Самолеты, или История Кота (СИ) - Хомутинников Юлиан "sirrum"
В конце концов, если не я, то кто?
— Алёша… — говорит мама тихо, почти шепчет. Проклятье, как же я ненавижу, когда меня называют по имени! Мне никогда особенно не нравилось придуманное братом прозвище, но всё же оно было куда лучше, чем имя. Наверное, так уж повелось в нашей семейке: мы ненавидим наши имена.
Я сижу лицом к мониторам, спиной к маме. Ха, ручаюсь, со стороны можно подумать, что я не сын, а просто чудовище какое-то! Но это будет весьма поверхностный вывод. Мамой движут эмоции, тогда как я опираюсь на здравый смысл и трезвый расчёт.
— Алёша.
— Я же просил не называть меня так.
Она вздыхает:
— Как хочешь… Матрица. Хотя как по мне, это идиотизм.
— Знаешь, вот уж чья бы корова мычала, самолётостроители.
Возразит?.. Нет, смолчала.
— Я закажу вам автобус и такси, — говорю. — А дальше вы уже как-нибудь сами. Ты вот, между прочим, сидишь тут над моей душой, совершенно позабыв о том, что твоя младшая дочь шатается по квартире как сомнамбула. Куда она поедет в таком состоянии? Куда мы все можем поехать в нашем состоянии? И вообще, к чему такая спешка? Мы — то есть вы — можете поехать туда и послезавтра. Придёте в себя, успокоитесь. И Соня очнётся. А деду уже всё равно, понимаешь?
— Не говори так.
— Это ты не говори. Я вообще не знаю, что с тобой случилось. Ты же атеистка, как и отец. А дед — обычный человек, как и мы все. Люди смертны. Это печально, но неизбежно. Зачем устраивать панику на ровном месте?
— Почему ты такой жестокий?
Её голос — тихий, спокойный, почти равнодушный. В ней даже эмоций не осталось, перегорела. И всё же эти обвинения отчего-то цепляют меня за живое.
— Значит я — жестокий? Да неужели? А закрыться в своей конуре с отцом на пару и четыре десятка лет корпеть там над своим «самолётом», — забыв про детей, про родственников, про то, что бывает нормальная жизнь, — это, по-твоему, не жестоко? Это — не идиотизм?
— Это мечта…
— Ах, ну да, конечно! Как это я мог забыть! «Мечта», а как же. А остальное побоку, да? Зачем вы вообще детей заводили? Чем думали? Или думали, вам тут будет бригада помощников? Увы: вместо бригады помощников вышло народонаселение дурдома, один другого краше. Сами во что превратились — не заметила? Да вы там спятили со своими самолётами, вы наплевали на всё, кроме своей идиотской «мечты»! А тут вдруг — экстраординарный случай! Дед умер! И вы сразу переполошили всех, весь дурдом на уши подняли! «Алёша, билеты!», «Алёша, похороны!» Да плевать я хотел на то, как вы будете там его закапывать! Я любил деда — живого деда, который приезжал к нам в гости! Весёлого деда, который любил нас больше, чем вы — свои самолёты! А труп, лежащий в морге, в моей любви не нуждается! Ни в моей, ни в твоей, ни в чьей-либо ещё! Так что можешь возвращаться обратно в вашу любимую «мастерскую» и продолжать работу над «мечтой»!
Она молчала. Молчала — но это молчание бесило больше всего. Лучше бы она спорила, ругалась на меня. Лучше бы отвесила мне пару пощёчин. Но она молчала. А мне было стыдно, в глубине души мне было ужасно стыдно, но я не мог остановиться. Меня несло.
— Вспомни Кота, мама. Вспомни. Помнишь день, когда пришёл участковый? (она вздрогнула) Ага, ну конечно помнишь! Так вот. Фактически, если ты и это помнишь, по прошествии пяти лет человек не просто объявляется пропавшим без вести — он считается умершим! Но отчего же вы тогда не переполошились? Отчего вы с отцом тогда не устроили здесь цирк с похоронами? Почему? Почему всё, на что тебя хватило, это предложить участковому чай?! Почему?! Нечего сказать? Вот то-то и оно, в этом все вы. Но я — не такой, как вы. О, нет. Я не такой. Смотри — видишь, на мониторах? Видишь, да? Верно, это Кот. Я создал сайт, несколько сайтов. Социальные сети, блоги, форумы, — я просил о помощи везде. Никто не мог найти Кота, но я, — я смогу. Вот увидишь. Ты увидишь, вы все увидите, на что я способен! Вы сидели по своим норам, вы смирились с тем, что ваша дочь и сестра пропала, вы — но не я! Я зарабатывал деньги, оплачивал поисковые операции по всей стране! А что сделали вы? Верно! Ничего! Я ждал и искал её семь лет! И вот, полюбуйся! Вот, человек мне прислал письмо! Кота видели, живой, три месяца назад! Слышишь ты меня или нет?! Три месяца назад!! Хотя формально она уже два года как в могиле! А вы… — я презрительно усмехнулся. — Вы заперлись со своей драгоценной «мечтой», да будь она проклята! И ничего, ничего не сделали! Даже не попытались хоть что-нибудь сделать! Для вас ваши треклятые железяки были важнее жизни собственной дочери! И после этого ты говоришь мне о похоронах деда? Обвиняешь в жестокости? Меня?! Да ты посмотри на себя, на тебя же глядеть жалко! В кого вы превратились, в кого мы все превратились! Лохматый сходит с ума на своём балконе, Соня спит на ходу! И, если честно, я боюсь, что однажды она может не проснуться! Впасть в какую-нибудь кому; кто знает, что это у неё за болезнь такая! А вы? Как отец тогда сказал? Мол, пока не жалуется — всё нормально? И ты тоже так думаешь, да? Что это нормально? Или тебе просто всё равно? Тогда почему, скажи мне, почему смерть деда — это важно, а пропажа Кота — нет? Или непонятные Сонины сны? Или затворничество Лохматого, в конце концов? Он ведь это тоже не от хорошей жизни. Знаешь, мама, что его гложет вот уже тридцать четыре года? Не знаешь? Так я тебе скажу: он считает себя «второстепенным персонажем», — потому что на первом месте для вас всегда был самолёт! Не собственный сын, а бессмысленная «мечта», которая никогда — ты слышишь меня?! — никогда не сбудется!
— Брат, сделай одолжение, замолчи, пожалуйста.
Лохматый? Но когда он зашёл? Почему я не заметил? Неужели я настолько увлёкся…
Он кладёт руку маме на плечо. Мама молчит, повесив голову.
— Зря ты так, брат, — говорит Лохматый. — Зря ты так.
— Что — считаешь, я неправ?! — да остановите же меня, кто-нибудь! Лохматый!
Он качает головой:
— Не во всём. Кроме того, ты выбрал неверное время и место. Впрочем… Возможно, это тоже часть… как бы сказать? Часть плана.
— Какого ещё плана?
Я сбит с толку. Но Лохматый — спасибо ему! — сумел меня остановить. Чёрт, как же стыдно. Был бы я родом из любимой братом Японии — сделал бы харакири. С другой стороны, всё это копилось во мне так долго… Семь долгих, кошмарно долгих лет. Может быть, и меня можно понять. А, брат?
