Насмешливое вожделение - Янчар Драго
«Он рябой, и попахивает от него, потому что пьет не в меру, но играет этот негр…»
Машина резко затормозила, Грегор чуть не ударился головой о лобовое стекло.
«Никогда больше так не говори, — отчеканила она, — никогда не говори ничего подобного в Америке!»
«А где мне можно так сказать? На Мадагаскаре?»
«По мне так хоть на Мадагаскаре, но только не в Америке, не в Луизиане».
«Это свободная страна. Но оказывается здесь нельзя сказать, что вот есть такой парень, Иисус, глубоко симпатичный мне негр, с оспинами на лице и отнюдь не благоухающий».
«Так говорят красношеие, реднеки».
«Вы называете реднеками людей, которые тяжко трудятся».
«Не в этом дело».
«У них красные шеи, потому что солнце их обжигает».
«Не в этом дело».
Молчание.
«Мне стоит извиниться?»
«Разве нет?»
«Что мне такого предпринять после этого культурного конфликта?»
«Ничего. Пригони мне велосипед. Мне нужно погрузить его в поезд».
«Увидимся завтра?»
«Нет, я занята».
«С седым джентльменом?»
«С ним».
10О, Градник!
Час ее отъезда приближался, и встречи были все реже. Жизнь была разбита на фрагменты. Poudre de Perlainpainpain больше не действовал. Как порошок Гамбо неожиданно заработал, так же неожиданно и перестал работать. Капризный порошок. Однажды вечером они сидели вдвоем в «О’Брайене» и пили коктейль флуоресцентного цвета. Он хотел проводить ее домой, но она отказалась еще за столом. По правде говоря, она его мягко отшила. В «О’Брайене». О, Градник, ничего-то ты не понял.
Седовласый мужчина, судья с высокими моральными принципами, уважающий женщин и никогда никак не высказывающийся о неграх, сидел в машине возле ее дома. Грегор, который прикатил велосипед, остановился на углу. Мужчина с высокими принципами зевнул и посмотрел на группку темнокожих девушек, которые с визгом катили по проезжей части на роликах. Ирэн вышла из дома с большим бумажным пакетом в руках и села в машину к судье. Оба смеялись. В ушах вдруг раздался змеиный голос жены Фреда. Может, она ему не совсем верна. А Фред прибавил: говорят, совсем. Эта женщина уходила из его жизни, и он ничего не понимал.
Хотя все было ясно, как всегда бывает во всех вечно одинаковых историях.
Девятнадцатая глава
ПРОДЫРЯВЛЕННАЯ ДУША
1Несчастье произошло одним теплым майским вечером, когда он переулками пробирался домой на велосипеде. Если то, что случилось, можно, конечно, назвать несчастьем. Это было бы кощунством, нет, это был перст судьбы, который ясно указывал вниз: отныне все двинется под уклон.
Днем он попытался добраться до реки. Ехал мимо промышленного порта вниз по течению. В душном мареве перед глазами воображалась полоска травы у воды, и, пожалуй, заросли ив, склонившихся над ней. Ни один из десяти маршрутов, описанных в книге Даймонда, не предусматривал такого финиша или стоянки. Но он был уверен, что писатель-велосипедист всех своих возможностей не исчерпал. Оставив позади нескончаемые корабельные доки, набитые ржавым железом, он оказался в длинном ряду пакгаузов. Пот тек по лицу, сочился из всех пор тела, он бешено жал на педали, рассекая густой, пахучий влажный воздух. Он отдалился от реки и на каком-то путепроводе попытался осмотреться. Пустыня промышленного порта с горами контейнеров и железа казалась безбрежной. Он спустился в пригородный поселок, где среди ветхих домов сидели черные люди. К реке? Ему показали разные направления, он повернул налево, направо, все время чувствуя близость воды. Слышал гудки пароходов, но широкая Миссисипи все еще была далеко. На каком-то перекрестке, сжимая зубы среди выхлопных газов огромных грузовиков, он сдался. Никакой травы у воды, никаких ив не будет. Приближался вечер, грузовики, рыча, извергали ему в лицо облака горячего, вонючего воздуха. Словно в насмешку, раз он не поверил книге Даймонда и ее велосипедным маршрутам. Вернувшись к гигантским пакгаузам, он снова оказался в бесконечном лабиринте, среди куч металлолома и демонтированных контейнеров. Он устал, хотел пить, ощущал себя потерянным посреди чудовищного индустриального пейзажа. В душе копилась злость на Даймонда, на самого себя, на весь двадцатый век, перекрывший ему доступ к реке. На велосипед, довезший его сюда. Он бросил его на кучу ржавого железа. Сел на пустой ящик и в поисках выхода из лабиринта углубился в карту велосипедных маршрутов.
Когда он начал вытаскивать велосипед из груды железа, то услышал змеиное шипение. Шипение и шорох. Заднее колесо, злобно шипя, медленно, но верно, испускало дух. Но он все равно сел на велосипед и погнал. Только оказавшись на пригородной улице, заметил, что едет на ободе. Знаменитый велосипед, благодаря которому была написана знаменитая книга «По Новому Орлеану на велосипеде», был продырявлен, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Он тащил велосипед как искалеченную клячу по задворкам пакгаузов, пустынным улицам и пригороду, где жили чернокожие, и ему приходилось терпеть насмешки, отпускаемые с порогов домов. И кучу визгливых черных сорванцов, бегущих за такой скорбной процессией.
Домой, совершенно разбитый, он притащился часам к одиннадцати. Втащил велосипед в холл и когда он зажег свет, его затрясло.
Перед дверью Гамбо стояли двое мужчин. Один прижал палец к губам, другой нервно махнул рукой: быстро убирайся!
И он убрался. Кое-как рухнул в постель и сразу заснул. Ночью он вроде бы слышал голоса, два черных мужика явились к нему во сне из темноты. Потом ему снилась глубокая яма, полная ржавеющего железа и шипящих змей.
2Велосипед был не только знаменитым, но и священным. Благодаря ему была создана книга. О нем Питер и Ирэн любовно беседовали вечерами. Это был старый хромированный велосипед, каких больше не делают. На фотографии автор стоял рядом с ним в теннисках и бабочке. На исключительно удачной фотографии. Велосипед был на титульном листе книги, стоящей на полках книжных магазинов. На рекламном плакате книги-бестселлера была его фотография. Этот велосипед принес писателю удачу. Этот велосипед отправится в Нью-Йорк. Этот велосипед однажды окажется в мемориальной квартире писателя. Велосипед, который Питер трепал по шее как коня. Велосипед, который Ирэн называла «он».
Грегор вспомнил тот воскресный день в парке. Питер подарил ему книгу, с автографом. Друзья аплодировали. Все фотографировались с велосипедом.
Утром он с ужасом обнаружил, что шина не только спущена, но и порвана. И обод слегка погнут, потому что какое-то время он ехал только на нем. Он пытался понять, получилось ли это преднамеренно, как говорится, по злому умыслу, или по неосторожности, при смягчающих обстоятельствах, как квалифицируют юристы. По всей видимости, ночью на велосипед с разбега всем своим весом налетел пьяный Гамбо. Или его помяли те двое, что ночью стояли у двери. Велосипедная цепь волочилась по полу.
