Николас Блинкоу - Манчестерская тусовка
Джейк кивнул.
— Это длинная история, так что, пожалуйста, не торопи меня. Мне бы не хотелось, чтобы ты начал тут все крушить из-за того, что я рассказываю слишком медленно.
— Я подожду, пока ты не закончишь.
Бенни начал.
— Ну так вот. Когда я был маленьким… я не слишком издалека начал? В общем, все это началось, когда я был совсем еще маленьким мальчиком. Люди все время говорили: «Они думают, что мы едим младенцев». Помню, у меня была тетушка, она часто сажала меня к себе на колени, качала, подбрасывала, обнимала и говорила: «Они думают, мы едим маленьких детишек». А потом целовала или же отправляла на кухню, где мне давали печенье, и моя мать или какая-нибудь другая из тетушек тоже меня целовали. «Они думают, что мы едим детишек» — представляешь? Так что я с самого начала знал, что Они — где-то там, Они рассказывают про нас ужасные враки и, возможно, Они даже верят во все это! Когда я стал постарше, мне было, наверное, лет девятнадцать, я прочел одну историческую книгу о старых временах. И тогда я узнал про традиционный обряд обрезания: сделав надрез, раввин набирал в рот красного вина, поднимал младенца и, взяв его членик губами, полоскал в вине у себя во рту. Это был лучший способ простерилизовать надрез, а может, еще и анестезирующее средство. И вот теперь представь себе, как к еврейской хижине подкрадывается тупой славянский крестьянин и тайком заглядывает в окно. Он видит, что все стоят вокруг алтаря, горят свечи, а посередине какой-то странный священник, одетый наполовину в женское платье и наполовину — в наряд владельца похоронного бюро, с безумно торчащими из-под огромной шляпы волосами, вгрызается в пах младенца, и кровь вперемешку с вином стекает по его огромной седой бороде. Что еще, по-твоему, могли подумать эти хреновы недоумки? Понятное дело, они бежали по деревне и орали: «Эти евреи едят младенцев!» Я читал и не мог поверить, насколько все просто. Все объясняется…
Бенни Сильвер качал головой, как будто бы наконец понял, что напрасно был таким доверчивым в этом недобром мире. И теперь уже никому не удастся его провести.
— Хасидим возрождают так много глупостей, что теперь-то я знаю: полоскать младенческий членик в вине во рту у раввина — нормальная традиционная вещь. Я даже видел, как это делается. И знаю, почему никто никогда не пытался разъяснить, откуда взялась эта легенда гоев о том, что мы едим младенцев. Просто потому, что все было бы зря. И не потому, что они уже и без того решили, что нас надо ненавидеть, и не стали бы даже слушать. Может, это и так, а может, и нет. Не знаю. Но проблема в том, что это и в самом деле звучит ужасно. Полоскать во рту младенческий член после того, как ты сделал на нем надрез — как вообще такое можно объяснить? А?
— Да, отвратительно.
— Ага. Даже если ты видел это своими глазами. А каково другим услышать про такое? Попытаешься объяснить, и они подумают: ну хорошо, младенцев они не едят, но все равно делают омерзительные вещи. Так вот, возвращаясь к нашему делу: да, я знал про Гэри Холлидея, и знал о нем только потому, что он принимал меня за своего — за такого же, как он, любителя потрахать юных мальчиков. Когда я понял, почему он так дорожит нашим с ним знакомством, я стал держаться от него подальше, но эта история очень меня напугала. Если он думал, что я такой, как он, то что же думали остальные?
Бенни приготовился исповедоваться.
— Я — старый козел. Я люблю тех, кого всегда называл мальчиками. Но я никогда не имел в виду мальчиков в буквальном смысле этого слова. Я говорил о таких, как ты. Я всегда был козлом и любил молодых ребят. Из кожи вон лез, чтобы заставить их раздеться и нырнуть ко мне в постель. Мужиков вроде меня, наверное, миллионы, а может, даже почти все мужчины таковы. Разница только в том, что большинство из них предпочитают девочек. В смысле, слишком молодых женщин. А поскольку лично мне нравятся слишком молодые мужчины, я боялся что-нибудь сказать. Очень многим мое пристрастие само по себе показалось бы омерзительным, и что с того, что я не причастен к какому-то там конкретному преступлению, если по уши виновен в чем-то еще? Сколько тебе тогда было — семнадцать, восемнадцать?
— Семнадцать и восемнадцать.
— Если бы мне удалось тебя тогда умаслить, я мог бы за это сесть.
— Да, мог бы. Хотя теперь закон изменился, в восемнадцать уже можно.
Они немного посидели молча, пока Джейк наконец не произнес.
— Так говоришь, главная проблема была в том, что ты боялся.
— После того, как Джонни погиб, я был просто в панике.
— Гэри Холлидей сказал тебе, что это он убил Джонни?
— Считай, что сказал.
— И сказал, зачем?
— У Джонни были кассеты, на которых Холлидей с друзьями занимались этими своими делишками. Он собирался отнести их в полицию.
— А Кевин? За что убили его?
— За то же самое. Каким-то образом ему удалось заполучить те же записи — или их копии.
— Это Холлидей тебе так сказал?
— Он не сказал, а проорал. Он бегал по всей Деревне и искал кого-нибудь, кто бы знал, где искать Кевина Доннелли, — его нужно было перехватить прежде, чем тот доберется до участка.
Мысли путались. Джейк размышлял, стоит ли разнести всю эту комнату и сумеет ли он себя потом оправдать. Вероятно, старику он этим только поможет — пускай еще разок как следует все обдумает.
Глава четырнадцатая
Джейк положил пакет с кассетами на дымчато-голубую обшивку стереосистемы. В комнате почти ничего не было видно, и куда бы он ни поставил ногу, всюду что-то валялось: чашки, банки, опрокинутые блюдца, полные окурков. На диване спали какие-то мальчик и девочка, еще один человек растянулся прямо на полу, укрывшись пальто. Когда Джейк проходил через комнату, открылся чей-то глаз.
— Здоров, Джейк, как дела?
Могло быть и получше, но Джейк только кивнул, отлично, и переступил через тело интересующегося.
Шалаш Феи цел и невредим стоял в углу — чтобы его завалить, нужно было бы веселиться уж слишком круто. Джейк отодвинул розовое мохнатое покрывало, которое играло роль входной двери, и заглянул внутрь. Там лежал Кевин Доннелли, и с ним больше никого. Джейк вернул покрывало на место и пошел к лестнице. Теперь он вспомнил: Шон перебрался во Фликстон, райончик любителей Перри. Фея, очевидно, занял его комнату. Он первым кричал «чур моя».
Поднявшись наверх, Джейк увидел под дверью Джонни полоску дневного света и вошел. Джон ни лежал в постели с двумя девушками. Джейк не сразу узнал в них Ребекку и ее подружку Дебс. Разобравшись, кто есть кто, он смутился и порадовался, что вроде бы никто его не услышал.
Но когда он начал закрывать за собой дверь, Джонни вдруг поднял голову и спросил:
— Джейк, это ты? Который час?
— Полдесятого.
— Охренеть. — Джонни морщился от дневного света, хотя солнце светило еще не очень ярко. — Что с тобой случилось?
Джейк не знал, что ответить. Придумал только: обкурился и бегал по улицам.
— У тебя что, фингал?
Джейк знал, что у него подбит глаз, но сам не стал бы называть это фингалом, не так уж там и заметно. Видно, осталось от вчерашней драки у автовокзала.
— Я встретил того парня, о котором тебе говорил Кевин Доннелли, ну, того, что хотел переписать кассеты. Они внизу, на проигрывателе.
— Отлично. Отнесу их Джанку, — ответил Джонни и показал рукой на девушек. — Попозже. Вы о цене договорились?
Холлидея, похоже, не очень волновала цена, главное, чтобы все было сделано с предельной осторожностью.
— Не-а.
— Ну хотя бы сколько копий ему надо?
— Каждой по четыре, все на Ви-Эйч-Эс. — Это Джейк помнил. — Слушай, Джонни, я умру, если сейчас же не лягу. Увидимся позже.
Ребекка зашевелилась на груди у Джонни и открыла сонные глаза, опухшие и ранимые, как у игрушечного инопланетянина. Странно, ведь по ночам лучшим в ней были именно глаза. Подводка в стиле Клеопатры даже и сейчас была на месте. Джейк прикрыл за собой дверь прежде, чем Ребекка окончательно проснулась.
Дверь в его собственную комнату была закрыта. Джейк толкнул ее и почувствовал, что изнутри к двери привалена горка небрежно брошенной одежды. Это были вещи Домино. А сам Домино лежал в его постели. Джейк немного постоял, соображая, что делать, потом повернулся и заглянул в комнату Шона. Так и есть: теперь тут расположился Фея. Он лежал голый на едва застеленной кровати и спал, укрывшись клетчатой собачьей подстилкой и прижавшись к парикмахеру Стиви. Собачьим духом в комнате пахло очень сильно, сексом — нет. Это не означало, что никакого секса тут не было, просто Джейк и сам пах тем же и уже принюхался. Он вернулся к себе, подгоняемый подкатившей к горлу тошнотой.
В шкафу у Джейка, под нижней полкой, на которой лежали аккуратно сложенные рубашки, хранился спальный мешок. Джейк развернул его, расстелил на полу в тени кровати и забрался внутрь. Еще с полчаса крошечные колокольчики амфетамина в крови и мозгу не давали ему уснуть. А потом все вдруг стихло.
