Пауло Коэльо - Дневник мага

Быть может, Петрус замысловатыми словесами пытался выразить ту же самую идею: чтобы одолеть Врага, надо использовать силу того, что мы делаем в настоящий момент.

Я рассказал ему про каменщика.

— Жизнь дает больше, а учит крепче, нежели Дивный Путь Сантьяго, — ответил мой спутник. — Однако мы не больно-то усваиваем ее уроки.

Вдоль обочин по-прежнему стояли кресты. Вероятно, какой-то пилигрим, наделенный едва ли не сверхчеловеческой силой, воздвиг эти тяжелые и крепкие деревянные брусья. Они были вкопаны в землю через каждые тридцать метров и тянулись, насколько хватало глаз. Я спросил Петруса, что они означают.

— Старинное, вышедшее из употребления орудие пытки, — ответил он.

— Да нет же, здесь-то они зачем?

— Я полагаю, кто-то дал обет. Впрочем, откуда мне знать?

Мы замедлили шаг возле одного из крестов — поваленного.

— Должно быть, дерево сгнило, — заметил я.

— Его сколотили из того же дерева, что и все прочие. Остальные же не сгнили.

— Ну, значит, недостаточно глубоко вкопали в землю.

Петрус остановился и огляделся по сторонам. Потом снял с плеч мешок, сел. Я не понимал его действий — ведь совсем недавно мы устраивали привал — и почти инстинктивно стал озираться, ища глазами пса.

— Ты победил его, — промолвил Петрус, будто прочитав мои мысли. — А призраков не страшись.

— Тогда почему мы остановились?

Он знаком велел мне умолкнуть и сам еще несколько минут не произносил ни звука. Но меня вновь обуял старый страх перед псом, и потому я оставался на ногах, ожидая, когда Петрус наконец соизволит заговорить.

— Ты что-нибудь слышишь? — спустя какое-то время спросил он.

— Нет. Ничего. Только тишину.

— Дай нам Бог просветиться настолько, чтобы слышать тишину. Не обольщайся — мы с тобой всего лишь люди и не научились еще слышать даже собственную болтовню. Ты никогда не спрашивал меня, как смог я предчувствовать появление Легиона. Сейчас я отвечу тебе — по слуху. Звук пришел за много дней до этого, когда мы с тобой были еще в Асторге. И тогда я сразу прибавил шагу, ибо все указывало на то, что наши пути пересекутся в Фонсебадоне. Ты слушал то же, что я, — слушал, но не слышал.

Все запечатлено в звуках. Прошлое человека, его настоящее и будущее. Тому, кто не умеет слушать, невнятны советы, которые жизнь дает нам ежеминутно. Лишь тот, кто слышит шум бытия, может принять верное решение.

Петрус велел мне сесть и позабыть про пса. Потом сказал, что обучит меня одному из простейших и важнейших ритуалов Пути Сантьяго.

И научил меня УПРАЖНЕНИЮ ВСЛУШИВАНИЯ.

— Сделай его сейчас же.

Я повиновался. Я слышал ветер, потом отдаленный женский голос, а еще через какое-то время понял, что из земли проклюнулся росток. Упражнение и в самом деле было нетрудное, и простота его завораживала. Прильнув ухом к земле, я услышал ее глуховатый шум. И вскоре различал уже все по отдельности: шелест замерших в безветрии листьев, голос в отдалении, шум рассекающих воздух птичьих крыльев. Вот раздалось ворчание какого-то зверька, а какого именно — я разобрать не смог. Пятнадцать минут упражнения будто пролетели.

— Со временем ты убедишься, что это упражнение помогает принимать правильное решение, — сказал Петрус, не спрашивая, что я слышал. — Агапе говорит через Голубую Сферу, но также и через зрение и осязание, через обоняние и слух. И через сердце. Самое большее через неделю ты начнешь слышать голоса — поначалу они будут звучать приглушенно и робко, но постепенно ты станешь узнавать от них нечто очень важное. Только будь осторожен со своим Вестником — он непременно попытается смутить тебя и сбить с толку. Но поскольку ты научишься узнавать его голос, он больше не будет представлять угрозы.

Расслабься. Закрой глаза.

Постарайся в течение нескольких минут уловить всю совокупность звуков, которые раздаются вокруг тебя, как будто ты слушаешь большой оркестр.

Постепенно ты начнешь различать каждый звук в отдельности. Сосредоточься на каждом, как будто ты слушаешь сольную партию музыкального инструмента. Все прочие звуки постарайся не воспринимать.

Ежедневно повторяя это упражнение, ты вскоре научишься слышать голоса. Поначалу тебе покажется, будто это — лишь игра твоего воображения. Но потом поймешь, что эти голоса принадлежат тем, кто был, кто есть и кто будет, и все они образуют Память Времени.

Это упражнение следует делать не раньше, чем ты узнаешь голос своего Вестника.

Минимальная продолжительность — десять минут.

Еще Петрус спросил, слышался ли мне веселый призыв Врага, приглашение женщины или тайна моего меча.

— Я слышал только женский голос вдали, — ответил я. — Наверно, какая-нибудь крестьянка звала ребенка.

— Тогда взгляни на этот поваленный крест и мысленно воздвигни его снова.

Я спросил, что это за упражнение.

— Верить в силу своей мысли.

Я сел на землю, приняв позу йога. Я знал, что после всего того, чего достиг, — после водопада и поединка с псом — смогу совершить и это. Устремил пристальный взгляд на крест. Представил, как покидаю свое тело, берусь за деревянный брус и усилием тела астрального поднимаю его. На пути Традиции я уже свершал кое-что из этих мелких «чудес» — разбивал рюмки, фарфоровые статуэтки, передвигал предметы по столу. Все это были простейшие магические штуки, которые, хоть и не означали овладения Силой, очень помогали убедить «нечестивцев». Но, хоть никогда прежде не пытался взаимодействовать с такой тяжеленной махиной, как этот крест, я знал — если Петрус приказал, мне удастся и это.

Целых полчаса я пытался так и эдак. Применял астральное путешествие и самовнушение. Вспомнил о том, как Наставник умел преодолевать силу тяжести, и попытался повторить слова, которые он при этом произносил. Ничего. Я достиг предельной концентрации, а крест не сдвинулся с места. Тогда я воззвал к Астрейну — и он возник в столбах пламени. Но стоило мне лишь упомянуть о кресте, как он ответил, что этот предмет внушает ему ненависть.

Петрус растолкал меня и вывел из транса.

— Ну хватит, надоело, — сказал он. — Раз не можешь воздвигнуть крест силой мысли, попробуй сделать это собственными руками.

— Что?

— Делай, что тебе говорят!

И я вдруг испугался — передо мной стоял человек жесткий и непреклонный, совсем не похожий на того, кто так заботливо исцелял мои раны. Я не знал, что отвечать, что предпринять.

— Исполняй! — повторил он. — Я приказываю!

Руки и ноги у меня все еще были в бинтах — последствия столкновения с псом. Несмотря на упражнение Вслушивания, я в буквальном смысле ушам своим не верил. И потому просто и молча показал Петрусу свои раны. Однако он продолжал смотреть на меня холодно и бесстрастно. Он ждал, когда я подчинюсь. Исчез, сгинул без следа мой проводник и друг, который шел со мною рядом все это время, который обучал меня ритуалам RAM и рассказывал чудесные истории о Пути Сантьяго, — вместо прежнего Петруса передо мной стоял человек, глядевший на меня, как хозяин — на раба, и настаивающий на исполнении своих абсурдных требований.

— Чего ждешь?!

Тут мне вспомнился водопад. Вспомнилось, как в тот день я усомнился в Петрусе, а он проявил великодушие. Выказал свою любовь и запретил мне отказываться от моего меча. И в голове не умещалось, как этот благородный человек может сейчас обращаться со мной так безжалостно и воплощать в себе все то, что род людской пытается отринуть навсегда, — подавление человека ближним его.

— Петрус, я…

— Повинуйся, или Путь Сантьяго на этом месте и закончится!

Страх, который внушал мне Петрус, был гораздо сильней того, что я испытывал у водопада, и был несравним с так долго томившим меня страхом перед псом. В отчаянии я взмолился к природе, прося подать мне какой-нибудь знак, сделать так, чтобы я увидел или услышал что-либо, оправдывающее этот бессмысленный приказ. Но все вокруг безмолвствовало. Надо было или подчиниться Петрусу, или навсегда позабыть о моем мече. Я снова простер к проводнику израненные руки, однако он уселся на землю и стал ждать исполнения своего приказа.

И я решил покориться.

Подойдя к поваленному кресту, я толкнул его ногой, чтобы понять, насколько он тяжел. Брус с поперечиной почти не сдвинулся с места. Будь даже руки у меня в порядке, мне было бы весьма и весьма затруднительно поднять его, а уж в нынешнем моем положении это было попросту немыслимо. Но ведь я решил повиноваться. Лечь здесь костьми, если понадобится, взмокнуть кровавым потом, как Иисус, тащивший точно такую же тяжесть, но не уронить свое достоинство перед Петрусом. Быть может, тогда он сжалится надо мной и освободит от этого искуса.

Крест переломился у самого основания, но еще держался на размочаленных волоконцах древесины. Перерезать их было нечем. Преодолевая боль, я обхватил брус и попытался оторвать от основания, стараясь не прикасаться к нему израненными ладонями. Но и предплечья были не в лучшем виде, так что я вскрикнул от боли. Поднял глаза на Петруса, однако он оставался бесстрастен. Тогда я поклялся, что не издам больше ни звука — с этого мгновения стоны будут замирать у меня в душе и наружу не вырвутся.