Владислав Булахтин - Девушка, которой нет

– Уходили, и память об этих нескольких днях благополучно стиралась. Все, кто соприкасался с ними после смерти, помнили только головешку и ритуалы захоронения. Чем активней ворочаются обреченные в своих гнездах, тем скоротечней время, отпущенное им на осознание и смирение. Чтобы окончательно исчезнуть, большинству достаточно дурмана снов, которые легко заменяют реальность. Так же прочны, так же вкусно пахнут. Если вам все удается, крепко задумайтесь, не иллюзия ли это. Впрочем, вы прагматичны, поэтому столь долговечны.

Илье Юрьевичу удалось прийти в себя, и он вновь попытался начать игру с возмущенного:

– Витя, ты придумал какую-то свиноферму с очередью на убой! Я раздобуду для тебя статистические данные о смертности. Это же целая армия!..

– Целая армия призраков-однодневок, – перебил Витек, – и почти все имеют удивительное свойство не замечать собратьев по несчастью. Конечно, есть несговорчивые осколки, склонные воображать лучшую для себя действительность. Некоторым даже удается воплотить отдельные хрусталики своей мечты. Если устойчивый особенно неугомонен – оба мира ни с того ни с сего лихорадит. Происходят необъяснимые явления вроде расстрела одноклассников, ритуальных самоубийств или продажи девственности по Интернету.

Илья Юрьевич пересел на кровать. Изобразил на челе сострадание к сумбурным фантазиям подопечного. Сквозь одеяло погладил полено его ноги:

– Понимаешь, мой мальчик… Эта картина миниатюрна и не вмещает буйство явлений нашего мира. История необратима. Может быть, одному твоему призраку достаточно чихнуть – и цепную реакцию не остановить.

– Пока обходилось, – усмехнулся Витек. – Это фантазеры считают – достаточно таежной стрекозе иначе взмахнуть крыльями, чтобы история человечества выпала из проторенной колеи. Дудки! Эти миры на удивление прочны. Даже если оседлать машину времени и упорно отмечать каждое Рождество прошлого века взрывами Белого дома, нынешняя действительность вряд ли изменится. Не надо думать, что история хрупкая, марципановая. Она устойчива как пьяный матрос, на утлом суденышке усмиряющий шторм.

– И еще – ты упустил логику. У каждого явления, даже такого грандиозного, как твои Вселенные, должна быть логика.

Витек охотно предложил оппоненту еще один алмаз, недавно обнаруженный в этой неприглядной комнате:

– Мирозданию просто жаль невоспроизводимых параметров души. Когда она покидает один физический носитель, ей предстоит запечатлеться на втором, где она навсегда останется неизменной. Душа не готова, она еще плавится от инерции жизни. Поэтому этот нематериальный алгоритм какое-то время работает на экспериментальной площадке. Любое движение души представляет такую ценность, что оправданно сотворение любого числа Вселенных.

«Или уничтожение!» – полоснуло мыслью по глазам.

– Вы максималист, молодой человек. Так и запишем в истории болезни…

– Никто не сможет восхититься вашим наблюдением, – жестко прервал главврача Витек. – Ваш дружный медперсонал будет лицезреть каракули Соколова Ивана Дмитриевича, назначенного на ваше место месяц назад.

Илья Юрьевич вновь, хотя и не без труда, изобразил заразительный смех:

– А ты, мой вечный оппонент, будешь столь же забывчив?

Витек не поддержал его:

– Я – нет.

Главврач снова произвел череду громких выдохов.

– Ну вот видишь… Опять внутреннее противоречие…

– Никаких противоречий. Я – редкий случай. Мне посчастливилось родиться в мире мертвых. Я помню всё, а меня…

Он не стал договаривать: «…забудут все».

– Чертовщина какая-то!.. Витализм… Маскировка смерти с помощью симулякров… Завтра переведу тебя в общую палату. Есть у меня хорошие, до безобразия живые пацаны на примете…

С огромным чувством вины Витек смотрел на закрытую дверь, зная – завтра никто, кроме него, не вспомнит о последних тридцати шести днях существования не самого плохого человека той и этой Вселенной, не самого плохого врача – Ильи Юрьевича Ларина. Целый месяц слов и дел его будет невосполнимо забыт всеми, кроме испуганного мальчика, который и сам будет вскоре вычеркнут из памяти. Весь – от макушки до пят, от рождения до предвосхищенной им мучительной смерти.

Часть III

Фея и ад

Но вот тогда-то и придет настоящая, подлинная Смерть, а не та, которая сейчас, дура, финтифлюшка, ее и обмануть нетрудно…

Сама по себе принадлежность к роду человеческому решительно ничего не значит – это просто дурачащее внешнее сходство.

На месте нашего фальшивого мира должен был существовать настоящий; мир, подлинный во всяком своем проявлении; теперь же приходится интуитивно отличать органические части от искусственных, задавать себе вопрос, подлинны ли страдания раненых и хладность убитых.

Глава 1

Доктор, каковы шансы, что это мой сон?

Muse: «Apocalypse Please»

Столица задыхалась от жары. Кратер и Саня сидели в прохладных покоях пентхауса, пили пина-коладу и наблюдали ядовитое марево над городом. – Чего ждать? – торопился Саня. – Ни я, ни ты не сомневаемся. Колем дурь, и всё – прощай молодость, отправляемся в путешествие.

– Ну что ты за человек такой? – возразил Кратер. – Решили в шесть, значит – в шесть. У тебя покушать имеется?

Кораблев возмутился:

– Двадцать минут осталось! И ты спокойно пойдешь жрать мои шпроты?!

– Пойду.

Кратер вышел на кухню, покопался в холодильнике. Скоро к нему присоединился Саня. Соорудили бутерброды.

– Все это получится излишне мелодраматично. – Саня озвучил свои мысли. – Представляешь заголовки газет: «Два гея из противоборствующих московских группировок, не имея возможности быть вместе, предпочли смерть…» Или: «Люберецкие Лаура и Лафарг…»[14]

– Что ты предлагаешь? Прямо сейчас разбежаться? Придумывать новый способ суицида? Разрушить мозг смертельной дозой «ДОМа-2»?

– Нет. Ты же сам говорил, времени у нас меньше, чем у фигуристов в короткой программе. Может быть, пока мы тут шести ждем, Всеблагие, Всемогущие руки тянутся к главному рубильнику и выключают несовершенный мир, где скитается твоя покойница. Давай хотя бы записку с объяснением оставим – так и так, предполагаем, что человечество переживает катаклизм. Решили уйти из жизни, чтобы в другой реинкарнации разобраться, что к чему.

– Ты еще правду предложи выдать – мы умираем во имя любви. Тогда напишут: «Фанаты-извращенцы покончили с собой, не дождавшись замужества Ксении Собчак!!!»

Молча они прокрутили в голове другие варианты возможных заголовков.

– Боишься, Орфей? – спросил Кратер.

– Не знаю. Компот какой-то внутри. Вера, надежда, любовь… Одновременно что-то животное истерично скребется, верещит: «Лажу вы затеяли, братцы! После пяти кубиков барбитала натрия не просыпаются…» И уж тем более не разыскивают прекрасных покойниц в тридевятом государстве, о котором знаем ты, я и Костя Кассандра. Три олигофренда. Я ошибки боюсь и вечных мучений от того, что сделал не так и теперь не исправить.

– В рейтинге моих страхов этот – не самый выдающийся. Есть покруче. Например, проваливаешься в болото и медленно тонешь. И – никого рядом. Или вдруг наступает беспросветная тьма, ты ползаешь в ней и точно знаешь, что вокруг ужасные слизистые монстры-пиявки, которые будут медленно переваривать тебя. Или: просыпаешься в гробу и…

Кораблев пробурчал:

– Вот-вот, наша перспективка… – и попытался вывести разговор в другую колею: – Слушай, ты описываешь точную иллюстрацию среднестатистической судьбы. Давай лучше о деле.

– Что тут говорить? Жмуримся, потом разбираемся. Ищем твою Евридику. Мужественно преодолеваем все препятствия.

С каждой секундой все невероятней казалась перспектива вот так просто взять и убить себя.

У Кратера запиликал телефон. Он прочитал sms’ку, недовольно пробурчал:

– Это от Шамана. Не могу пересказывать эту паранойю… – и протянул мобилу Сане.

Кораблев взял телефон, глянул на экран:

«Не боись, щеглы. Расклад такой, что за любую из Вселенных не дашь и кочерыжки. Прощайте».

Саня посмотрел на часы и подбодрил напарника:

– А-а-а, лепись оно всё конем!.. Гони нашу дозу.

Queen: «Death On Two Legs»

На лице Феи маской застыло выражение отстраненности. Сомнения, переживания, боль спрятаны под забралом равнодушия. Скрыв свои зудящие внутренности, еще не полностью обглоданные временем, она легко расправлялась с непокорными мира сего. Пустотой своего взгляда лишала их уверенности. Словно табуретки вышибала из-под ног приговоренных висельников.