Грэм Грин - Суть дела
– Эта марка бракованная, – сказал он. – Я достану вам такую же.
– Что вы, – возразила она. – Сойдет и так. Я ведь не настоящий коллекционер.
Он никогда не чувствовал себя в ответе за людей красивых, изящных, умных. Они могли устроить свою жизнь и без него. В его преданности нуждались только те, чьи лица оставляли других равнодушными, на которые никто не заглядывался украдкой, те, кто скоро почувствуют щелчки и всеобщее пренебрежение. Слово «сострадание» опошлено не менее, чем слово «любовь»; это страшная, необузданная страсть, которую испытывают немногие.
– Понимаете, сказала она, – эта марка с пятном всегда будет мне напоминать мою здешнюю комнату…
– Значит, марка все-таки вроде фотографии.
– Марку можно вырвать, – сказала она с пугающей прямолинейностью, свойственной юности, – вы и знать не будете, что она тут была. – Повернувшись к нему, она вдруг сказала: – Как мне с вами хорошо. Я могу вам сказать все, что на ум взбредет. Я не боюсь вас задеть. Вам ничего от меня не надо. Мне так спокойно.
– Нам обоим спокойно.
Вокруг них был только дождь, мерно падавший на железную крышу. Она вдруг воскликнула с неожиданным порывом:
– Боже мой, какой вы хороший!
– Ничуть.
– У меня такое чувство, будто я всегда смогу на вас положиться.
Эти слова прозвучали для него как приказ, который придется выполнять, чего бы это ни стоило. Пригоршни ее полны были нелепыми клочками бумаги, которые он ей принес.
– Ваши марки я сохраню навсегда, – сказала она. – Мне никогда не придется вырывать их из альбома.
Постучали в дверь, и кто-то весело произнес:
– Это я, Фредди Багстер. Больше никого. Только я, Фредди Багстер.
– Не отвечайте, – шепнула она. – Не отвечайте.
Она взяла его под руку и уставилась на дверь, слегка приоткрыв рот, точно у нее перехватило дыхание. Она напоминала ему зверька, которого загнали в нору.
– Впустите Фредди, – хныкал все тот же голос. – Будьте человеком, Элен. Ведь это только я, Фредди Багстер. – Он был слегка пьян.
Она стоя прижалась к Скоби и обняла его. Когда шаги Багстера удалились, она подняла к нему лицо, и они поцеловались. То, что они принимали за безопасность, на поверку оказалось уловкой врага, который действует под маской дружбы, доверия и сострадания.
***Дождь все лил и лил, снова превращая в болото клочок осушенной земли, на котором стоял его дом. Ветер раскачивал створку окна; по-видимому, ночью сорвало крючок. Дождь хлестал в комнату, с туалетного столика текло, на полу стояла лужа. Стрелки будильника показывали двадцать пять минут пятого. У Скоби было такое ощущение, будто он вернулся в дом, где давно уже никто не живет. Его бы не удивило, если бы он нашел паутину на зеркале, истлевшую москитную сетку и мышиный помет на полу.
Он опустился на стул, вода потекла с брюк и образовала вторую лужу, вокруг его противомоскитных сапог. Уходя от Элен домой, он забыл свой зонтик.
В душе у него было какое-то странное ликование, словно он вновь обрел что-то давно утраченное, забытое с юности. Шагая в сырой тьме, полной шума дождя, он даже затянул во весь голос одну из песенок Фрезера, но петь он совсем не умел. Но вот где-то между ее домом и своим он потерял это счастливое чувство.
Он проснулся в четыре часа утра. Она уткнулась головой ему под мышку, и он чувствовал у себя на груди ее волосы. Вытянув руки из-под москитной сетки, он нащупал лампу. Элен лежала, скорчившись в неестественной позе, как человек, которого смерть настигла на бегу. Даже тогда, до того, как в нем проснулись нежность и чувство благодарности, ему на миг почудилось, будто он глядит на подстреленную птицу. Когда ее разбудил свет, она пробормотала спросонок:
– Пусть Багстер убирается к черту.
– Ты видела его во сне?
– Мне снилось, что я заблудилась в болоте, а Багстер меня нашел.
– Мне пора, – сказал он. – Если мы сейчас заснем, то не проснемся до рассвета.
Он принялся обстоятельно рассуждать за них обоих. Как преступник, он стал обдумывать план преступления, которое нельзя будет раскрыть: он взвешивал каждый шаг; впервые в своей жизни он прибегал к запутанной казуистике обмана. Если случится то-то и то-то… надо поступить так-то.
– Когда приходит твой слуга? – спросил он.
– Около шести. Не знаю точно. Он будит меня в семь.
– Али начинает кипятить воду без четверти шесть. Кажется, деточка, мне пора.
Он внимательно огляделся, не осталось ли следов его присутствия, разгладил циновку, задумался, что делать с пепельницей. И в конце концов забыл в углу свой зонтик. Типичный промах преступника! Когда дождь напомнил о зонтике, возвращаться было поздно. Ему пришлось бы стучаться, а в одном из домиков уже зажегся свет. Теперь, в своей комнате, стоя с одним сапогом в руке, он устало и грустно размышлял: в будущем надо быть осмотрительнее.
В будущем… вот где ждет беда. Кажется, это бабочка умирает при совокуплении? Но люди обречены отвечать за его последствия. Ответственность, равно как и вина, лежала на нем – он ведь не Багстер, он знает, что делает. Он поклялся заботиться о счастье Луизы, а теперь принял на себя другое обязательство, противоречащее первому. Он заранее испытывал усталость при мысли о той лжи, которую ему придется произносить; он уже видел, как кровоточат еще не нанесенные раны. Откинувшись на подушку и не чувствуя сна ни в одном глазу, он смотрел в окно на ранний серый прилив. Где-то на поверхности этих темных вод витало предчувствие еще одной несправедливости и еще одной жертвы – не Луизы и не Элен. Далеко в городе запели первые петухи.
4
– Вот. Что скажете? – спросил Гаррис с затаенной гордостью.
Он стоял на пороге железного домика, пропустив вперед Уилсона, который осторожно, как охотничий пес по жнивью, пробирался между наставленной повсюду казенной мебелью.
– Лучше, чем в гостинице – вяло заметил Уилсон, нацеливаясь на казенное кресло.
– Я хотел сделать вам сюрприз к вашему возвращению из Лагоса. – С помощью занавесок Гаррис разделил барак на три комнаты: получилось две спальни и общая гостиная. – Меня беспокоит только одно. Не знаю, есть ли здесь тараканы.
– Ну, мы ведь играли в эту игру, только чтобы от них избавиться.
– Знаю, но сейчас мы будем по ней скучать.
– Кто наши соседи?
– Миссис Ролт, которую потопила подводная лодка, два парня из департамента общественных работ, какой-то Клайв из сельскохозяйственного департамента и еще Болинг, он ведает канализацией; все как будто славные люди. Ну и, конечно, дальше по дороге – Скоби.
– Ну да.
Уилсон беспокойно побродил по дому и остановился перед фотографией, которую Гаррис прислонил к казенной чернильнице. На лужайке в три длинных ряда выстроились мальчики: передний ряд сидел на траве, скрестив ноги, второй – в высоких крахмальных воротничках – сидел на стульях, третий стоял, а в центре восседали пожилой мужчина и две женщины, одна из них косая.
– Эта косая… – сказал Уилсон, – честное слово, я ее где-то видел.
– Вам что-нибудь говорит фамилия Снэки?
– Как же, конечно. – Уилсон всмотрелся в фотографию внимательнее. – Значит, вы тоже были в этой дыре?
– Я нашел в вашей комнате «Даунхемца» и вытащил эту фотографию, чтобы сделать вам сюрприз. Надзирателем у меня в интернате был Джеггер. А у вас?
– Я был приходящим учеником, – сказал Уилсон.
– Ну что ж, – разочарованно протянул Гаррис, – и среди приходящих попадались неплохие ребята. – Он бросил на стол фотографию, как кидают карту, когда она не выиграла. – Я мечтал, что мы устроим ужин старых даунхемцев.
– Зачем? – спросил Уилсон. – Нас ведь только двое.
– Каждый мог бы пригласить гостя.
– Не понимаю, кому это надо.
– В конце концов, настоящий даунхемец вы, а не я, – с горечью сказал Гаррис. – Я никогда не состоял в обществе. И журнал получаете вы. Мне казалось, вы любите нашу старую школу.
– Отец записал меня пожизненным членом в общество и зачем-то высылает мне этот идиотский листок, – отрывисто произнес Уилсон.
– Он лежал возле вашей кровати. Я думал, вы его читали.
– Перелистывал.
– Там я и упомянут. Они хотят узнать мой адрес.
– Неужели вы не понимаете, зачем это делается? – сказал Уилсон. – Они обращаются ко всем бывшим даунхемцам, которых удается раскопать. Небось в актовом зале надо сменить обшивку. На вашем месте я бы не торопился сообщать свой адрес.
Он один их тех, подумал Гаррис, кто всегда в курсе дела: заранее может сообщить, какие вопросы зададут на устном экзамене; знает, почему не явился в школу такой-то парень и о чем спорят на школьном совете. Несколько недель назад он был здесь новичком и Гаррис охотно его опекал; он вспомнил тот вечер, когда Уилсон чуть было не отправился в смокинге на ужин к какому-то сирийцу и Гаррис его вовремя остановил. Но уже в младших классах Гаррису пришлось наблюдать, как быстро осваиваются новички: в первом семестре он играл роль снисходительного ментора, а в следующем ему давали отставку. Он никак не мог угнаться за самым юным из новичков. Гаррис вспомнил, как в первый же вечер тараканьей охоты, которую он выдумал, его правила была отвергнуты.
