Мануэла Гретковская - Женщина и мужчины
– Ты же знаешь, я не могла. – Она ждала возвращения Яцека. – Вам разве не предоставили гостиницу?
– Здесь нет гостиницы, слишком маленький аэропорт. Дали спальные мешки, самогон и в качестве национального меню – «пепси» с польским батончиком «Prince polo». Вот это, я понимаю, самобытность! – Меняя положение, он случайно влез рукой в мусор, накопившийся за полдня вокруг спального мешка в виде подносов с объедками и пластиковых стаканчиков.
– А с делами как? – пыталась она сохранять спокойствие.
– О'кей, я договорился насчет контейнера самых тонких кож в Европе – будет тысяча дубленок.
На мобильнике высветилась смазанная фотография Клары. Четко видны были только ее блестящие темные глаза. Юлек удалил снимок. От низа к верху экрана медленно появлялся следующий, открывая голое плечо Клары, порозовевшую щеку и не слишком осмысленный взгляд. Он сфотографировал ее, едва встав с постели: еще видны следы поцелуев, и взгляд из ниоткуда – будто она не принадлежит себе.
– Я скучаю по тебе, рыжая зараза, – произнес он и глотнул виски.
– Так прилетай! – Она будто ощутила его теплый запах.
– Сейчас выйду из аэропорта, может, автостоп в Польшу попадется.
– Для тебя все возможно.
– А для нас?…
Алкоголь делал его сентиментальным и смелым – он мог нырять в бездну недосказанного.
– Не знаю… Конечно, конечно, – нежно заверила она. И снова: – Не знаю… – Она не хотела лгать, по крайней мере ему.
Легко ей было лишь в ситуации, когда она чувствовала себя подвешенной, словно радуга, между двумя мужчинами.
Юлек крепче сжал телефон. Должно быть, он что-то нажал, потому что фото Клары, объедающейся пиццей, исчезло и всплыл снимок задумчивой блондинки с шейным платком.
«Это невозможно! – Юлек нажимал клавиши, проверяя содержимое памяти. – Я же удалил этот снимок год назад, после того как Анка уехала!» – Он коснулся ногтем лица жены, которое уже исчезало.
– Алло, Юлек?
– Да-да. У меня садится аккумулятор, а зарядник я не взял. Я еще позвоню.
Хотя в здании аэропорта было достаточно тепло, Юлек ощутил легкий озноб и плотнее завернулся в спальник. Исландцы не экономят тепло, поскольку оно достается им почти что даром из подземных горячих источников, и температуру в помещении они регулируют путем открывания окон. Сейчас ни одно из них не было даже приоткрыто.
Лицо жены на экране. Для Юлека это была не просто фотка, почему-то застрявшая в памяти телефона, а видение, некий образ, который все время присутствовал на задворках памяти. Видение появилось неожиданно – именно в тот момент, когда он решился спросить у Клары, что же дальше…
Брак Юлека с Анкой в последнее время стал чистой формальностью. Она уезжала торговать кожами, он путешествовал со своим квинтетом «Camera obscura», исполняя музыку барокко. Они не ссорились – им уже не из-за чего было ссориться. Юлек часами просиживал в гостиной лицом к стене, упражняясь в игре на виолончели.
Тогда Анка и взяла в свою фирму Мариуша. Он был большим реалистом, чем Юлек. Окончив музыкальную школу, Мариуш основал рок-группу и подрабатывал на паромах. С Анкой они пили водку и часами разговаривали о делах, возбуждаясь от одной только мысли о грядущих прибылях. Они подходили друг другу. Но в мужья Анка выбрала Юлека, причем сразу, без колебаний. Именно ему она подала руку, увлекая с балкона к собственной кровати.
Отец Анки, владелец садов в окрестностях Груйца, на двадцать третий день рождения единственной дочери нанял серьезных музыкантов – из самой «Camera obscura»! Заболевшего скрипача заменил Мариуш, вообще-то ударник; он натянул на себя фрак и завязал в хвостик свои лохмы, которыми во время рок-концертов тряс так, что это с успехом заменяло ему кондиционер. Будущий тесть Юлека ноябрьским утром провел музыкантов через затемненную комнату на балкон, где они, трясясь от холода, тихонечко настраивали инструменты, пока отец Анки не отправил им SMS: «Пора!». Заказывали «Весну» Вивальди – и не важно, что в исполнении Мариуша «Весна» получилась блекловатой, а важен был эффект присутствия настоящего оркестра! Раздвинулись шторы, как в театре занавес, и перед хорошенькой девушкой в полупрозрачной рубашке, прижавшейся носом к оконному стеклу, предстали на фоне лесов и бетономешалки облаченные во фраки музыканты. Если бы только груди могли удивляться, то их широко расставленные соски были бы доказательством безграничного изумления.
– Ребята, входите, – открыла она балкон и закуталась в блестящий халатик, заботливо поданный матерью. – Располагайтесь, – указала она на кресла, удержав подле девичьей кровати Юлека.
– Тебе понравилось, доченька?
– Ну конечно!
– Шампанское! Натюрель! – поднял отец тост.
У этой семьи была навязчивая идея, этакий пунктик – «натюрель». Клубника – неизменная закусь к шампанскому со времен «Красотки», где Ричард Гир кормит ею блядски красивую Джулию Робертс, раскрывая тем самым тайны высшего общества, – также была «натюрель».
Архивный работник, которого наняли родители Анки для восстановления своего генеалогического древа, к великому огорчению, не нашел в их родословных ничего примечательного: крестьянские семьи среднего достатка, проживавшие в окрестностях Груйца с девятнадцатого века.
– Есть одна зацепка… – ухватился архивариус за последнюю соломинку. – Ненадежная, правда… Корчмарь из деревни, в которой жила ваша прабабушка, – галантно вручил он матери Анки выписку из епархиальной книги, – носил ту же фамилию, что и она… Нет, они были не из одной семьи, но он мог быть евреем.
– Лучше происходить от евреев, чем вообще ни от кого, – решил тесть Юлека.
Юлек не презирал их, нет. Они пробивались наверх честно, благодаря своему трудолюбию. Отец Анки, добиваясь благосклонности ее матери, привел цыган, чтобы те сыграли серенаду на яблочной делянке. Дочери же – после окончания Высшей экономической школы – предназначался модный оркестр, доставленный прямо в варшавскую квартиру, купленную специально для нее. И Юлек женился. Ему не составляло труда идти на компромиссы в том, что касается искусства, – порой это было даже полезно. А вот в жизни бедный музыкантишка и наследница огромного садового хозяйства ладного дуэта не составили. Они не разводились из сострадания к родителям Анки – больное сердце тестя этого не выдержало бы. А возможности отменить брак – вернуть обручальные кольца, ответить «нет» на заданные вопросы, пятясь, выйти из костела и поодиночке разойтись в разные стороны – вернее, разъехаться восвояси на белых «мерседесах» с лентами и воздушными шарами – у них не было.
«Слава Богу, что это хоть не Рождество», – мысленно вздохнула Клара.
Она пришла к Иоанне и Мареку на праздничный завтрак. Двое старших детей отдыхали у бабушки и дедушки на море. Мацюсь, измученный насморком, но успокоенный сладостями, спал на диване.
Клара не любила рождественские праздники из-за холода и в особенности из-за елки. Ох уж эта елка, увешанная сувенирами из детства, – даже если оно, это детство, и не слишком счастливое, то уж грез-то в нем хватало! Были тут и страшилища, прикидывающиеся ангелочками, и любимые елочные шарики, и бумажные цепи, склеенные слюной много-много лет назад… Деревце семейного китча, выставленное на всеобщее обозрение, – будто постель, которую вывалили из окна проветривать.
– Хочешь майонеза? Я сам взбивал. – Марек, временно освобожденный от двух третей груза своего отцовства, приходил в себя, демонстрируя любезность, приправленную мужским кокетством – и я, мол, в кухню заглядываю.
– Может быть, хрена? – подала Иоанна соусник.
– Что-то тихо у вас сегодня. – Клара уже была сыта и, скрестив ноле и вилку, оглядывала гостиную, отделанную в зеленых и желтых тонах.
На новехоньком, искусственно «состаренном» серванте дожидались своего часа пирожные-мазурки и запеканки, политые глазурью.
– Я раздобыл отменные сигары, вы не против, если я выкурю одну?
– А меня угостишь? – Клара наклонилась и просящим жестом погладила его руку.
– И меня, я сто лет уже не курила.
– Не переводите добро, девчонки, вы и затягиваться-то не умеете.
– Мы? – прыснула Иоанна. – Да мы во время сессий лучшие самокрутки делали!
– Пойдемте в сад, чтоб ребенок не дышал дымом. – Клара потянулась за шалью, та соскользнула со спинки стула, но Марек изящно ее подхватил.
– Идите, я все принесу на подносе. Пиджак! – заботливо напомнила мужу Иоанна.
С ювелирной точностью она разделяла оставшееся тесто для пирожных на полосочки: вот здесь будет повидло, здесь сушеные фрукты… Иоанна любила возиться с тестом так же, как и есть пирожные, – это дарило ей хорошее настроение. Хорошее настроение произрастало в ней из плодородной почвы довольства собой. Ее естественная радость отличалась от деланной веселости Клары. Иоанна знала подругу достаточно хорошо, чтобы уловить фальшь в несмолкаемых возгласах удовольствия, преувеличенном расположении к Мареку… Ожидая прихода Клары, Иоанна просила мужа быть деликатным.
