Алексей Поляринов - Пейзаж с падением Икара
— Так вы из полиции?
Дядя влепил ему по второй щеке (так сильно, что красный след ладони еще долго украшал физиономию бедолаги).
— Вопросы буду задавать я, понял? Кивни, если понял.
Богатырь закивал так быстро, что клочья черных волос затрепетали у него на голове. Потом он вдруг побледнел и схватился обеими руками за сердце. — Ой-ой-ой, прихватило. Лекарство. На кухне. Можно?
Дядя устало махнул рукой.
— Иди.
Богатырь поднялся с дивана и, хватаясь за мебель, прошел на кухню. Там, поборовшись с дверью холодильника, достал с верхней полки стеклянный пузырек с серыми пилюлями и вцепился в крышку зубами. Минуту, кряхтя, он безуспешно пытался открыть пузырек.
— Может, помочь? — спросил я, но он лишь что-то промычал в ответ.
Крышка вдруг поддалась, пузырек выскользнул из его потных рук, и по полу с сухим потрескиванием во все стороны запрыгали круглые пилюли. Я присел на корточки и начал подбирать их. Дядя хлопнул меня по плечу.
— Малек, тебе заняться больше нечем? Пусть сам собирает.
Богатырь тем временем дрожащими руками сгреб горсть пилюль, положил в рот и стал озираться в поисках воды. Подошел к забитой грязной посудой раковине, открыл оба крана, но смеситель лишь зарычал в ответ. Пантомима под названием «в поисках воды» продолжалась до-о-олго — он искал везде: в холодильнике, в чайнике, в чашках — но безуспешно. Лицо его к тому моменту уже стало мертвецки синим. Наконец, он увидел на подоконнике вазу с белыми гвоздиками, схватил ее, выдернул цветы и залпом выпил содержимое. Странно, но лицо его тут же приобрело нормальный оттенок (и даже след ладони снова проявился на щеке).
— Ну как? — спросил я.
— Жить буду, — он воткнул цветы в пустую вазу, вернул букет на подоконник и сказал. — Если вы не букмекеры и не полицейские, тогда кто же вы?
— Фамилия «Карский» вам ни о чем не говорит?
Он прищурился и оглядел нас обоих — страх его куда-то улетучился (словно вода из вазы придала ему смелости), теперь он смотрел на нас как-то равнодушно — так кассир к концу смены смотрит на назойливых клиентов. Похоже, этот человек не боялся никого, кроме букмекеров.
— Карский? Может и слышал. А вам какое дело?
— Мы его родственники. Я брат, а он — сын.
— И что вам надобно?
— Я думаю, вы уже догадались.
Богатырь прищурился и пошевелил своим пальцеобразным носом.
— Корабль.
— Верно. Что вы можете нам рассказать?
Он пожал плечами.
— Если вы нашли меня, значит, вам уже все известно.
— Мы знаем только, что он скупал материалы, которые хранил в ангаре на набережной, Добролюбова 12. Теперь там ничего нет.
— Правильно. Он перепрятал его.
— Кого это — «его»?
— Корабль, кого же еще?
— И куда?
— Откуда я знаю? Он сказал, что «в самое надежное место». У вас сигаретки не будет?
Дядя достал пачку и протянул ему. Богатырь вытащил сразу две, — одну убрал за ухо, вторую воткнул между потрескавшимися губами. Дядя щелкнул зажигалкой, и через мгновение между нами повисло облако синего дыма.
— Итак, — сказал я.
— Итак, — Богатырь сел на край стола и закинул ногу на ногу. — Что я получу за информацию?
— Смотри-ка, кто заговорил. Я могу сказать, что ты получишь, если не предоставишь информацию. Ты получишь зубы. Я лично выбью их и вручу тебе в качестве оплаты.
— Ой, да бросьте! — Богатырь махнул сигаретой. — Андрей Иванович всегда был добр и щедр. Вы же его родственники.
— Мы бедные родственники, — сказал дядя.
— И жадные, — добавил я. — А сейчас мы теряем время. Предлагаю сделку: ты рассказываешь все, что знаешь, а я дам тебе… — я порылся в кармане и достал горсть мелочи. — Э-э-э… двадцать один рубль шестьдесят три… нет, четыре копейки. Идет?
— И еще у меня есть растаявшая шоколадка, — сказал дядя Ваня. — Но ее ты получишь, только если нам понравится то, что ты скажешь.
Минуту Богатырь молча смотрел на нас. Потом осторожно спросил:
— А если я откажусь?
— Тогда ты все равно получишь деньги и шоколадку. Но церемония вручения будет очень болезненной.
— Очень?
— О-о-о-очень.
Он сделал вид, что обдумывает наше предложение, потом всплеснул руками:
— Да бросьте вы! Что вам — денег жалко? Расценивайте это, как благотворительность, помощь нуждающимся. Я же не набор ножей вам втюхать пытаюсь, а важную информацию. А вы угрожаете. Нехорошо получается. Вы же интеллигентные люди!
Дядя схватил его за шиворот.
— Слушай, нуждающийся. Если ты в чем-то и нуждаешься, то в хорошем апперкоте.
— Ладно-ладно! Понял! Только по лицу не бейте!
— Так-то лучше. Начинай. Андрей построил шхуну?
— Да.
— Где она?
— Я не знаю.
— Не зли меня.
— Я правда не знаю.
— А что ты знаешь?
— Я действительно помогал ему. У него был целый штат сотрудников. Он сколотил из нас отличную команду. Он говорил, что мы строим макет в натуральную величину для празднования дня Военно-Морского Флота.
— И что потом?
— Ничего. Мы закончили, он расплатился, и шхуна исчезла. Я, конечно, задавал вопросы, но он отвечал неохотно — говорил, что «теперь она на своем месте», и что найти ее сможет только тот, кто обладает большим запасом прочности — и тот, кто знает точное время прилива и отлива.
Глава 8.
Отец?
— И ты нашел корабль? — спросила Марина.
Я отвернулся, посмотрел в окно — на проводах сидели чайки… нет, подождите, откуда здесь чайки? Это голуби.
— Андрей? — Марина подалась вперед и прикоснулась к моей руке.
— А? — я посмотрел на нее.
— Ты в порядке?
— Нет. Да. Все нормально. Просто задумался. Ты спросила: нашел ли я корабль? Ответ: нет.
— В смысле? Мне казалось, это очевидно — он спрятал его в Белой бухте.
Я покачал головой.
— Нет, не спрятал. Ничего этого не было.
— Чего — не было?
Пауза.
— Мой отец не был преподавателем, он не строил корабль, и он не прятал его в Белой бухте. Все, что я рассказал тебе сейчас — это подделка, — моя личная «фантомная» память. Я выдумал себе это прошлое, я населил его людьми, наполнил деталями, шутками — и прочим барахлом. Это моя «удобная версия реальности».
Марина откинулась на спинку стула и обхватила себя руками, словно пытаясь согреться.
— Ты меня пугаешь, — сказала она.
— Извини.
Еще пару минут я молча смотрел в окно, на чаек… то есть на голубей. Марина поднялась со стула и направилась на кухню.
— Пойду сварю кофе. Ты будешь?
— Я видел его, — сказал я.
— Что? — Она остановилась, обернулась.
— Я видел его примерно за… за пару месяцев до… ну, до смерти.
Марина вернулась и медленно опустилась на стул.
— Я был в супермаркете. Выбирал кофемолку. Нужная мне коробка находилась очень высоко, я попросил менеджера помочь мне достать ее. Народу было много, он был занят с другими клиентами и просто что-то буркнул в рацию. Через минуту появился человек со стремянкой.
Повисла тишина — Марина, кажется, задержала дыхание.
— Он прошел мимо меня со стремянкой на плече. Он даже не взглянул на меня, стремянка была тяжелая, и он тащил ее с большим трудом, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться. Он сильно изменился — облысел и похудел — но я узнал его сразу: движения, жесты, походка. И голос. Он поставил стремянку и стал взбираться наверх. К тому моменту, когда он спустил мою кофемолку на «грешную землю», меня уже не было рядом. Я спрятался за стеллажом с соковыжималками и стоял там, прижавшись затылком к холодному металлу. Я боялся даже выглянуть, потому что он мог меня увидеть, но я ясно представил себе в тот момент, как он удивленно озирается, держа в руках коробку с кофемолкой.
— Странно, — услышал я его голос. Егоголос. Потом скрежет стремянки — он сложил ее, взвалил на плечо — и ушел. Старый, худой, в дурацкой красной майке с логотипом магазина электроники. Джинсы были явно велики ему, он наступал пятками на края штанин, пока тащил стремянку в кладовую.
Я повернулся к Марине.
— Почему ты убежал? — спросила она.
— Хотел бы я знать, — сказал я. — Мне было так стыдно, что я боялся поднять глаза. Пытаясь выйти из магазина, я задел стенд с наушниками, и десятки коробок с грохотом рассыпались по полу. «Извините», — сказал я, хотя никого и не было рядом. Люди косились на меня, я рванул к выходу, где столкнулся с охранником. На меня среагировал детектор — эта дурацкая пищалка. Я не помню, как меня отпустили и как я вернулся домой — и что я делал дальше. Мне было стыдно — и за него и — даже больше — за себя. О том, чтобы вернуться и поговорить с ним не могло быть и речи — меня начинало тошнить только при виде логотипа магазина электроники. При виде красных маек.
Я долго молчал, глядя в окно. Марина не двигалась.
— И у меня начались проблемы. Я пытался рисовать, но получалось очень плохо — я без конца рисовал людей в красных майках. С этим надо было что-то делать — пойти к психологу, может быть. Или все-таки найти в себе силы — и поговорить с ним. С человеком, с которым делишь ДНК. Но — в нашей семье мы не жалуемся на проблемы, в нашей семье мы притворяемся, что у нас нет проблем. Такое вот добровольное самоослепление: «проблема, я тебя не вижу!»
