Лаура Эскивель - Шоколад на крутом кипятке
А Педро метался по своей комнате. Адская ревность разрывала ему сердце. Его бесило, что он должен присутствовать на свадьбе и выносить невыносимое — видеть Титу сидящей рядом с Джоном.
Ну и Джон — у него не кровь в жилах, а кисель-атоле! Знает ведь, что было у него с Титой, и хоть бы бровью повел! Взять нынешний вечер: Тита хотела разжечь огонь и не нашла спичек, — так этот Джон, вечный ухажер, тут же вызвался пособить ей! Если бы только это, так нет! Запалив огонь, он торжественно вручил Тите коробок спичек, взяв ее руки в свои. Что за идиотская выходка — нужны Тите эти глупые подарочки! Это ведь только повод, чтобы на глазах у Педро тискать ее руки. Ишь какие манеры! Но он покажет, что должен делать мужчина, когда по-настоящему любит женщину!.. Схватив пиджак, Педро намерился отыскать Джона, чтобы набить ему морду.
Но в дверях задержался — вот уж пойдут сплетни: свояк Титы дерется с Джоном накануне свадебной церемонии.
Тита не простит ему этого. Он с яростью отбросил пиджак на кровать и стал искать пилюлю от головной боли. Эта боль сторицей усиливалась от шума, производимого на кухне Титой. Заканчивая чистить немногие из оставшихся на столе орехов, Тита думала о сестре. Росаура была бы так рада этой свадьбе. Но бедняжка год назад умерла. Чтя ее память, они объявили, как того требовал религиозный уклад, годичный траур. Смерть настигла ее самым странным образом. В тот день, поужинав, она по своему обыкновению тут же ушла к себе. Тита осталась побеседовать в столовой с Эсперансой. Педро поднялся пожелать Росауре перед сном спокойной ночи. Сидя в столовой, находившейся в удалении от комнат, Тита с Эсперансой ничего не приметили. Поначалу Педро не удивился, услышав, даже при закрытой двери, как его Росаура портит воздух. Однако насторожился, когда один из этих неприятных свистов затянулся дольше обычного, показавшись ему бесконечным. Педро попытался сосредоточиться на книге, которую держал в руках, подумав, что этот протяженный звук никак не может быть продуктом пищеварительных затруднений его супруги. Пол сотрясался, свет замигал. В какой-то момент Педро решил, что громовые залпы свидетельствуют о возобновлении революции, но тут же отринул эту мысль, поскольку к этому времени в стране воцарился относительный покой. Возможно, этот шум производил мотор соседского автомобиля. Но моторы подобного зловония не распространяли. И еще было странно, что он слышал этот смрадный запах несмотря на то, что предусмотрительно обкурил всю комнату, обнеся ее ложкой с куском тлеющего угля, присыпанного сахаром.
Это наиболее действенное средство от дурных запахов. Когда он был мальчиком, подобное неукоснительно делали в комнате, где испражнялся страдавший животом родственник, и с неизменным успехом добивались того, что очищали помещение от смрада. Сейчас это средство не помогало. Крайне озабоченный, он подошел к разделяющей их комнаты двери и, постучавшись, спросил Росауру о ее самочувствии. Не получив ответа, он открыл дверь и наткнулся на жену: у нее посинели губы, тело опало, как прохудившийся мяч, глаза вылезли из орбит, взгляд был отсутствующим. Тут же, у него на глазах, она испустила свой последний пердящий вздох. Джон поставил диагноз: острая желудочная гиперемия.
Похороны были немноголюдными, так как со смертью Росауры усилился неприятный запах, исходивший от ее тела. И это не многих воодушевило на посещение кладбища. Но уж кто не отказал себе в присутствии на погребении, так это стервятники-сопилоте, стаями кружившие над кортежем до самого конца погребения. Убедившись, что этой падалью поживиться не удастся, они разочарованно улетели, оставив Росауру почивать в ее вечном прибежище…
А Тите пока некогда было отдыхать. Ее тело молило об этом, но, прежде чем позволить ему расслабиться, она во что бы то ни стало должна была покончить с соусом из орехов и пряностей. Так что вместо воспоминаний о былых событиях лучше было поскорее управиться со стряпней и уж тогда вполне заслуженно отдохнуть.
Когда все орехи очищены, их перетирают в ступе-метате вместе с сыром и сливками. Соль и белый перец добавляют по вкусу. Этим соусом поливают фаршированные перцы, которые затем украшаются зернами граната.
НАЧИНКА ДЛЯ ПЕРЦЕВ:
В небольшом количестве растительного масла жарят лук. Когда он подрумянится, к нему добавляют перемолотое мясо, тмин и немного сахара. После того как мясо немного поджарится, с ним вместе тушатся персики, яблоки, орехи, изюм, миндаль и нарубленный хитомате. Затем добавляют по вкусу соль и держат на огне, пока мясо немного не уварится.
Перцы-чиле по отдельности поджаривают и очищают от кожицы, после чего надрезают и удаляют из них семена и прожилки.
Тита с Ченчей, нагрузив перцами двадцать пять подносов, поставили их в холодное место. На следующий день нанятые слуги отнесли их к столу, и выглядели перцы как нельзя лучше.
Слуги обносили вином оживленно беседующих гостей. Прибытие на торжество Гертрудис привлекло всеобщее внимание.
Она приехала в двухдверном закрытом скоростном «форде» марки «Т», который только что начали выпускать. По выходе из автомобиля с нее чуть было не слетела огромная шляпа с широкими полями, украшенная страусовыми перьями. Ее платье с большими плечами выглядело вызывающе модным. Хуан не отстал от нее: на нем был элегантный костюм в обтяжку, шоферская фуражка и краги. Их старший сын превратился в скульптурно-стройного мулата. У него были тонкие черты лица. Темная кожа оттеняла голубизну глаз. Цвет кожи он унаследовал от деда, а глаза — от Матушки Елены. Они были точь-в-точь, как у нее. За ними шел сержант Тревиньо, который после завершения революции стал личным охранником Гертрудис. У входа на ранчо Николас и Росалио, оба в праздничных мексиканских костюмах, отбирали приглашения у все новых и новых гостей. Приглашения были на загляденье. Алекс и Эсперанса сами их изготовили. Бумага и черная тушь, которой были надписаны приглашения, золотая краска, окаймляющая конверты, сургучные печати — поистине им было чем гордиться. Все было изготовлено согласно традициям и с помощью домашних секретов семейства Де ла Гарса. Черную тушь специально делать не пришлось, она в избытке осталась со свадьбы Педро и Росауры. Конечно, тушь высохла, но в нее налили немного воды, и она залоснилась, как свежая. Для ее приготовления надо смешать восемь унций гуммиарабика, пять с половиной унций чернильных орешков, четыре унции железного купороса, две с половиной унции кампешевого дерева и пол-унции медного купороса. Для позолоты берут одну унцию аурипигмента и одну унцию тонко измельченного хрусталя. Эти порошки взбиваются в пяти или шести яичных белках, пока жидкость не станет похожей на воду. А для приготовления сургуча варят вместе фунт шеллака, полфунта бензоя, полфунта канифоли и фунт киновари. В растопленном виде смесь выливается на стол, заранее смазанный миндальным маслом, и, пока она не застыла, из нее лепят палочки либо бруски.
Эсперанса и Алекс долгими вечерами штудировали эти рецепты, они хотели, чтобы приглашения были уникальными, и своего добились. Каждое было произведением искусства, являясь своего рода образцом кустарного художественного производства, которое, к сожалению, стало выходить из моды, подобно длиннополым одеяниям, любовным письмам и вальсам. Но разве мог для Титы и Педро выйти из моды вальс «Юные очи»! Именно его по настоятельной просьбе Педро исполнял в эти минуты приглашенный на торжество оркестр. Под эти звуки они кружились, воплощая собой само изящество и красоту. Тита была обворожительна. Двадцать два года, пролетевшие со дня свадьбы Педро и Росауры, казалось, не тронули ее. В свои тридцать девять она была свежа и аппетитна, как свежесорванный с грядки огурчик.
Джон провожал танцующих взглядом, в котором сквозила нежность и безропотная покорность судьбе. Педро то и дело касался щекой щеки Титы, которая ощущала спиной невероятно жаркую ладонь Педро.
— Ты помнишь, когда впервые мы услышали эту вещь?
— Как я могу забыть!
— В ту ночь я не заснул, все думал, как я попрошу твоей руки. И не знал, что через двадцать два года снова спрошу тебя, хочешь ли ты быть моей женой.
— Ты это серьезно?
— Серьезнее, чем ты думаешь. Я не хочу умереть прежде, чем ты станешь ею. Всю жизнь сплю и вижу, как я вхожу с тобой в храм, затопленный белыми цветами, и ты среди них самый красивый цветок.
— И на мне белое платье?
— Конечно! Как пожелаешь. Знаешь, и, если уж мы поженимся, я непременно хочу иметь от тебя ребенка. Нам еще не поздно, разве не так? Эсперанса нас покидает, кто-то ведь должен ее заменить?
Тита не могла ему ответить. Ком в горле помешал ей сделать это. По щекам ее покатились слезы. Первые в ее жизни слезы радости.
— И знай, ты не переубедишь меня. Мне все равно, что обо мне подумает моя дочь. Или еще кто-нибудь. Мы прожили долгие годы, опасаясь чужой молвы, но с этой ночи никто не сможет меня с тобой разлучить.
