Скарлетт Томас - Корпорация «Попс»
Дедушка играет в деревенской крикетной команде. Остальные игроки говорят, что он будет играть, пока в буквальном смысле не «загнется»; слово пренеприятное, хотя смешит их до колик. Иногда по воскресеньям они ездят в своем старом ржавом фургоне на соревнования в соседние деревни, и мне разрешается ездить с ними — по идее, чтобы подавать им чай. Ненавижу это занятие. Бабка Трейси мною командует и всегда воняет прокисшими фруктами. Откуда-то все время берутся осы — они постоянно лезут в варенье, отчего мне делается не по себе. В общем, я бы с удовольствием поиграла в крикет вместо того, чтобы возиться с вареньем; у меня теперь даже есть и бита, и щиток — мне их подарили на день рождения в июле. Но сколько бы я ни кружила вокруг взрослых, одиноко и тоскливо гоняя мяч, они меня к себе не зовут. Даже когда у них не хватает игрока, войти в команду мне не разрешается. Это нечестно. Они говорят, я слишком маленькая, но когда у них совсем недокомплект, Колин Кларк с ними играет, а ему тоже десять. Думаю, это из-за того, что я девочка.
Однажды я слышу, как дедушка разговаривает обо мне с капитаном.
— Ну же, Майк, — говорит он. — Всего на одну игру.
Майк хмурится:
— А где она будет переодеваться?
— Ей не нужно переодеваться. Я лично раздевалкой никогда не пользуюсь.
Он прав. Как и большинство игроков команды, он приходит на матчи в своих старых крикетных штанах и джемпере, и домой возвращается в таком же виде. Только бухгалтер Боб пользуется раздевалкой (и то лишь потому, что играет еще и в сквош).
— Да, но нам в любом случае положено обеспечить ей удобства. Насчет этого есть закон.
— Значит, мы сделаем для нее раздевалку. Я принесу палатку! Точно. Заметано.
— А что мы скажем боулерам другой команды? Они ведь решат, что с ней надо бы это, типа как помягче — и игра будет нечестной. Им не захочется подавать… э-э, ну, ты понимаешь, ребенку.
— Колину, однако, они запросто подают.
Майк пожимает плечами:
— Он же теперь в команде юниоров. Способен за себя постоять.
— Как и Алиса. Знаешь, она весьма достойно подает «волчком». Ну же, Майк, возьми ее на одиннадцатый номер, хотя бы разок. Чтоб ее лето прошло не зря.
Но дедушка ошибается. Мое лето уже прошло не зря: он считает, что я гожусь для игры в команде! Однако мечта моя так и не сбывается, и все потому, что по некой таинственной причине дедушка передумывает.
— Мы будем играть в крикет по-своему, — говорит он. — У себя в саду.
Мак явился на класс медитации. Он разговаривает с несколькими ребятами (но не со мной), а потом присоединяется к нам, усевшись позади. Даже не верится, что всего пару дней назад встреча с ним казалась таким крупным событием. Теперь я вижу его постоянно; моя «тайна» — что у меня с ним состоялась та дурацкая беседа — потеряла силу так же быстро, как двигатель без горючего. Мы собрались на углубленной лужайке перед Главным Зданием, под очень старым, сучковатым деревом. Наш учитель медитации — женщина с мягким голосом и русыми волосами, схваченными в два длинных хвоста. Раньше я никогда не медитировала; теперь приобщилась и нахожу, что это дело чем-то напоминает наркотики — ощущение то же самое, будто проваливаешься в себя. Это не так трудно, как я думала. Просто закрываешь глаза, концентрируешься на чем-нибудь и почти не осознаешь, что с тобой происходит, пока не останавливаешься, не открываешь глаза и не видишь, что мир стал четче, но словно отдалился. Я думала, для медитации нужно очистить голову от всех мыслей, но женщина говорит, что можно просто «задвинуть их поглубже в шкаф», оставив одну вещь на переднем плане и поймав ее в фокус. Она говорит, что при медитации ты как бы вытираешь скамейку перед тем, как сесть — вместо того, чтобы садиться в грязь. Еще она говорит, что медитация полезна при умственной перегрузке, от которой я определенно страдаю. Когда все заканчивается, я будто стала легче, но чудовищно утомилась. Я медленно плетусь к себе в комнату и, хоть это и не совсем входило в мои намерения, мгновенно засыпаю на кровати.
Час спустя, или, возможно, два. Скорее всего, я пропустила ужин. Сколько времени? Я дезориентирована, вся какая-то сонная. Я — по-прежнему я? Кажется, да. Усилием воли выдергиваю тело из постели, добираюсь до ванной, плещу себе водой в лицо, а потом слегка сбрызгиваю и приглаживаю волосы: они начали кучерявиться. Но это, скорее, просто привычка. Заботит ли меня степень моей кучерявости? Не особо. Бреду обратно к постели и забираюсь в нее. Простыни еще теплые, а подушка слегка примята в том месте, где пару минут назад лежала моя голова. Вообще-то я уже не сонная, отнюдь. Просто мне здесь уютно, как в теплой мякине; я подтянула ноги к груди и блаженствую, будто кто-то напел мне волшебных, умиротворяющих колыбельных. Сейчас я ощущаю себя человеком, которому больше никто никогда не пошлет шифрованной записки. Человеком, которого не ждет никакая срочная работа. Для полноты эффекта я протягиваю руку к тумбочке и беру свой бутылек валерьянки. Глоток-другой, потом еще немного полумедитации — я таращусь на трещину в потолке. Передоз расслабухи. Великолепно. Еще валерьянки. Теперь бы ромашкового чаю. Нет, я серьезно: чуточку ромашкового чаю, чуточку мисо (страстное желание никуда не девалось), а может, и чуточку шмали. Где Эстер? Интересно, повара в том ресторанчике знают, что такое мисо? Могу я ответить на эти вопросы? Я вновь отрубаюсь, попутно думая: может, еще и подрочить?
Восемь часов. Теперь я точно пропустила ужин. От валерьянки тело слегка расхлябалось, как тряпичная кукла, — впрочем, не настолько, чтобы я не смогла встать и выкурить сигарету. Я натягиваю юбку, рубашку и кардиган, засовываю ноги в парусиновые туфли. Сквозь ключ от входной двери я продернула ленточку; надеваю ее на шею. Волосы в хвост? Нет. Две толстые косички. Прекрасно. Пора на выход, Алиса. Обратно в постель нельзя. Или можно? Ну нет. Смутно припоминаю, что планировала сегодня вечером поработать, но мне нужен суп, чай, да что угодно. Я голодна и должна хоть немного подвигать ногами. Когда на улице ветер бьет мне в лицо, это похоже на неожиданный поцелуй.
Западное крыло; Дэн сидит, с головою зарывшись в книжку о нестандартном мышлении.
— Привет, — говорю я.
Он смотрит на меня сияющими глазами.
— Это так кле… о господи. Что с тобой стряслось?
— В смысле?
— Видок у тебя еще тот.
— Нет-нет. Я в порядке. Передоз медитации. Это пройдет.
— О. А мы тебя искали, хотели на ужин позвать.
Значит, все-таки пропустила.
— Мне срочно пришлось лечь поспать. Не знаешь, где Эстер?
— Может, на кухне? Это в конце коридора.
— Спасибо, — говорю я. — Долго будешь заниматься?
— Где-то до часу.
— Тогда по чашке чая, попозже?
— Да, клево. Тебе потребуются мои заметки — ну, чтобы списать?
— Чего? А, да, может быть.
— Ты страшный сачок, Батлер.
Вообще-то дело не в этом. Просто я знаю, что смогу сделать эту работу быстро, когда крайний срок придвинется на более угрожающую дистанцию. Но я ничего не говорю и иду по коридору в кухню. Пахнет гренками и паром. Дверь закрыта, но я все равно ее толкаю — почему-то мне кажется, что сейчас я увижу Эстер, как она сидит в одиночестве и готовит гренки. Вместо этого я обнаруживаю Бена, Хлои и Хиро — они оживленно болтают. Как только я вхожу, все замолкают и смотрят на меня, подняв брови, — бывает. Господи боже мой.
— Извините, — говорю я автоматически. — Я тут кое-кого ищу.
На самом деле не все они подняли брови и не все смотрят на меня. Бен разглядывает стол, карих глаз не видно под очками. Он что, даже не заметил, что я здесь? И не собирается показать мне свою непроницаемую физиономию? Очевидно, нет; не сейчас. Странно. Не далее чем сегодня днем мы вместе выпрыгнули из корзины воображаемого воздушного шара, отчего, должна признать, у меня внутри приятно защекотало. Я поспешно закрываю за собой дверь и направляюсь обратно по коридору. Коротко стучусь к Эстер — нет ответа. Медленно спускаюсь по лестнице в каменный переход. Воздух свежий, влажный и пахнет травой. Какова теперь моя тайная миссия? Должна ли я бросить охотиться на Эстер? Она ведь неуловимая — настолько неуловимая, что я всерьез подумывала; может, она способна менять форму? Или даже превращается после сумерек в летучую мышь и где-нибудь гнездится? Пойду, пожалуй, проверю, не открыт ли ресторанчик и нельзя ли что-нибудь сготовить на кухне в восточном крыле. Может, теперь я даже немного поработаю; сдается мне, все только этим и занимаются.
Выйдя из восточного крыла, я вдруг слышу, как тишину позади меня нарушают быстрые шаги, будто кто-то хочет меня догнать. Я инстинктивно оглядываюсь, но там никого нет. Секунду стою в нерешительности, но шаги стихли. Может, некое эхо из прошлого, или просто кто-то шел в другую сторону. Я вбредаю под арку, пересекаю лужайку и подхожу к тяжелой дубовой двери в Главное Здание.
