Сильвия Хутник - Карманный атлас женщин
Конечно, понимаем. Мы слышали об этом на курсах. Кроме того, один наш коллега читал Ноама Хомского[48] и Зигмунта Баумана,[49] и на переменах нам рассказывал. Мы даже были на антисаммите, но, к сожалению, это совпало с нашим дежурством, и господ антиглобалистов мы видели только через стекла щитов. Но все это безумно интересно, так что если бы была возможность оказать им хоть какую-то помощь, то мы с превеликим удовольствием, прямо здесь, да-да. А может, вам палки наши одолжить, они такие резиновые, гораздо легче бить и ручки милой пани так не устанут.
Отлично, вы очень любезны. Возьму, пожалуй, одну такую палочку, а вечером отдам, честное слово.
Дело сразу пошло быстрее и веселее. Прекрасно, что соседи так выручают друг друга. Взаимное доверие и взаимопомощь — это основа хороших контактов на низовом уровне. Марыся воодушевилась: ей по душе была миссия сокрушительницы и она сама в образе Плохой Девочки и… но ей обязательно должен кто-нибудь помогать, ведь не раздвоится она, не обежит все районы. А, загадочная девушка на велосипеде! Да, надо будет попросить ее помочь. Она поймет, она, конечно, знает, что только массовые уничтожения пробудят людей, погруженных в летаргический сон.
«Клево быть одной, нет господина над тобой», — повторяла она слова велосипедистки. Да, но что с Марией, которая смотрит на нее сверху. Не сердись, Дева Небесная, но сейчас мне хочется немного побыть одной. Научиться чему-нибудь, познакомиться с новыми людьми, понять. Себя понять, откуда во мне такая злость и такое возбуждение. Я постоянно возбуждена. Если не дом, то школа, если не двор, то район. Стоит только взглянуть на эти толпы, как мне плохо становится. Хожу с опущенной головой, иначе непременно кого-нибудь на тот свет отправлю своим бешеным взглядом. Прости, Матерь Божья, пока не врежу кому-нибудь, не успокоюсь. Наверняка.
«Если бы у меня была живая подружка, не пришлось бы объяснять, почему мне ничего не нравится. Просто она бы все понимала. Ведь подружка она мне или как?
Разве она сказала бы, что нет смысла громить, потом что все равно восстановят? Нет. Она бы еще первая побежала и показала мне, как легко и быстро одной лишь капелькой клея “Момент” заблокировать работу всех близлежащих магазинов. Дорогая, дорогая подружка».
А пока что вся окрестность была в клочьях. Будто лопнул какой-то гигантский шар и своими ошметками облепил деревья и карнизы домов. Настоящий катаклизм, содом с гоморрой, война. Люди попрятались по своим квартирам или подвалам и ждали, пока у Радикальной Принцессы не пройдет злость на весь мир. Пожалуйста, не громи наши магазины, мы только недавно кредит взяли на наш семейный бизнес. И так уже дела не ахти как идут, потому что рядом понастроили этих супермаркетов, эти скотные дворы для масс. А у нас приятно, мило, недорого. Оставь нам хотя бы витрины, а бей уж тогда двери, что ли.
Девочка решила вернуться на Охоту. Быстрым шагом подошла к вокзалу, где заходят на круг ночные автобусы. Что там творилось — впрочем, как всегда. Охламоны дубасили друг друга точно на ринге. Остальные пассажиры неуверенно толклись на другом конце остановки. Позвонить в полицию, вмешаться? Да ладно, парни уже сами почти решили свои проблемы. Зачем людей беспокоить, еще в суд потом потащат, показания давать. А верзилы выследят и под дверями суда навешают по шее. Семейное, можно сказать, дело — сами разберутся. Вот и ладушки.
Марыся глядела на потасовку и думала о времени, когда ничего не будет. Все исчезнет, сметенное осуществляющей праведное правление рукой. Люди должны будут пойти другой дорогой, уйти отсюда. Говоря проще: свалить. И, я очень извиняюсь, Марысю больше не интересует, где они найдут для себя убежище и сколько их там по дороге умрет. Она не по части милосердия, а по части дать в морду, пересчитать кости. А вернее — здания, свалки, места общего пользования, магазины, учреждения и даже деревья. Все в клочья, все в пыль. В пепел. Останется только алмаз, то есть она сама. И ее суперподружка, которая еще не знает о том, что именно Марыся спасла ей жизнь, приглашая развлечься расстрелами. Обе справятся, обе станут словно героини комиксов. Красивые, стройные, вооруженные автоматами. Нет, пожалуй, лучше просто палки, обрезки труб с помойки, арматура. Это попривычнее.
Жаль, что тогда не будет уж больше газет, а то смогли бы увидеть себя на первых страницах всех изданий. Тогда бы Марыся купила себе те, на которых снимки получше, и повесила бы их над кроватью. А пока что висят только вырезки из комиксов Марджане Сатрапи.[50]
А вот и автобус, можно ехать домой.
В людях иногда дремлет такой черт, что раньше или позже к ним приходит мысль о каком-нибудь погромчике. Лишь бы назло ближнему сделать, немного расслабиться, перебеситься. Иногда такая хотелка на базаре схватит, что аж руки чешутся, глазки стреляют. Мечты у Марыси были самые невинные: пнуть лоток, чтобы все полетело на землю, в грязь. Полетит, пораскатится по всем углам. Помидорчики, виноград без косточек, зеленые авокадо. Даже большие шары грейпфрутов, грейтфрутов и грейфруктов. Крик, шум, гвалт, ты что делаешь, засранка, щас я тебя достану, Дарек, хватай эту девку, лоток мой завалила. Но ловкачка так понеслась между киосками, что только пятки сверкали. Ха-ха.
И по пути домой понажимала все домофоны в своем подъезде. Какофония «алло» довела ее до истерического смеха. Алло, приехали, деревня. Никто вам не звонит, никто вас не хочет, даже судебный исполнитель к вам не зайдет ни за какие деньги. Вы — грибы-вонючки, облепившие весь дом. А помрете — так вас и похоронят за этими стенами, в этих ваших зассанных диван-кроватях, в полученной по наследству мебельной стенке. В хрустале из Венгрии. В жопе. О плохом воспитании можно почитать в психологическо-анекдотических пособиях. Все объяснено на картинках, нарисовано со стрелками. Если родитель дебил, то для него специально жирным шрифтом: как говорить, чтобы дети слушали, как довести их до белого каления, чтобы повыпрыгивали из окон, чтобы обосрались со страху. Как бить, чтобы не оставалось следов, как нанести психическую травму, кричать в ярости: «Ублюдок долбаный, ты ноль», не слушать его, не разговаривать с ним, закрыть его в комнате в наказание. И в наказание ничего нельзя: ни стоять, ни сидеть, ни лежать.
Никто не любит маленькую Марысю.
Нет, неправда. А бабушка? Сейчас она стонет из-за занавесочки, даже слышно на лестничной площадке. Только открыла дверь и уже: «Ой как писать хочу, отведи меня к туалету, ну же, дай мне руку». И потом: «Ну иди же, внученька любимая, пожалуйста, я заплачу».
Когда она Заработавшаяся Принцесса в короне набекрень и драных колготках, трудно лелеять благостные мысли. Особенно о семье. В такие минуты Марыся делала вид, что не слышит бабушку.
Уже светало, когда уставшая, но довольная принятыми решениями девочка нырнула в холодную постель. Легла на живот, а подушку-думку свернула улица. Подтянула ноги. До чего же хорошо, как у мамы в животике.
«А хуже всего то, что мне никогда ничего не снится. Просыпаюсь утром, встаю с постели, а моя мама: и что же снилось моей доченьке. Когда отвечаю, что ничего, мама обижается, дескать, игнорирую ее, не разговариваю с ней, что я нехорошая девочка. А что я ей скажу, если у меня на самом деле внутри пусто. Никаких интересных историй. Если и промелькнет что-то под сомкнутыми веками, это, как правило, картинки минувшего дня. Скука. Например, так: иду по школьному коридору и несу учебник математики. Рядом идет Ева, с которой я сижу за партой, и держит тетрадь. Вот и все.
Что здесь рассказывать?
И тогда время от времени я что-нибудь придумываю, приукрашиваю. Что, например, во сне робот голову мне открутил и забросил в стиральную машину. Постирал, вынул и стал сушить. А там вдруг оказалось, что нет глаз и рта. До такой степени их застирали. И я плачу.
Чем же ты плачешь, если глаз нет?
И тогда я объясняю, что во сне все возможно, что это я внутренне плачу, изнутри рыдаю. Как и днем. Просто ничего не видно.
Ты такая храбрая, Марыся, говорят мне. А я костями вою, сопли рекой, и реву белугой. Снаружи личико приятное, волосы причесаны. А все нутро переворачивается, булькает, как в кипящем котле. Помилосердствуйте. Какой красивый сон!»
И вся эта история смущает нашу героиню. Она впадает в дрему, но сейчас ей самое время проснуться, надо в школу. Пока одевается, слышит, как папа вернулся из магазина.
— Представляете, опять хулиганы разгромили весь район. Из соседнего дома вещи из подвала повытаскивали, стекла в машинах повыбивали, кусты поломали. Полиция с ними ничего не может сделать, и это который уже раз. Наверняка пьяное пацанье с футбола возвращалось, их бы в «воронок» да в вытрезвитель. А потом под суд, да срок, в тюрягу. К позорному столбу. Наше добро портят, нашу жизнь превратили в хаос. Ничего святого за душой, на улице плюют, Христа распинают.
