Юстейн Гордер - Замок в Пиренеях

Уже через день в нашей маленькой квартирке было полно купленных и взятых в библиотеке книг о феноменах, которые ты называл «сверхъестественными». Вряд ли ты замечал, что, помимо них, я читала еще и Библию. Ты не обладал верой, которая отвечала бы моей новой ориентации, и переживал ее как измену. У каждого из нас была своя религиозная община.

Вовсе не я не могла жить вместе с тобой из-за твоего атеизма, этого не было. Но я не в силах была выносить то покачивание головой, с которым ты относился к моему новому убеждению. У тебя не было ни малейшего сомнения, ты не выказывал и капли терпимости и снисходительности. Было так больно, что ничего не оставалось, кроме как сесть в поезд и уехать в Берген.

Теперь, тридцать лет спустя, к этой истории присоединяется новая глава. Ты выходишь на веранду с чашкой кофе в руке и внезапно видишь там меня. И тогда мне мгновенно кажется, что я вижу себя под твоим углом зрения, и мной овладевает тревога.

Последуй теперь за мной, за этим моим мысленным экспериментом — мне это важно, потому что этот эксперимент вызывает у меня мучительное сомнение, охватившее меня в последнее время. Да, Стейн, я тоже могу сомневаться.

Вспомни, как мы тогда переезжали горы, и попробуй представить себе, будто бы мы вмонтировали в капот автомашины кинокамеру. Если бы она сняла дорогу в самый момент столкновения, ты можешь быть уверен в том, что женщина с шалью позволила бы себе попасть на пленку?

Теперь ты наверняка считаешь, что я выражаюсь слишком странно. Но и пишу о действительно странном.

Та, кого мы именуем Брусничницей, была откровением потустороннего мира. Но, как я уже призналась, я не так уж уверена в том, что мы могли бы заснять ее на пленку или записать ее слова на магнитофон. Она — дух, отыскавший двух живых людей из плоти и крови. Правильнее было бы сказать, что она «материализовалась». Мы ведь и слышали с тобой разное. Она явилась к нам с одной мыслью, обращенной к тебе, и с другой — ко мне. Слова были совершенно разные. Хота весть, послание практически не отличались.

Благодаря литературе я кое-что знаю о людях, имевших подобный нашему опыт. Позволь только подчеркнуть один важный момент. Духи, естественно, не очень-то связаны со временем и местом в нашем, так сказать, четырехмерном существовании. Не важно, приходила ли к нам Брусничница, или это нечто, что возникло у нас в мозгу. Она могла быть предостережением, предзнаменованием, она, возможно, по-прежнему пребывает среди нас.

«Но мы ведь сбили ее», — наверняка думаешь ты, да ведь и я постоянно приводила доводы в пользу того, что она скончалась либо сразу, либо через несколько дней. Вот о чем я спрашиваю, Стейн! О том, что вдруг заставило меня сомневаться. Что, если пережитое нами возле горного озера — предзнаменование чего-то, долженствующего произойти; чего-то, что должно еще случиться?

Но разбитые фары? А ведь и ремни безопасности натянулись! Да, но не очень сильно, а кроме того, что-то нас задело… Не то чтобы я выражаю какое-то сомнение, но ведь обрушившееся на нас несчастье вполне могло быть проявлением духа.

Уже тогда я размышляла о том, что, принимая во внимание все обстоятельства аварии, нашему автомобилю был нанесен очень скромный ущерб. К тому же ты сразу же поехал дальше. А как было бы в том случае, если бы мы наехали на оленя?

Чуть позднее мы повернули обратно и нашли ту шаль. Это правда, и теперь я говорю как ты, что авария случилась очень давно и сегодня я не знаю… Но полиция заверила нас, что никакого несчастья в этих местах не произошло.

Чтобы быть абсолютно уверенной в том, что мы учли все возможности, я выдвигаю такую альтернативу… Брусничница явилась нам три раза. Сначала на тропке, в горах Хемседаля, затем у горного озера и наконец — в березовой роще, за старой деревянной гостиницей. Что ты думаешь об этом, Стейн?

Она никогда не показывалась после этого — ни тебе, ни мне, это был один из первых вопросов, которые мы задавали друг другу, когда оставались с глазу на глаз. Других свидетелей ее появлений, кроме нас с тобой, возможно, нет.

Надеюсь, что эти рассуждения не покажутся тебе слишком вызывающими. Я боюсь, как бы ты снова не порвал со мной по той причине, что наши мнения слишком различаются. Возможно, ты по-прежнему считаешь, что у меня больная психика. Но я знаю, что ты способен более широко истолковать то, что мы пережили тогда, хотя и пришли к совершенно разным выводам. Я помню наши разговоры в первые сутки, помню наше путешествие на машине в Осло. Тогда я начала загромождать нашу квартиру своими книгами, а ты всерьез замкнулся. А теперь, через тридцать лет, написал, что боялся меня. Не хочу, чтобы эти слова оказались последними. Не забывай, что когда-то мы с тобой были пещерными жителями. Ради этого оба были Homo erectus[95], Homo habilis и Homo Australopithecus africanus. На планете, где кипит жизнь, в загадочной Вселенной я ничего из этого не отрицаю. Но величайшей загадкой является то, что мы являемся не только частью плотского или материального мира. Помимо этого мы — бессмертные духи, и, возможно, именно это и есть глубочайшая сущность человека. Все прочее — звезды и черепахи — по сравнению с этим всего лишь шелуха, хлам. Даже Солнце не способно на большее, чем черепаха, даже Галактика не может создать нечто, превосходящее маленькую букашку.

Ты никогда не забывал напомнить, что наши тела схожи с телами черепах и пресмыкающихся, но, несмотря на генетическое родство между примитивными позвоночными и Homo sapiens, по моему мнению, человек существенно отличается от черепахи. Мы можем встать перед зеркалом и посмотреть себе в глаза, а ведь глаза — это зеркало души. Мы свидетели нашей собственной тайны. Один индийский мудрец говорил: «Атеизм не есть вера в славу собственной души».

Здесь и сейчас мы — этой тело, и душа, всё сразу. Но нам необходимо изжить в себе примитивное животное. У Брусничницы нет больше тела из плоти и крови, она — диво за пределами этого мира. Я хотела бы, чтобы ты когда-нибудь открыл свои глаза на то божественное чудо, весть о котором она разносит.

Я с легкой улыбкой думаю о прошлом, о том, как мы снова и снова ненасытно предавались друг другу. Я словно смотрю фильм, снятый в те последние дни, которые мы провели на берегу фьорда. Прекрасное воспоминание! Я не стыжусь своей страстной натуры, и все же не об этом здесь идет речь. Я радуюсь сегодня тому, что я представляю собой нечто большее… что я стала осмотрительнее.

Жду твоего ответа.

> VIII

>>>

Колокольчики наперстянки! Ты — гений! Сама об этом не подозревая, ты, возможно, решила старую загадку. Но лучше я начну с другого конца.

Я опять здесь. Сижу в той же комнате в башне, что и в прошлый раз. Недавно, усевшись все в тот же старый шезлонг с невесомым ноутбуком на коленях, я получил и прочитал твое письмо. Было приятно. И больно. Пришлось даже выйти на балкон и бросить взгляд на горы и ледник, чтобы прийти в себя. Прочитав твое послание, я спустился вниз, к старой пароходной пристани. Казалось, я могу столкнуться здесь с нами прежними. Что такое время? Оно напоминает мне дважды показанный фильм. Я прочитал письмо дважды — и стер его. Потом сел за маленький столик, чтобы ответить.

Ровно в полдень я удрал из института, устремившись в том же направлении, что и тридцать лет назад. Я уже писал, что меня обуяла тревога, что я принял решение… И сообщил о своем приезде из Гуля.

Я позвонил Берит и сказал, что взял машину и нахожусь в горах, где пробуду в старой деревянной гостинице весь уик-энд, займусь двумя статьями, которые давно уже собираюсь написать. Я сказал, что обе статьи связаны с Музеем ледников. Понятно, что это — лишь предлог, а было нечто другое, что так растревожило меня, и это, разумеется, были письма от тебя. Мне необходимо было снова здесь оказаться. Я успел к обеду, поел и сразу же рванул наверх, в номер, где открыл последнюю почту от тебя. Прошло всего лишь полчаса с тех пор, как ты ее отослала. Я захватил с собой графинчик с вином, теперь он стоит передо мной на столике — пустой.

Я приехал один. На этот раз ты не приехала, подумал я. Хотя в какой-то момент мне пришло вдруг в голову, что, возможно, вечером ты появишься. Я подумал, что мы непременно посидим в старой ротонде, в музыкальном салоне, с чашкой кофе и коньяком. Кажется, впервые я здесь один. Придется привыкать — я полюбил это место, мне нравится и берег фьорда, и старая деревянная гостиница.

Кроме того, я впервые после «фольксвагена» приехал сюда в собственном автомобиле. Это удивительно, потому что я мысленно ездил в этих горах почти всю жизнь. День и ночь сидел за рулем там, наверху, у горного озера. Прежде чем припарковаться у паромного причала, я дал нам возможность облететь весь космос. Прежде чем нас задержит полиция в Лейкангере. Тогда я был абсолютно уверен в том, что водитель белого фургона видел красный «фольксваген» и уведомил об этом полицию.