катя свой велосипед, провел Гастона к кварталу Косемати.
— Я оставлю вас здесь. Вы найдете дом Кобаяси сразу за углом.
Дождь стих. Эта часть города когда-то была районом удовольствий. Здесь еще сохранились дома в два и три этажа, построенные в стиле эпохи Эдо[6]. Но после принятия закона против проституции район потерял свою популярность развлекательного центра и сейчас выглядел тихим и даже меланхоличным.
Гастон, как ему и было сказано, повернул за угол и попал в очень узкую улочку, на левой стороне которой была аптека, а дальше — винный магазин. Через два дома за ними Гастон увидел на грязной стеклянной двери надпись: «Кобаяси — землемер». Он подошел к небольшому домику и посмотрел сквозь окна. Вообразите его удивление: внутри, у самой двери, стоял тот самый человек, которого он разыскивал.
Карта
Эндо, казалось, кого-то ждал. Его плащ был перекинут через руку, с губ свисала сигарета. Он стоял, повернувшись так, что не мог видеть Гастона за грязным стеклом. Вот он докурил сигарету почти до самых губ, бросил окурок на пол и растоптал своим летним ботинком.
Гастон продолжал наблюдать за Эндо — он просто пожирал взглядом его самоуверенные плечи, тонкую шею, белое лицо и совершенно прямой нос. Эндо вытер рот носовым платком, как часто делал те два дня в Санъя.
