Виктор Кадыров - В поисках дракона
– Айгуль, – тихо проговорила Мария, – я думаю, что знаю ответ.
Сватья во все глаза смотрела на Марию.
– Какой ответ? Говори скорей.
– Тебе страшно, Айгуль? – вместо ответа спросила Мария сватью и та энергично закивала головой. – И мне тоже, Айгуль, страшно. Хорошо, что мы с тобой вместе, Айгуль. Представь себе, что это случилось бы лишь с одной из нас. Вот ужас был бы!
Сватья еще шире раскрыла глаза, и у нее задрожали губы.
– Маруся, ты не бросай меня здесь.
– Конечно, дорогая. Даже если бы я могла уйти из этого сумасшедшего места, я бы тебя не бросила. Знаешь, Айгуль, вчера вечером перед сном я просила Бога научить меня не ссориться с тобой. Возможно, он услышал меня. И сильно на нас с тобой рассердился. Наверное, поэтому мы с тобой выпали из времени. Давай больше никогда не ругаться, если выберемся отсюда. Хорошо?
Сватья опять энергично кивнула и исчезла, так же как и вся комната. Мария вновь оказалась в своей постели.
«Все, – подумала она, – я устала бороться. Этот гул сведет меня с ума».
То, что женщина почувствовала в следующее мгновение, можно назвать счастьем. Гул исчез. А может быть, Мария просто оглохла от непрестанного грохота?
Она открыла глаза и увидела стоящих перед ней близких людей: мужа, дочку, брата, внуков. Они что-то говорили, и она могла их слышать! Женщина не понимала, что ей говорят, она просто плакала. Поднявшись на одной руке, Мария посмотрела сквозь коридор в спальню сватьи и увидела ее, сидящей на диване и сжимающей в объятиях своего сына. Они тоже плакали. Хорошо, что они, Мария и Айгуль, вместе вернулись назад в этот такой родной мир. Ведь из него так просто уйти, вернуться же назад могут лишь немногие. И Мария зашептала слова благодарности Богу. Пусть всем будет хорошо. Быть рядом с близкими – вот истинное счастье!
Спустя время, когда Марию спрашивали о том ужасном дне, она шутливо отвечала:
– Тогда Бог прокатил нас с Айгуль на машине времени. Хотел показать нам будущее. Я подсчитала, если бы мы прожили таким образом год, у вас на Земле прошло бы почти триста лет! Но мы спрыгнули с машины времени. Зачем нам будущее без вас, любимых? Правда, Айгуль?
Память
В жизни все устроено таким образом, что человек запоминает лишь какие-то экстремальные моменты, когда ему тяжело, плохо, когда он испытывает холод, жару, голод, неприятные, неловкие ситуации. Вроде как создается досье на человека, тогда-то не то делал, тогда-то чуть не погиб и всякое такое прочее. Наверное, для того, чтобы потом, на смертном одре представить ему счет. Вот, мол, за что тебе вечно каяться придется.
А все хорошее, спокойное, умиротворенное, сытое и довольное из памяти напрочь вычеркивается, вроде и не было ничего. Пустота одна. Попробуйте вспомнить подробности своего бытия, когда у вас все было и вы блаженствовали. Наверняка удастся восстановить немногое. Есть такая народная поговорка: счастливые часов не наблюдают. Конечно, эту фразу написал Грибоедов, но в ней он отразил народную мудрость: течение времени мы ощущаем в других состояниях души – в горе, ожидании, борьбе.
Расскажите о ярких случаях своей жизни, которые оставили след в вашей памяти, и любой слушатель может воскликнуть: «Вы это сейчас о происшедшем рассказываете с юмором, смеясь. А тогда вам, верно, было далеко не до смеха! Вы были в растерянности, в смятении и, возможно, переживали за себя и свою жизнь. Возможно, вы бы с удовольствием избежали этого испытания, имей вы право на выбор». Если бы человек старался миновать любую беду, что бы была его жизнь? Тоска, да и только! Острые моменты и составляют прелесть нашей жизни. Вот о чем вспоминается с сожалением: «Ах, как раньше было интересно жить!»
После окончания института я приехал работать и жить в город Токмак, расположенный в шестидесяти километрах восточнее Бишкека (тогда это был город Фрунзе). Микрорайон, где было мое общежитие, находился близ предгорий Киргизского Ала-Тоо, на высоте примерно тысяча метров над уровнем моря. Из моего окна хорошо просматривалась Чуйская долина. Видны были даже трубы столичной ТЭЦ.
Впечатляющее зрелище представляло приближение грозы. Просматривался весь грозовой фронт, постоянно озаряемый вспышками молний. Я мог наблюдать и верхний край облаков, и нижний, из которого по косой лились потоки дождя, и мог обозревать лежащую перед грозовым фронтом долину, еще залитую солнечным светом.
Как-то раз я был привлечен необычным видом, открывшимся мне из моего наблюдательного окна. Приближался грозовой фронт, но я не мог понять, что такое двигалось на нас. Вместо привычных туч приближалась какая-то светящаяся, непроницаемая для света желто-коричневая стена. Она двигалась с большой скоростью, и лишь значительное расстояние до фронта позволило мне созерцать в течение продолжительного времени перемещение стены. Вот она уже была на расстоянии двух километров, полутора, одного. Я силился что-нибудь разобрать в сплошной серо-желтой массе. Неужели это такой сильный ливень, что невозможно различить потоки воды? В стене, видимо, происходило хаотичное движение частиц – она зловеще переливалась разными оттенками серых, коричневых и желтых тонов, освещенная лучами солнца.
Вот она уже заняла полнеба, вплотную приблизившись к зданию общежития, стоявшему на западной окраине микрорайона. Стена надвигалась с боковой стороны дома. За домом был пустырь, по нему пролегало русло реки, на другом берегу которой была небольшая деревенька. Фронт уже покрыл село и переправлялся через реку. Казалось, стена поглощала пространство без остатка, так как сквозь нее ничего не просматривалось. А за окном еще светило солнце, было тихо, ни ветерка. По улице ехали автомашины и не спеша шествовали люди.
Стена, перелетев через реку, в считанные секунды проглотила пустырь и, достигнув моего дома, мгновенно поглотила его своей мятущейся массой.
Тут же наступил какой-то светящийся полумрак. Все пространство словно заволокло желто-грязным туманом. Это была поднятая невероятной силой в воздух пыль. Частицы ее с огромной скоростью двигались в толще стены вверх и вниз и вместе единой волной неслись вперед, сметая все попадавшееся на их пути.
Гражданин, шествовавший прямо перед моим окном с папочкой под мышкой, едва успел ухватиться за ближайший дорожный знак и теперь с трудом удерживал вертикальное положение. Порывы ветра пытались оторвать его от столба и унести прочь, словно газетный лист. Автобусик, проезжавший мимо, резко затормозил. Водитель мог видеть не далее трех метров. Было впечатление, что и автобусик едва стоит на месте, еще чуть-чуть, и он поползет назад, уступая бешеному напору. Воздух гудел, словно тысячи локомотивов. Оглушительный треск на мгновение перекрыл эту вакханалию ветра. Огромный металлический столб, стоявший на пересечении дорог, метров пятнадцать в высоту, рухнул, словно подрубленное дерево.
Тишина наступила так же внезапно, как и налетел ураган. Фронт стремительно удалялся от нас. Все вокруг напоминало опустевшее поле боя. Откуда-то из укрытий выползали ошарашенные люди. Несчастный гражданин, безвозвратно потерявший свою папку, все еще цеплялся за дорожный столбик, боясь новой атаки небесных сил. На всем был мощный налет желтой пыли. Казалось, мир утратил все краски, кроме желто-грязной, в которую оделась земля, и ярко-синей, которой вновь засияло чистое небо.
Память услужливо подсовывает мне разные события моей прошлой жизни.
Вот мы с Сашей Жуканиным прилетели в командировку в Пржевальск. Зимой в восточной части Прииссыкулья царит настоящая зима. Стоят морозы, идут снегопады. Для Иссык-Куля это не совсем обычно. На большей части Иссык-Кульской котловины на равнине снег зимой очень редок. Днем тепло, можно даже загорать под ласковым солнцем. В горах, конечно, белым-бело, а на берегу песок, волны плещутся. Лишь на камнях в тени ледяные наросты.
Пржевальск раскинулся прямо у предгорий Терскея, на высоте почти 2000 метров над уровнем моря. Вполне естественно, что там всегда холодно. Кроме того, ветры, дующие с озера, приносят влагу со всего Приссыкулья, поэтому круглый год здесь выпадает много осадков.
Комната в общежитии, куда нас определили с Сашей на жительство, оказалась без отопления и без стекол в окне. Советская власть доживала последние годы.
Ночевать при температуре в 10–15 градусов ниже нуля с открытыми окнами нам не очень хотелось. Саша, безуспешно проискав стекло, вставил в разбитое окно подходящие листы фанеры. Через некоторое время в нашей берлоге слегка потеплело. Мы шевелились, дышали, готовили чай. Все эти действия сопровождались высвобождением энергии и нагревом окружающей нас среды. Кроме того, на удивление в душе была горячая вода. Если нам становилось холодно, мы всегда могли принять согревающий душ. С отопительными приборами было сложнее, денег на их покупку у нас с Жуканиным не было, поэтому две ночи нам пришлось спать без отопления. На третий день мы познакомились с монтажниками-сантехниками, и они, пожалев нас, подарили нам самодельную батарею из стеклянных труб. Жизнь наша наладилась. Температура воздуха в нашем жилище уверено перевалила через ноль.
