Хендерсон, король дождя - Беллоу Сол
— Вы говорите «к сожалению», ваше величество? Уж не потому ли статуи богов и я были избиты?
— Да, Хендерсон, пожалуй, мне следовало подготовить вас к тому, что ждёт вас в случае победы над Муммой. В этом смысле вы правы.
Я воздержался от дальнейших упрёков.
— А знаете, ваше величество, есть люди, умеющие воздавать добром за зло. Даже я, при всех моих заскоках, способен это понять.
Он неожиданно согласился — вроде бы, даже обрадовался этой ремарке.
— Это — образ мышления гордого и смелого человека. Ему противно участвовать в эстафете зла. А ударил Б; Б ударил В… тут никакого алфавита не хватит. Смельчак постарается переломить ситуацию — сделать так, чтобы на нем зло и кончилось. Удержит собственную руку, готовую нанести удар. Это — высшая доблесть!
И, подумав, добавил:
— Да, возможно, вы правы: воздаяние добром за зло — лучший ответ. Лично я — обеими руками «за», но, боюсь, для человечества в целом это — отдалённая перспектива. Я не пророк, Сунго, но скажу вам: на улице благородных душ ещё будет праздник!
Я едва устоял на ногах. Боже! Я отдал бы все на свете за то, чтобы услышать такое из уст другого человека! От избытка чувств моё лицо начало растягиваться и, наверное, вытянулось, как городской квартал. От столь возвышенного разговора мною овладело не только нервное, но и умственное возбуждение. Я обрёл способность видеть вещи не с двух или трех, а со многих сторон сразу, и они засверкали всеми цветами радуги. Дахфу вырос втрое в моих глазах; казалось, я видел исходившее от него сияние. Он говорил со мной не одним, а сразу несколькими голосами. Напрасно я щипал себе ноги под прозрачными зелёными шароварами — это происходило наяву. Никогда ещё я не встречал в людях такого величия, как то, которое встретил здесь, в самом центре тьмы, мракобесия и невежества, в городе, где мне пришлось сражаться с трупом и тащить его на себе под зеленеющим в лунном свете шатром ночи. Если бы паук ни с того, ни с сего начал читать лекцию о ботанике, я и то был бы меньше удивлён.
Наконец ко мне вернулся дар речи.
— Король! Надеюсь, вы считаете меня своим другом. Ваши слова произвели на меня сильное впечатление. Хотя, должен признаться, у меня голова идёт кругом от всей этой новизны. И странности. Тем не менее, я счастлив. Вчера меня ни за что, ни про что подвергли порке. Ладно. Кажется, это было не напрасно. Но объясните — как вы представляете себе этот праздник на улице благородных душ?
— Хотите понять, что даёт мне такую уверенность?
— Да. Хотелось бы услышать, как это будет на практике.
— Не скрою, Хендерсон-Сунго, у меня есть кое-какое мнение на этот счёт. И я не собираюсь держать его в секрете. Я просто жажду поделиться им с вами, ибо несказанно рад, что вы считаете меня своим другом. Я искренне сожалею о том, чтО (ударение на «о» — В.Н.) вам пришлось вытерпеть при вступлении в должность Сунго. Но мы не могли не воспользоваться вашим появлением. Надеюсь, вы меня простите.
— Ни слова об этом, ваше величество. Я сам хотел, чтобы меня использовали.
— Благодарю вас, мистер Хендерсон-Сунго. Итак, с этим покончено. Но знаете ли вы, что с телесной точки зрения представляете из себя интереснейший феномен?
Эта реплика показалась мне несколько двусмысленной, и я внутренне ощетинился.
— Неужели?
— Не будем отступать от нашего уговора говорить правду. Впрочем, я давно заметил, что человек считает правдой только то, что готов воспринять в качестве таковой. Тем не менее, факт есть факт. Ваша физическая сила — явление высокого порядка. Она сама говорит за себя.
Он указал взглядом на груду книг на полу. Я хотел прочесть названия, но в комнате было недостаточно светло.
— У вас очень свирепый вид, — продолжил король.
— А что вы хотите? При моем образе жизни трудно не набить шишек и не обзавестись шрамами. Жизнь меня порядком потрепала — не только на войне. Самая большая рана — здесь, — я постучал кулаком по груди. — Но мне бы не хотелось, чтобы даже такая жизнь, как моя, была выброшена коту под хвост. Если уж мне не суждено внести положительный вклад, хотя бы послужу примером.
Впрочем, у меня даже это не получается.
— Вот как раз в этом вы ошибаетесь! — живо возразил Дахфу. — В моих глазах вы — прямо-таки кладезь поучительных примеров! Вы для меня представляете целый мир. Когда я занимался медициной, мне доставляло величайшее удовольствие классифицировать людей. Я изучал все типы. Мучеников. Обжор. Упрямцев. Толстокожих. Мне попадались люди — умные свиньи.
Истеричные фаталисты. Одержимые идеей смерти. Фаллические гении с признаками бесплодия. Чемпионы моментального засыпания. Самовлюблённые нарциссы. Безумные хохотуны. Педанты. Не сдающиеся лазари… О, Хендерсон— Сунго, какое множество типов! Несть им числа!
— К какому же типу вы отнесёте меня?
— Ну… Вы, Хендерсон-Сунго, буквально каждой клеткой своего существа вопиете о спасении: «Помогите! Подскажите, что мне дальше делать? В чем мой долг? Что со мной будет?» И так далее. Мало хорошего.
Будь я даже секретным агентом, и то не сумел бы скрыть своё удивление.
Мне оставалось только пробормотать:
— Да. Видимо, то же самое хотела сказать Виллатале. «Грун ту молани» было отправной точкой.
— Мне знакомо этот термин, используемый арневи, — сказал король. — «Грун ту молани». Жажда жизни. Но это — ещё не все. Человеку, Хендерсон— Сунго, нужно нечто большее. Я хочу вам кое-что показать — без этого вы никогда не поймёте мою жизненную цель и мировоззрение. Идёмте со мной.
— Куда?
— Не скажу. Вы должны мне доверять.
— Да, конечно. О»кей. Полагаю…
Но ему было нужно только моё согласие. Он встал. Тату, сидевшая у стены в надвинутой на глаза пилотке, тоже встала.
ГЛАВА 16
Из этой маленькой комнаты мы попали в длинную галерею, огороженную тростником. Тату последовала за нами. Король рванул вперёд, оставив меня далеко позади. Я ускорил шаг — и тотчас почувствовал, как сильно пострадали накануне мои босые ступни. Так что я еле ковылял, а мужеподобная Тату, с её тяжёлой поступью, наступала мне на пятки. Футов через пятьдесят нам попалась другая дверь. Генеральша подняла здоровенный засов. Он был из дерева, но, очевидно, не легче железного, потому что у женщины слегка подогнулись ноги, но она-таки взяла вес. Король юркнул в дверь. Последовав за ним, я увидел довольно широкую лестницу, уходившую во тьму. Оттуда дохнуло затхлостью и плесенью. Но король безбоязненно ринулся вниз. Я подумал: чего нам не хватает, так это шахтёрской лампы и канарейки[15]. Но ничего не поделаешь, капитан Хендерсон, надо спускаться! В этот момент я сознательно старался пробудить в себе мой боевой дух. Я крикнул: «Король!» — но не дождался ответа. Разведя руки в стороны, я поискал перил или хотя бы стены, но ничего не нащупал. Хорошо хоть ступеньки были широкими и гладкими.
Когда Тату с лязгом водрузила засов на место, запирая нас снаружи, мрак стал кромешным. Мне оставалось только спускаться или сесть на верхнюю ступеньку и дожидаться короля, рискуя потерять его уважение и все, чего мне удалось добиться благодаря победе над Муммой. Так что я продолжал осторожно спускаться, мысленно уговаривая себя: «Не теряй веры, Хендерсон. Не теряй веры». Наконец впереди забрезжил свет, и я увидел нижний конец лестницы. Мы очутились в подвальном помещении под дворцом; свет шёл из узенькой, как бойница, щели над головой. Как оказалось, лестница ещё не кончилась, а только сделала поворот. Нам стали попадаться разбитые ступеньки; в просветы пробивалась трава. Я опять не выдержал:
— Ваше величество! Вы здесь? Эй, ваше величество!
Снизу не донеслось ни звука; только ветер развевал в воздухе паутину. Я продолжил спуск. Нижние ступеньки оказались земляными. Мне вспомнилось потрясение, испытанное мною в Баньоле-сюр-Мер, когда я увидел в аквариуме ту тварь, прижавшую голову к стеклу.
