Андрей Войновский - Врачеватель. Олигархическая сказка
– Сережка, ну где же ты? Неужели уехал? – по артикуляции его губ можно было в точности воспроизвести неслышно произносимые им слова. – У меня ни телефона под рукой, ни ключа… Я ведь не знаю номера твоего телефона… Да какое там!.. Я даже не знаю – есть он у тебя или нет!
Пал Палыч не заметил, как дверь открылась, и он под тяжестью собственного тела, с грохотом задев дверной косяк, ввалился в прихожую, рухнув на пол, словно мешок, наполненный известным нам всем содержимым.
Открывшая ему дверь юная особа, облаченная в его же рубашку, вскрикнув от неожиданности, отпрянула от Пал Палыча, как от чумы, и, прикрыв рот своей тонкой, почти прозрачной ладошкой, испуганно прижалась к стене.
– Нет-нет, милое дитя, вы только не пугайтесь! – вставая с пола и неуклюже вытянув руки вперед, попытался ее успокоить Пал Палыч. – Я не грабитель… Я Сережкин папа. Вы меня, пожалуйста, извините, что я без предупреждения. Честно говоря, я даже не подумал, что не помню, какой сюда номер телефона… Скажите, а Сережа дома?
До конца не успев прийти в себя от испуга, юная особа тоненьким, будто соломинка, пальчиком указала на дверь в дальнюю комнату, в проеме которой в эту секунду показался Сергей.
– Мартышкин, что за шум? А ну-ка докладывай – кто это к нам без звонка раньше времени?
Увидев отца, Сергей остановился, словно наткнулся на стекло, оказавшееся на дороге.
– Папка, ты?
– Я, сынок. Я.
Взглянув на «Мартышкина», Сергей смущенно сказал:
– Пап, если можно, давай без слез.
– А если, Сережа, я их не смогу сдержать, – ты меня не прогонишь?
– Да ты что, отец!.. – забыв о смущении, он подбежал к отцу и крепко его обнял.
– Вот видишь, сыночек, я и не плачу, – чуть слышно лепетал Пал Палыч, и слезы вовсю катились по его лицу. – Просто я счастлив. Вот и все. Сейчас-сейчас… – он вытирал ладонями слезы. – Ты не думай – это совсем другое. С утра мучаюсь… Ну надо же!.. Что-то в глаза попало, и с самого утра больно моргать. Бывает же такое. Прямо напасть какая-то.
– Папка, пожалуйста, посмотри на меня.
Пал Палыч безропотно выполнил просьбу сына.
– Отец, я почему-то твердо уверен, что теперь будет все, как надо. Слышишь?
По-прежнему стоя у стены, сентиментальная «Мартышкин» даже не пыталась сдерживать переполнявшие ее эмоции и в плане слезоизлияния была полностью солидарна с Пал Палычем.
– Ну а ты чего ревешь? – немного растерянно обратился к ней Сережа. – Да что же это такое! Прямо какое-то сборище сентименталов.
– Ну да, такая встреча… Отец все-таки, – новая волна эмоций захлестнула «Мартышкина».
– Так, все. С этим пора кончать, – Сережина растерянность в миг улетучилась, и он перешел к решительным действиям.
– Ребята, давайте-ка я вас лучше представлю друг другу, – он взял их руки и соединил, похлопывая по ним своей ладонью. – Отец, познакомься – это моя старая знакомая, и зовут ее Лиля.
– Я тебе больше, чем знакомая.
– Согласен. Это моя больше чем знакомая Лиля. А это, «Мартышкин», самый замечательный человек на свете – мой отец.
– Сережа, ты правда так думаешь? – с замиранием в сердце спросил Пал Палыч.
– А почему в настоящем времени? Я, папка, всегда так думал, хотя вы меня с матерью и сослали, не спросив, в эту тухлую Англию, как Ленина в Шушенское. Ладно, чего стоим? Познакомились? Тогда пошли на кухню. Вина что ли выпьем за встречу. «Мартышкин», у нас ведь, кажется, еще осталось?
– Да, еще есть полбутылочки.
– Дядя Гриша, ты?! Здорово! – проходя мимо двери, Сергей увидел стоящего на лестничной площадке Григория.
Выбежав за дверь, он обнял персонального водителя отца, как давнего доброго друга.
– Здорово, Сережка. Хорошо, что вернулся.
– А ты чего тут стоишь? А ну-ка пошли в дом.
– Ничего-ничего, Серега, ты не парься. Я тут лучше у двери покараулю. На всякий случай.
– Дядя Гриша, да какие там, к черту, «всякие случаи»? Все «всякие случаи» уже случились. Хуже, уж «во всяком случае», не будет. Так что давай, дядь Гриш, заходи.
Вся компания плавно переместилась на кухню, где Лиля, нисколько не утруждая себя поисками, достала из буфета четыре бокала и початую бутылку «Божоле».
– А вы так хорошо знакомы? – поочередно глядя то на сына, то на Григория, удивленно спросил Пал Палыч.
– Батя, ты как с Луны свалился. Честное слово. Впрочем, с твоею-то космической занятостью обращать внимание на такие мелочи… Дядь Гриш, – Сергей положил руку ему на плечо, – а я ведь твой должник. Я тебе в сику пятьсот двадцать рублей продул. Помнишь?
– Сережка, – Григорий сокрушенно покачал головой, – ты, наверное, хочешь, чтобы меня уволили.
– Что? Да это я их всех поувольняю! Батя, – он повернулся к отцу, – если я тебе дорог, знай – дядя Гриша мой самый настоящий по жизни друг.
– Я ничего против не имею, сыночка, – Пал Палыч напоминал блаженного.
– Господа, – послышался ласкающий ухо тонкий голосок «Мартышкина», – я уже все налила. Предлагаю отметить встречу.
– Дядь Гриш, – сказал Сергей, – ты, естественно, опять за рулем, но, может, ради такого случая?..
– Конечно, выпью, – ответил Григорий. – Ради такого готов поступиться принципами. Да, думаю, такие промили они и не унюхают.
– Лиличка, – обратился Пал Палыч к «Мартышкину», – а у вас какой-нибудь корочки занюхать не найдется? А то я уже два месяца не закусывал. Боюсь, развезет меня. Что тогда будете делать?
– Спать тебя уложим, – ответил за нее Сергей.
– Спать сегодня мне пока еще рано. Дела есть. Да и выспался я, сынок, лет на десять вперед.
– Лиль, – по-хозяйски распорядился Сергей, – найди чего-нибудь из закуси.
– Да голяк, Сереженька, – послышался в ответ все тот же тонкий, нежный голосок «Мартышкина».
– Бать, не переживай, – сказал Сергей, когда все подняли бокалы, – тебя от литра водки никогда не развозило, а тут какой-то красный виноградный сок.
Пал Палыч согласно кивал головой и блаженно улыбался.
– Ребята, – продолжил Сергей – мы тут все свои, поэтому скажу, что думаю. Отец, я хочу поднять этот бокал за тебя. Знаешь, на твоих похоронах все что-то изображали: плакали, всхлипывали, пытались маски скорби на себя напялить… Нет, я ничего не говорю… Многие это делали искренне. А вот я, твой сын, не испытывал в тот день никаких эмоций. Я потому был спокоен, как бульдозер, что твердо знал: все это из другой жизни, а на самом деле реальность в этот момент существует в каком-то ином, параллельном, мире. Понимаешь? И когда ты в гробу очнулся, задышал, я нисколько этому не удивился. У меня тогда в голове крутилась только одна единственная мысль: «Ну вот, случилось то, что и должно было случиться».
– Только благодаря тебе Господь меня и вернул на эту землю, – почти шепотом произнес Пал Палыч.
– Нет, папка. Извини, но я почему-то уверен, что это не так. Моим участием здесь и не пахнет. Во всяком случае, я это очень хорошо чувствую.
– Наверное, ты прав, Сережа. Я вот только смотрю на тебя и не могу поверить: ты стал совсем взрослый.
– Да по большому счету, никакой я не взрослый. Ровно на свои девятнадцать… Бать, ну ты долго будешь меня перебивать? Я же за тебя тост говорю.
– Прости, не буду.
– Так вот, отец, я пью за тебя, и пусть твоя дальнейшая жизнь складывается, как какая-нибудь поэма, красивая и чистая. И чтобы мы с тобой редко расставались, заботились бы друг о друге, а значит, любили бы друг друга… Пьем до дна!
– Спасибо, сыночек.
Раздался звон бокалов, а особо сентиментальные не преминули снова пустить слезу.
Когда присутствующие опустошили свои бокалы, Сергей подошел к отцу и обнял его.
– Отец, в Англию я больше не поеду. Там тоска болотная. От их чопорности меня воротит. Не по душе мне там. И потом, с чего вы вдруг с матерью решили, что я должен стать экономистом? Сейчас, куда ни плюнь, одни сплошные экономисты. Их же как собак нерезанных. Как будто ничего другого не существует. Меня, например, интересует микробиология. Ты только, бать, с ботаникой не путай. Короче, я решил – буду поступать в МГУ. Но учти, отец, если узнаю про какие-нибудь там протекции – поссоримся не на шутку. Я на себе прочувствовал, как там смотрят на «золотую» российскую поросль. Не спрашивал, как другие, но лично я от этого не знал, куда себя девать. Дядь Гриш, ну так ведь? – неожиданно переключился он на Григория.
– Да все так, Сережка, – от неожиданности тот даже вздрогнул, – а вот смотри, если не поступишь, то с твоими-то… Как сказать?.. Лихими принципами и в армию загреметь недолго. А сейчас, сам знаешь, время какое. Не дай Бог в Чечню!
– И что? Классно вы все рассуждаете. Допустим, я со своим максимализмом мало еще чего в этой жизни понимаю, но тогда, по-вашему, получается, что в Чечню должны идти только «Ивановы» из деревни «Пупкино».
– Туда, сынок, должны идти те, кто сам этого хочет и за большие деньги.
– Начнем с того, отец, – парировал Сергей, – что ни туда, ни в какое-либо другое место никто не должен ходить с автоматами наперевес ни за какие деньги, но если это данность и из этой данности, куда ни копни, бьет столь дорогой вашему сердцу готовый шестьдесят шестой бензин, то эти вопросы должен решать ты со своими друзьями. Понимаешь, о чем я?
