Майк Рипли - Город Ангела

Я нажал кнопку второй квартиры и услышал:

— Да-а? Чевамнадо?

Наклонившись к переговорному устройству, я сказал:

— Док? Это вы — доктор с «Линкольнс-Инн»?

— Возможно. А кто спрашивает?

— Друг Тигры. Мы пацана привозили пару недель назад. С раздавленной рукой. Вы его лечили.

— Что-то не очень припоминаю, — словоохотливо ответила она. — Да и какое вам до него дело?

Заокеанский акцент в ее голосе даже по селектору звучал отчетливо, как колокольчик.

— Послушайте, — взмолился я, — мне не хочется говорить об этом с улицы. Можно войти?

Ответа не последовало.

— Видите ли, у Тигры неприятности.

— В медицине есть термин для такого рода неприятностей.

— Правда? Какой? — невольно спросил я.

— Смерть. Это состояние встречается довольно часто, и в нем нет ничего зазорного.

Я уставился на селектор, не веря своим ушам. Она потешалась надо мной как над убогим.

— Посмотрите вверх.

Я посмотрел — она заглядывала вниз, перегнувшись через подоконник окна на втором этаже.

— Хорошо, поднимайтесь. — Она кивнула на «Армстронга». — Я узнала кеб.

Док скрылась внутри, зажужжал сигнал открываемой двери, я протопал в подъезд и поднялся по лестнице. Дверь в ее квартиру была уже приоткрыта.

Она была одета в длинную, до колена, футболку. Весь фасад футболки занимала репродукция обложки старой зеленой книжки из серии «Пенгуин» «Долгое прощание» Раймонда Чандлера. Логотип издательства деликатно располагался чуть ниже промежности.

— Что вы там рассматриваете? — спросила она, прислонившись спиной к столу и расставив руки, что позволило мне рассмотреть ее еще лучше.

— Люблю почитать хорошую книгу, — искренне заметил я.

— У меня есть еще одна, называется «Иди и займись своим телом. Я замужем».

— Правда?

— Нет, не правда. Что вам нужно-то? И что вы со своим лицом сделали?

Ну наконец-то! Я все ждал, когда в ней проснется врач или мать. Она подошла ближе и дотронулась до моей щеки. С такого расстояния можно было точно определить, что, кроме футболки, на ней ничего нет. Странно, подумал я, но когда синяки пройдут, мне их будет не хватать.

— Меня отделали носком с песком.

Конечно, она и не такое видала.

— Не сочиняйте. Упали с лестницы или налетели на дверь. Вот что отвечают в таких случаях. Болит?

Она едва дотронулась, от такого прикосновения и папиросная бумага не смялась бы, но я ойкнул и отскочил.

— Значит, болит. Вам полагается носить пластмассовую маску. Правда, все начнут сравнивать вас с фантомом оперы.

— Неужели начнут?

— Надеюсь, у вас также есть знакомый зубной врач. Столько не восстановишь за счет национальной медицинской страховки, а если восстановишь, то ждать придется так долго, что можно сразу заказывать зубные протезы на старость.

— Интересно, что вы говорите пациентам, которые больны по-настоящему, доктор?

Я попытался продемонстрировать мою самую располагающую улыбку, но она вышла кособокой.

— У меня пока еще нет пациентов. Я еще не врач, только студентка.

— В «Линкольнс-Инн» вы, похоже, практикуете вовсю.

— Большинство травм они сами себе наносят; кроме того, тамошних пациентов и калачом в больницу не заманишь.

— Я спрашивал людей, — соврал я. — У вас хорошо получается.

— Кто-то же должен…

Она отступила к дивану типа «уют», который можно превратить в кровать, если не страшно находиться на одной высоте с мышами, села и поджала под себя ноги, кивком указав мне на кресло. Быстро окинув взглядом комнату, я тоже сел. Книжки по медицине, банка кофе, чайник, минипроигрыватель компакт-дисков да наушники. Девушка путешествует налегке.

— Тигра тоже был вашим пациентом?

— Нет у меня пока пациентов. Скажем, он был клиентом. — Она откинула волосы с лица, хотя в этом не было никакой нужды. — Клиент он был очень хороший и приводил много других.

— Ли, например.

— Я не знаю их по именам. По крайней мере, пока они еще дышат.

— Как же вы узнали о смерти Тигры?

— Слышала. Копы ходили с проверками. Они знают и меня, и других, кто живет в этом доме. Что там. Некоторые даже детей своих сюда раньше приводили. Некуда больше обратиться. На улице нас так и зовут — «некуданцы». Пойдем к «некуданцам», потому что идти больше некуда. «Патруль некуданцев» — это мы.

— Как вы и сказали — кто-то же должен…

— Зря сказала. Вам-то что с этого проку? Вы как узнали о Тигре?

— Из газеты. Я его искал, но кто-то нашел его раньше меня.

Я внимательно наблюдал, как она это воспримет. Она могла бы выставить меня за дверь прямо сейчас. Сделай она это, я, возможно, потом бы ее поблагодарил.

Вместо этого она прищурилась и спросила:

— Вас, кажется, Ангел зовут?

— Вы вроде бы именами не интересуетесь.

— Вы вроде бы не клиент пока?

— Нет. — Вот вам и милосердие.

— Ну и отлично. Вы знаете, как он погиб?

— Писали, что достали из реки. Подробностей не знаю.

— А я знаю, расспрашивала. — Она перехватила мой взгляд. — Коллег-медиков, знакомого копа. Профессиональный интерес, не более.

— Ну и?..

— Тигра жил на улице. Он знал, что в героине, которым торгуют в городе, не более тридцати пяти процентов чистого материала. Это делается для того, чтобы поддержать экономический баланс, — потребителя должно колбасить как следует, но не так, чтобы он сгорел слишком быстро. Вырабатывается привычка, которую можно подпитывать, пока есть деньги. Тигра мог баловаться разной наркотой. Но будем реалистами. Иногда он напоминал ходячую аптеку, но никогда не кололся. Так почему он накачался героином чистотой, как сказали судмедэксперты, более восьмидесяти процентов?

— Хороший вопрос, — уныло отозвался я. Мне пришла в голову жуткая мысль, что с моей свернутой скулой и выбитыми зубами я еще легко отделался.

— Охренительно хороший вопрос, и, как все хорошие вопросы, он никем не был задан. Все знали, что Тигра — нарик, хотя и не хронический. Перехватил где-то первоклассную дурь и попользовался. Гляди-ка, еще один откинулся! Не игла достала бы, так СПИД. Все, дело закрыто.

Она щелкнула пальцами, а я, глядя на ее ногти, мысленно задал вопрос: как давно она бросила курить?

— Почему вы мне это рассказываете? Кажется, такая информация не всем доступна?

— Кто обработал вас носком с песком? — Она пристально посмотрела мне в глаза.

— А вот это уж точно секрет.

— Тот же, кто хотел отправить Тигру на тот свет?

— Возможно.

— Тогда я расскажу все, чтобы их посадили.

— Тпру! Придержите коней! — Я приподнялся в кресле. — С чего вы взяли, что я собрался кого-либо сажать?

— Потому что вы спросили и потому что кто-то же должен. Я помогу.

— Тогда скажите мне, где найти Ли.

— Понятия не имею, о ком идет речь.

— Мальчишка, которого мы с Тигрой привезли сюда в «Арм…» в моем кебе. С размозженной рукой и накачанного химкой.

— Это ничего мне не говорит. — Она продолжала смотреть на меня, пока до меня не дошло.

— Хорошо, понял. Предположим, что у Тигры был друг, которого звали Ли, а может быть, еще как-нибудь, который то ли приезжал, то ли не приезжал сюда в прошлом. Последний раз я видел его в Линкольнс-Инн-Филдз на прошлой неделе. Чисто гипотетически такой человек еще может там находиться?

— Гипотетически есть шанс найти там такого человека сегодня вечером.

— А если не вечером, то завтра утром около семи тридцати?

— А это вам откуда известно?

— У Ли есть будильник. Ради кого бы он еще стал подниматься в такую рань?

Она скривила губы.

— Он не всегда относится ко мне как к ангелу-хранителю.

— Верю. Некоторые не ценят, когда им везет. На чем он сидит?

— На физептоне. Вводится внутривенно как заменитель наркотиков.

— Я знаю.

— Но по рецептам его не отпускают, можете не сомневаться.

— Говорят, что его достать труднее, чем героин, который он заменяет.

— Говорят. Когда пытаешься соскочить с иглы, не рекомендуется экспериментировать со всеми элементами таблицы Менделеева подряд.

— Жизнь иногда поганая штука, — сказал я для поднятия настроения.

— Нет, с жизнью как раз все в порядке, — медленно произнесла она. — Люди сами ее корежат.

На это нечего было возразить.

— Знаете что, Ангел? У нас в «некуданском патруле» есть одно правило — не называть имен. Поменьше вопросов, никаких имен, никаких записей, историй болезни и черных списков. Некоторые в патруле вот уже двадцать пять лет, и у них нет ни клочка бумаги, чтобы подтвердить свой стаж. Первыми начали молодые стажеры в шестидесятых, теперь им говорят «мистер» и платят по пятьсот баксов в час на Харлей-стрит. Хирурги режут летом до трех пополудни, зимой до одиннадцати утра, чтобы успеть поиграть в гольф засветло.