Мариуш Вильк - Путем дикого гуся
9 августа
Кто-то, кажется Ионаш Кофта[139], пел, что на самом деле мало что изменится, когда из молодых рассерженных[140] мы превратимся в старых раздосадованных. Наша со Стефаном электронная переписка — как раз такая беседа двух раздосадованных стариков. Мы пишем о жизни и смерти, о друзьях, что ушли — на тот свет или в политику (разница, в сущности, невелика), о прежней любви и новых пристрастиях (я, к примеру, увлекся Зебальдом, а Стефан — Бувье), оба жалуемся на здоровье и не верим в Бога — каждый по-своему (Стефан — атеист-европеец, а я не верю на восточный лад), оба любим своих жен и детей и живем не торопясь, потому что уже знаем, что всего так и так не успеть.
В последнем мейле Стефан спрашивает, когда я приеду в Польшу. Другими словами, наступает мне на мозоль, потому что досада не способствует хорошему пищеварению и хорошему самочувствию, а едва оказавшись на родине, я моментально начинаю испытывать огромную досаду. Как увижу на вокзале улыбающихся мне с рекламных щитов всяких леди дада — леди гага, так просто к горлу подступает. И дальше — по нарастающей.
В нашем возрасте забота о здоровье — одна из первоочередных задач. Это вовсе не значит, что мы любим лечиться: наоборот, ведя здоровый образ жизни, мы стараемся предупредить болезни и избежать походов к врачам. Поэтому в Польшу я стараюсь приезжать как можно реже, чтобы не нервничать — слишком я ее люблю и слишком меня бесит то, что с ней делают всякие придурки, вне зависимости от масти и вероисповедания. Моя Польша — во мне.
Моя Польша — это Гедройц[141], Гомбрович и Милош, которого я читаю по утрам, чтобы не забыть язык, Шопен и Станько[142], группа «Брейкаут»[143], под записи которой мы танцуем с Марту шей. Моя Польша — несколько пейзажей, которые мне снятся, и приветствие «Бог в помощь», даже если Его нет. Моя Польша — горстка друзей, не давших свести себя с ума, и пара безумцев, обеспечивающих хоть какую-то нормальность. Такую Польшу я и хочу передать Мартуше.
Поэтому рано или поздно, дорогой мой Стефан, мы приедем с ней вместе, отправимся куда-нибудь в Клодзкую котловину, на самой границе с Чехией, чтобы чешским здравомыслием уравновесить польское фанфаронство… В «Адамовой хате» я выпью пива с кнедликом, Мартуша слопает мороженое или пирожное, а по ночам я стану писать для нее сказки о волках, оборотнях и прочих божьих созданиях.
Разные всезнайки расспрашивали меня про дочку и давали советы, как учить ее польскому, чтобы выросла двуязычной. А заодно уж и английскому — как же без этого? Сейчас много всяких методик и школ, — добавляли они, — никаких проблем… Но я-то могу научить ее только волчьему волапюку…
10 августа
Мастера ушу говорили: владеть временем — значит властвовать над событиями, выключаясь из них.
11 августа
А между тем ночи снова становятся темнее и длиннее. По утрам густой туман (Петр утверждает, что это пудожская «гарь») поднимается над нагретым Заонежьем. Погромыхивает, каждый день проносятся грозы небывалой силы. Быть может, мы наскучили земле и она пытается стряхнуть нас, как олени — надоедливых паразитов и мух…
Тревожное состояние природы заставило меня открыть «Дорогу» Кормака Маккарти[144], хоть я не любитель романов-катастроф. «Дорога» рассказывает о постапокалиптическом мире, по которому бредут маленький мальчик и его отец. Неизвестно, что стало причиной катаклизма — то ли атомная война, то ли столкновение с астероидом… Впрочем, это и не важно. Земля покрыта слоем пепла, солнце не греет, исчезли птицы и животные, немногочисленные уцелевшие люди страдают от голода и не брезгуют человечиной. Я хотел было отложить книгу… но вдруг меня поразила мысль Маккарти: хорошего отца отделяет от смерти только его ребенок. Это меня потрясло.
Появление на свет Мартуши заставило меня чаще размышлять о собственном пути. С рождением дочери я осознал близость конца. Это было своего рода пробуждение — точно удар посоха, каким мастер дзен вырывает ученика из летаргичекого сна благостной медитации. Кто-то возмутится: мол, какого черта я в возрасте пятидесяти пяти лет рассуждаю о скорой кончине? Да, разумеется… но ведь перед Мартушей — путь всей жизни, а я смогу пройти с ней лишь небольшую его часть, и то если ноги позволят. Вот почему меня так взволновала эта мысль Маккарти.
Я вернулся к началу книги и еще раз тщательно перелистал, подчеркивая фразы вроде: «Он знал только, что ребенок — это смысл его жизни» или: «…был для него всем миром», и когда дошел до эпизода, где отец сидит рядом со спящим сыном и гладит его по светлым спутанным волосам, сравнивая детскую головку с золотым бокалом, достойным самого Господа, уже не сомневался. Книга повествовует о поздней отцовской любви.
Это, впрочем, подтвердил и сам Кормак Маккарти в интервью Опре Уинфри, когда рассказывал о своем опыте зрелого отцовства. Откуда и родилась «Дорога».
12 августа
Ветер ерошит тополя за окном, проецируя на стену — словно на экран — подвижную сетку листьев, в которой мерцает, рассыпаясь блестками по полу, солнце. Отблески на повале повторяют игру озерной ряби, и даже подвешенная к балке стропил люлька колышется в ритме волн. Весь дом подчинен нежной трепещущей сети света.
Мартуше годик. Хотя на самом деле — больше, ведь для меня, как и для саамов, человеческая жизнь начинается не с момента выхода из материнского лона, а с момента зачатия. Помню, как мы разглядывали ее во время УЗИ. Мартуша плавала в околоплодных водах, словно в космическом Океане из «Соляриса» Тарковского.
Еще до рождения дочки перед нами возникла дилемма: где жить с маленьким ребенком — в Петрозаводске или здесь, в полувымершей Конде Бережной. Знакомые советовали перебраться в город: там и врач под рукой, и горячая вода имеется, а здесь — известное дело… дороги зимой не чистят, так что, не дай бог, что случится — никакой «скорой» не дождешься. И потом: как, интересно, мы управимся без водопровода, в старом доме, который даже до комнатной температуры натопить невозможно? Как собираемся стирать, как купать малышку?
О врачах решил не думать: если исходить из этого соображения, я бы, конечно, не рискнул. А что касается так называемых удобств — горячей воды и теплого туалета — так это комфорт для родителей, и нечего все валить на младенца. Зато плюсов в деревенской жизни куда больше, чем в городской. Во-первых, покой и тишина, никакой тебе автомобильной сигнализации, разрывающей городскую ночь жутким воем; никаких соседей за стенкой. Во-вторых, вокруг природа, не нужно искать парк или набережную, чтобы глотнуть свежего воздуха, — поставь коляску так, чтобы видеть Мартушу в окно, а шум волн и шепот тополей сами ее убаюкают. В-третьих, здесь девочка с первых дней жизни будет окружена красотой, а ведь именно среда прежде всего определяет интеллектуальное развитие ребенка (язык, школа и прочее — значительно позже): важно, на что он смотрит, что нюхает, чего касается и что тянет в ротик — дерево, глина и трава это или дюральалюминий, полиэтилен и бетон. Здесь сознание Мартуши формируют просторный дом, янтарные блестки света на полу, живой огонь в печи, ритмы природы, пение птиц и запахи со двора, а в городе на нее обрушились бы тарабарщина (вездесущей) рекламы, неоновый свет вывесок и смесь вони дезодорантов и бензина. В-четвер-тых, воспитание вкуса: тут Мартуша привыкла есть все свежее — с огорода, из озера, из леса — неудивительно, что она обожает мамин ржаной хлеб и лук, который сама рвет на грядке, а в городе наворачивала бы какое-нибудь «детское питание» из баночки. Преимущества жизни с ребенком в Конде можно перечислять долго, но, полагаю, разумного читателя я сумел убедить.
Не стану притворяться, что было легко. Особенно зимой пришлось несладко, хоть мы и готовились к ней заранее — отремонтировали полы, чтобы с земли не тянуло, заделали щели, чтобы тепло не уходило через потолок. Но кто же мог предвидеть, что наступит очередная зима столетия (вторая в этом веке!), что нас скует морозом и по уши засыплет снегом — я целыми днями махал лопатой.
Несмотря на трудности, это была самая чудесная зима в моей жизни, потому что все случалось в ней как будто впервые (хоть для меня и во второй раз — первый снег и первые свечки на елке, первое Рождество и первый Новый год). Но если в детстве я переживал это один, бездумно, то теперь, наблюдая за Мартушей, мог повторить свой первый раз — вместе с ней. Ведь на самом деле благодаря дочери я отправился в самое большое путешествие — к праначалам.
Я говорю не о возвращении к собственному зачатию через кровное родство (это будет позже, когда мы начнем читать вместе сказки), сейчас речь идет скорее о «завязи» человека вообще.
