Григорий Ряжский - Точка

— Давай так: ты мне завтра в это же время на трубу отзвони, я ответ дам по твоему делу, лады?

— Лады, — ответила я Следаку, позабыв про прошлые обиды, — позвоню.

— Ну и молоток, — закрыл вопрос Следак и коротко добавил: — Будь!

Я порадовалась, что есть ещё нормальные люди на нашей поляне, которые не растеряли до конца настоящую грамотность и добрую речь типа «лады», «будь» и «молоток», так проласкавшие мои уши вместо гадких словечек от других козлов и уродов. И я вдогонку подумала, что ошибалась, наверно, насчет соображения, что все менты, хоть и бывшие, — гондоны: есть среди них и нормальные, но они обязательно с другими не сходятся по интересам, отсеиваются в сторону, как отсеялся Следак.

Назавтра в это же время я всё уже знала наперечёт и была от этого в шоке и расстройстве. Следак доложил вопрос по-военному: место расположения к утверждению годится, менты местные не возражают, запустить надо пятёру сразу — за всё про всё, можно через него, посредника дадут из их отделения, с Арбатского — через кого работать; далее — штукарь в месяц без никаких дел. Всё! Начать можно недели через две, сейчас нельзя, пока мировой чемпионат не кончится, все футбол смотрят, ни до оргзабот ментам по новой точке.

Радость от новости имелась, конечно, что всё может сложиться вдоль затеи, но горя от неё же было намного больше из-за чумовых бабок на взяточную часть. Пять назначенных штук баксов — бабки, какие я в руках до сих пор не держала сроду. А ещё двушник, который сама прикинула, на внутренний разворот стартового капитала. Вместе — семёра получается, семь штук чистых американских долларов. Вот так, друзья мои, и не меньше!

Лично у меня отложено было свободных сто восемьдесят баксов, из тех, что остались после майской отправки домой, квартирной выплаты и расходов на жизнь. У Нинки, думаю, ни хуя не отложено — всё у неё после квартирных, мыла с мочалками и макарон улетало к Аслану: хорошо ещё покупали её неплохо до сих пор — она пока по молодому поколению проходила, а не по зрелому, как мы с Зеброй.

С Дилькой была загадка. Про деньги мы с ней особо не обсуждали, а сама она не напрашивалась, я имею в виду, до того, до нашей идеи про точку. Отправлять Дилька никуда ничего, естественно, не отправляла, к семейной жизни тоже, понятное дело, не готовилась, одевалась без особо блядской харизмы, кроме необходимых по работе трусиков с кружевом и минимальной косметики, а что остальное из вещей брала, — носить старалась аккуратно и подолгу. В общем, куда девала капитал за годы труда и сколько его там накопилось — не знаю. Это было ещё одно моё расстройство, потому что вы, наверно, догадались, что расчет мой был на него очень нацелен, на Дилькин запас прочности — кто же знал, что она такой окажется непредсказуемой — сама бы раньше не поверила никогда, что душа у безродной бляди с Бишбармака — такая сложная загадка. Ну, да ладно…

Зебре снова повезло, удалось отъехать, а Нинка опять вернулась под утро ни с чем и снова на веселом глазу. И тогда я ей сказала про бабки по линии Следака. Услыхав, она присела на месте и спросила только:

— А как же теперь братик-то? Я уже про школу сегодня для него думала, про письменный стол для уроков.

Но потом мы, не сговариваясь, посмотрели в одно и то же место — каждый друг на друга, и подождали, кто вымолвит чего-то первым. Никто из нас не вымолвил, а я только кивнула Нинке, но не глубоко — как бы, между делом. Нинке этого хватило. Она поднялась после того, как присела на новость, и вышла. Я осталась у себя в комнате. Через пять минут она вернулась и сообщила:

— Восемь тыщ девятьсот, одними сотками.

— Отдадим, когда сможем, да? — спросила я Нинку.

— Само собой, Кир, — недоуменно пожав плечами, ответила Мойдодыр. — Что мы, твари последние, что ли?

Уже было зрелое утро, но Зебра ещё не вернулась. Тогда мы решили с Нинкой уйти пораньше из дома, чтобы избежать на сегодня встречи с Дилькой. Решили, сделаем дело, зашлем бабки в адрес, а дальше будь, что будет — обратной дороги нет. И ушли.

К вечеру заскочили на Красные Ворота, вручили большую часть Зебриного конверта Следаку и поехали к себе на Павлик. Зебры снова не было, но мы поняли, что до нас она была. Нинка, зайдя к себе, крикнула мне и позвала.

— Смотри, — указала Нинка на Зебрину кровать. Одеяло было откинуто на сторону, а поверх простыни желтело ещё не до конца просохшее кислое пятно. Нинка брезгливо поморщилась и не стала близко подходить. А я сунула в пятно палец, потерлась им об простыню и понюхала что получилось.

— Обоссалась она, Нин, когда с ночи отсыпалась — сказала я Мойдодыру, — от нерв, когда пропажу обнаружила, — точно. У неё это с той истории тянется, после вагона, ты про это не знаешь, а мне говорила. Восстановилось, значит, всё обратно.

И тут Нинка улыбнулась со вздохом облегчения:

— Ну, вот, видишь, как всё складывается, Кир? Я же не могу с зассыхой жить теперь, у меня самой на мочу фобия застарелая, ты же знаешь. Так что, сама она виновата, пускай долга своего в другом месте дожидается теперь, а не здесь. Ты согласна?

Я прикрыла подмокшую простыню одеялом и ответила:

— Согласна. — И мы пошли на кухню, где была «Гжелка».

Зебра не пришла и утром. А потом Зебра не пришла и на следующий день, и — странное дело — ни Нинка, ни я не испытывали волнения о нашей бывшей подруге, более того — всё происходящее даже, пожалуй, вполне устраивало нас такой своей неопределенностью, оттягивающей в непонятку предстоящее объяснение с Дилькой.

На точку Мойдодыр ходить перестала, как и я, потому что уже истекал отпущенный срок до начала старта нашей точки для эксплуатации. За это время я по тихой переговорила с девчонками, какие понадежней, подобрала возил, вышла на охранников и приоделась посолидней на остаток от Дилькиных бабок. Нинка практически не помогала, от тех же Дилькиных средств она на радостях взяла у Аслана оптом кокса на пятихатник в баксах и всё это время канифолила порошок, обдумывая план спасения братишки. Но меня это не слишком расстраивало — дело было сделано, и Нинка занимала в нём далеко не решающее место; Мойдодыр была всего лишь промежуточная часть идеи, а сама идея не допускала присутствия случайных в ней людей, и мне это было ясней ясного.

В тот день, когда ко мне пришло твердое понимание предстоящей жизни, был парламентский час, как всегда по субботам. А перед ним криминальная хроника за неделю. В ней-то я и увидала Дильку. Фотографию мертвой Зебры дали во весь экран и сказали, что кто знает чего об этой неизвестной девушке с перерезанными венами на обеих руках, позвонить по такому-то телефону. А ещё добавили, что, судя по всему, эта смерть напоминает суицидальную попытку, так как на тех же руках также найдены застарелые шрамы от другого вскрытия вен.

Телефон я записывать не стала, потому что сообщить органам власти мне было по этому вопросу нечего. Нинке тоже решила не говорить — сама же она всё равно не узнает, подумала я, к ящику не подходит, так что пусть лучше остается в неведении, пусть над ней долг наш висит совместный подольше, а там видно будет, куда оглоблю завернуть, в каком нужном направлении.

Перед тем как уехать в Магнитогорск за братом, Нинка забежала на Ленинку, потолковать с девчонками понадёжней, которых оставалось подтянуть под Смоленский бульвар, и пересеклась с Джексоном.

— Ну как там? — поинтересовался Джексон нашими делами, — получается?

— А то! — похвасталась Мойдодыр и добавила впроброс: — Пятерка — и все дела, уже на себя работаем.

Джексон сплюнул и искренне усмехнулся:

— Ну и дура евреечка твоя, гордая больно. Я бы за трёху вам то же самое организовал, а то и за двушник.

— Нет, — подумала я о Следаке, узнав такой расклад. — Всё же мусор есть мусор. — Хоть бывший — хоть какой: гондон — он гондон всегда, хоть старый — хоть с запасом по гарантии — хоть пользованный уже.

В тот же день, как уехала, Нинка отзвонилась с Магнитки и сказала, что едет домой сегодня уже, потому что братик её умер три года назад, а мама — через год после него, так что дел у неё там нету.

Это был уже поздний вечер, и я порадовалась, что не надо собираться на точку. Не надо, в смысле, чтоб работать, а надо, в смысле, чтоб владеть и справедливо распределять. Я вышла на улицу, поймала у себя на Павлике тачку и скомандовала возиле:

— Поехали!

— Куда поедем, женщина? — вежливо поинтересовался возила.

И тогда я окончательно уже улыбнулась и со всей возможной вежливостью объяснила этому Рулю:

— На точку, мужчина, на точку. Куда ж ещё-то?