Михаил Веллер - Б. Вавилонская
Шеренги в хаки переоблачаются в штатское, сдавая винтовки в арсеналы. Из «Яра» вываливаются и впрыгивают в тройки румяные купцы и благодушные адвокаты. Чехов, почти не кашляя, приезжает из Ялты и продает несколько доходных домов.
На Красной Пресне разглаживаются баррикады, как послеоперационные рубцы на мостовых. Наганы хлюпают, как портативные пылесосы, втягивая дымки и пули из воздуха.
Оживленные крестьяне прутся без подарков с Ходынского поля в окрестные деревни. Сыплют малиновый перелив звонницы, и молодого красивого Государя Императора Николая Александровича с супругою, заключающих пышный и бесконечный дворцовый кортеж, вводят на царский поезд – в столицу…
И тогда сонная благодать накрывает арбатские пыльные и зеленые дворики. Закрывается МХАТ, беднеет фабрикант Станиславский. Застройки постепенно редеют… появляются заросшие бурьяном пепелища… первый снег и первая листва сменяют друг друга… пробивающиеся огоньки сливаются в пожарище, и полыхающий город принимает наполеоновские колонны, чтобы погаснуть, побелеть, зазеленеть – и изрыгнуть чужаков навсегда к Поклонной горе, к Бородинскому полю…
С язвительной тонкогубой улыбкой Грибоедов щурится сквозь очочки, пляшут язычки свечей в шандале, кончик гусиного пера ловко убирает бисерные стихи пьесы с белых листов, складывая их в пачку.
Крутой крепыш Михайло Ломоносов покидает рассосавшийся университет и отбывает в Германию – вступать в ганноверские драгуны.
Увозят в клетке в родные сельские степи Пугачева. Кровь высыхает на Красной площади, убирают плахи и виселицы, стрельцы обнимают жен и уходят в слободу стрелецкую. И молодой царь Петр возвращает из монастыря сестру, вручая ей власть.
Сходит с помоста кряжистый бешеноглазый Стенька Разин.
Венчают с царства Михаила Романова.
Староста Козьма Минин прощается с князем Пожарским и обращается к хлопотам купеческим – ополчение расползается…
Бережно дергают с земли Самозванца, под руки вносят в хоромы, пряча в ножны клинки. В хвосте длинного течения войск польских, литовских, белорусских, украинских едет Димитрий к знатному тестю Мазепе, на запад и юг, в край хлебный.
Борис Годунов передает корону младому Феодору Иоанновичу. Угрюмость сменяется трепетом – вот он, Государь Всея Руси Иван Грозный, и посох в руке его, и рана на виске сына его, и опричь его верные с песьими головами и метлами у седла!
Из польского похода выдавливается крепнущее войско Курбского, из Казани полки топчут пыль, месят грязи, пестреют кафтаны, блестят бердыши, скрипит огневой обоз с пищалями. Колокол везут Новгороду, из Курляндии отзывают ратных. Снимает алую рубаху и уходит в отчий терем Малюта, оправляется от хвори царь – ясный, юный, ласковый.
А только вновь редеют срубы, и чернеют пепелища, и вспыхивают огни океаном пламени; пламя то собирается в стрелы и улетает невидимо за городские стены, с которых спускаются татары в халатах, кидая в ножны кривые сабли и собираясь под хвостатое знамя Тохтомыша.
Из огня, как феникс, вновь встает Москва, и стон поднимается от околиц, когда семьи соединяются с ратниками, вернувшимися из неведомого с поля Куликова; и под уздцы пятят в ворота тиуны высокую белую кобылу князя Дмитрия!
За годом год возят баскаки дань из Орды, и год за годом возвращают князья Великому Кагану ярлыки на княжение и золотые охранные пайцзы.
Съеживается бревенчатый городской частокол. Жмутся к надречному холму избенки. Стягиваются, мельчают терема.
Дощатые мостки исчезают с улиц, желтая жирная глина и зеленая осока заменяют их.
И под приглядом сурового князя Юрия Долгой Руки выкапывают смерды заостренные бревна частокола, снимают драночную кровлю с теремов. раскатывают избушки. На волокушах утягиваются стволы в окрест дремучие леса, и стук топоров возвращает им стать.
Исчезает в урочище, в зарослях, обоз, и позвякивая сбруей прикрывает его отход княжья дружина.
Лишь отбившийся воин поит из темных струй фыркающего коня, зачерпывает воды шлемом, но скрывается и он.
Тогда робко показывается из чащи финн-рыболов в кожаной рубахе. Зовет из землянки семейство и, отдохнув на стоянке, они увязывают первобытный скарб в узелки и откочевывают на восток, в сторону Урала…
И вот… катит темные тихие воды неширокая река, и ручей в ивовой заросли сливается с нею… вековые сосны шумят и поскрипывают под ветром… и в прелом и чистом лесном воздухе плывет и катится шариком одинокий заунывный звук: «Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку».
14. МИФИзвлечения из учебника для Высших Школ«История Евразии» под редакцией профессора А.В.Дужкина
Гл. IX, §4. В зафиксированной истории любого этноса есть размытая граница, до которой дописьменная информация переплетается с мифологией неразъемным образом. Таково, например, Сказание о Всемирном Потопе, присутствующее едва ли не у всех древних народов. Другой пример – склонность народов не только европейских, но также средиземноморских и ирано-кавказских этносов возводить свою родословную к светловолосым, белокожим и голубоглазым предкам, будь то арии, прагерманцы, эллины, италийцы, праславяне, иудеи, армяне или персы. Рослого агрессивного блондина можно считать архетипом мифологизированного самосознания цивилизаций, которые поднялись на месте вытесненных предше…
§6. Гибель працивилизации, от которой унаследованы шедевры и секреты древней культуры, есть один из архетипических мифов. Такова была Атлантида у древних греков, Камелот у британских кельтов, смешавшихся с англосаксами, Китеж-град у восточных славян или Итиль у мадьяр…
§10. Полифоничное и многовариантное (характерные черты любого мифа) Сказание о Третьем Риме имеет многочисленные (и противоречивые, разумеется) корни в соседствовавших культурах. Достоверность сведений о реальном Втором Риме – Византии-Константинополе – нарушается, дробится и иссякает в Средневековье, с раздроблением и упадком европейской государственности, общим снижением и вульгаризацией культуры и повсеместным исчезновением грамотности. Из тщательного анализа обрывочных памятников явствует, что на сакральный титул римских цезарей претендовали многие более или менее влиятельные вожди германских, гуннских, кельтских и славянских племенных союзов, от Теодориха и Карла Великого до Мюрата и Никона…
Гл. X, §1. Оформление христианства в государственную религию вело к тому, что само понятие Третьего Рима стало обозначением не столько географическим или политическим, но прежде всего идеологической парадигмой в культурном и духовном контексте. Поднимающийся к созданию новой, собственной цивилизации молодой варварский народ декларировал свою претензию и программу утвердиться как наследник великой и древней цивилизации, архетипом которой в сознании Западной Евразии укоренился Рим. Рим как символ и знак…
«Золотой век» у разных народов многих эпох отражал представления о недосягаемо высокой материальной культуре предков, канувшей в прошлое. Воссоздать этот уровень счастливого удовлетворения всех материальных потребностей, тем более на базе моральной и социальной справедливости, было, разумеется, невозможно. Но «духовное наследие», в силу его трудноопределимое™, а также воображаемой возможности любой индивидуальной свободной воли к любому высокоморальному поступку в соответствии с постигнутым христианским идеалом – это «духовное наследие» официально объявлялось обретенным.
Вот это «духовное приобретение» наши предки, со свойственной им наивностью язычников и рьяностью неофитов, и переносили на мифологизированный материальный, реальный уровень. «Третий Рим» как символ культуры и духовной власти «истинной веры» превращался незатейливой паствой в «Третий Рим» как реально существовавший великий город, будь то Равенна, Аахен, Иерусалим или Москва. Горний град обретал в сознании верующего, жаждущем простоты и доходчивости, конкретные очертания града дольнего. Он стоит на горе, на холме, на возвышенности, на крутом берегу реки – и этого, в сущности, достаточно…
Гл. XII, §2. Многие события мифологической история Руси не находят решительно никаких подтверждений в современной исторической науке. Начиная от создателя древнего русского государства, скандинавского ярла Рюрика, никаких следов упоминаний которого нет ни в одной из многочисленных скандинавских и северогерманских хроник…
§5. Национальным вариантом мифической битвы «предков» с «врагами» является знаковая в русской истории битва на Чудском озере (это «Ледовое побоище» имеет даже точную хронологическую привязку в позднейших летописях – 1242 г. от Р.Х.). Ни в одной европейской хронике это событие не упоминается вовсе. Зато сохранились записи, что в указанный момент Ливонский орден вел военные действия на юге Европы – противоположном краю материка. Учитывая, что к середине XIII века Орден насчитывал до 25 000 рыцарей, а «расчет копья», т.е. количество воинов, приходившихся на одного конного рыцаря-копейщика, составлял пять человек – мы получаем армию, с которой считались крупнейшие евразийские государи, и которую никак не мог разгромить мелкий удельный князь.
