Энтони Бёрджес - Однорукий аплодисмент
– Ты ведь доверяешь мне, правда? Во всем?
– Конечно доверяю, – говорю я.
– Правда и по-настоящему?
– Конечно да, – говорю я.
– И хочешь быть со мной? Хочешь, чтоб мы были вместе всегда и навечно?
– Конечно хочу. Я даже и не думала начинать хоть чему-нибудь верить из всего того, что тут наговорил тот самый Редверс Гласс. – Я в самом деле так думала. И поняла, как с моей стороны было глупо хотеть хоть чего-нибудь сделать с Редом. Немножечко флирта сойдет, но нельзя даже пробовать разрушать брак. Брак – это очень серьезная вещь.
– Ну, тогда и хорошо, – сказал Говард.
Глава 23
– Ну, тогда и хорошо, – сказал Говард. – Теперь просто займемся тем самым делом, пошлем в «Дейли уиндоу» чек с письмом и вот с этой поэмой, написанной Глассом.
– Ох, ты дурак, Говард, – говорю я.
– Неужели? Неужели? – сказал Говард. – Вот увидишь, дурак или нет. – И он прямо сел за стол и начал писать в своей чековой книжке. Я от него отвернулась, немножечко разозлившись, а потом подумала: «Ох, что ж, Бог дал, Бог и взял» – и еще: «Легко нажито – легко прожито». Кроме того, я ведь все получила, чего мне хотелось, включая прелестную чудную норку, висевшую наверху, драгоценности и тому подобное. Вся суть в том, что у нас было гораздо, гораздо больше, чем всего три месяца назад, и Говард мне доказал, что на самом деле не в деньгах счастье. Вдобавок я видела мысленным взором, как будто в кино, всех бродячих собак и всех плачущих ребятишек, которым Говард таким образом помогал, а также страдающих раком, и ревматизмом, и тому подобное, кричавших в смертных муках, и вот Говард им всем помогает, так что он настоящий герой. И поэтому я пошла по всему дому, немножечко напевая, немножечко сметая пыль и все тюбики с краской, а незаконченную картину из передней комнаты поставила в нашу яму с углем. Потом подумала про завтрашний обед, что мы на него будем есть. И крикнула Говарду:
– Что мы хотим на обед в воскресенье?
– Ох, что-нибудь, – прокричал он в ответ. – Какую-нибудь банку или еще чего-нибудь. Я не голодный.
Глупый дурак, он не слушал как следует. Ладно, думаю я, раз сегодня мой день рождения, Говард поведет меня завтра на ленч в «Зеленый юнец». Это ведь он говорил, что я больше не буду готовить, и тому подобное. А когда я вернулась в гостиную, Говард как раз облизывал большой конверт. А потом он сказал:
– Ну, это дело сделано. Надевай теперь шляпу, шубу, пойдем навестим твою маму и папу, а также твою сестру Миртл.
– Ох, зачем это, Говард? – говорю я. Потому что не очень-то была настроена на визиты, так как было холодно, а мы только вернулись с тепла. Вдобавок это был мой день рождения, если уж речь зашла о визитах, то это ко мне люди должны бы являться с визитами. Но Говард сказал:
– Нас пару месяцев не было, поэтому только правильно и справедливо, чтобы мы навестили твоих родственников и тому подобное. Им захочется нас повидать, чтоб сказать, как мы выглядим, и все выслушать про наш отдых.
– Они только будут завидовать, – говорю я. На самом деле это было типично для Говарда. Когда он хотел, бывал страшно заботливым. А потом меня поразила одна странная вещь, то, что он не сказал, что нам надо поехать и повидать его тетку, которая все так же лежала в больнице, хотя это было довольно-таки далеко, может быть, он к ней как-нибудь сам по себе съездит. Поэтому я надела свою норку, мы пошли, сели в автобус и поехали повидать маму и папу. Они немножечко удивились, увидев нас, но очень обрадовались, хоть и было субботнее утро, мама чуточку убирала, папа как бы чинил радио. Им хотелось все выслушать, и очень было интересно. Оба они тоже хорошо выглядели, и холодильником были довольны, купленным на деньги Говарда. Они нас умоляли остаться обедать, сказали, – по крайней мере, это мама сказала, – что у них всего-навсего чуточка тушеной говядины, но они нас от души приглашают. Говард сказал:
– Ничего в мире мне так не хотелось бы, как чуточки вашей тушеной говядины. После всей той разукрашенной требухи, которую мы ели в поездке, это было бы настоящее угощение.
– Требухи, говоришь? – сказал папа, вытащив изо рта свой «Вудбайн».[20] – Ты что, требуху ел в чужих странах, а?
– Просто так говорится, – сказал Говард. – Надо бы на самом деле сказать дряни, потому что на самом деле многое было просто кучей разукрашенной белиберды, не стоившей и сотой доли того, что мы за нее платили.
– Ох, Говард, – говорю я, – мы ели очень милую курицу в том самом месте в Чикаго, прямо за Стейт-стрит, ты же помнишь.
Было очень странно – я чуть не хихикнула – думать, что я вот так вот рассуждаю про то, что мы ели в Чикаго, и тому подобное. Странно, что мы вот так вот ездили по всей Америке.
– Значит, до Филадельфии вы не доехали, – сказал мой дорогой папа. – Там обосновался кузен тетки Эдит и, говорят, хорошо успевает в политике. Ясно? – Было как бы ясно, мы вот тут рассуждаем о заграничной Америке, а на самом деле это место, куда уехал кузен тетки Эдит (Эдит, кстати, тетка нам только по мужу) и где он обосновался. Вообще не заграница. Впрочем, по моему мнению, больше совсем нет такого места, как заграница. Марс – заграница, Сатурн, и Луна, и так далее, но на Земле ни одно место по-настоящему не заграница. Мы это как бы проверили.
Ну, съели мы на обед по чуточке маминой милой тушеной говядины, у папы в холодильнике было пиво в банках, потом съели мороженое, поделили семейный брикет, и все было очень мило. Потом Говард сказал:
– Ну, теперь мы пойдем навестить Миртл и Майкла.
А папа сказал:
– Ох, Майкла дома не бывает в субботу после обеда. Он в последнее время стал заядлым болельщиком «Юнайтед»,[21] а они нынче дома играют. Хотя Миртл, скорей всего, будет.
– Прелесть шуба, – сказала мама, поглаживая мою норку, когда я ее надела. – Должно быть, она вам обошлась в несколько сотен. – Бедная мама. Потом Говард пожал руку папе, очень нежно поцеловал маму и сказал:
– Благослови Бог вас обоих. – Он бывал очень милым, как я уже говорила. И мы пошли с визитом к нашей Миртл.
Жила-была юная леди по имени Миртл, и влюбилась она в черепаху. Наша Миртл всегда очень бесилась, когда ей это цитировали. Автобуса пришлось немножечко обождать, было по-настоящему холодно, но в Брадкастере не найдешь разъезжающих кругом такси. Хотя, поджидая автобус и сев в него среди немалого числа людей, можно было получше продемонстрировать норку; я видела, как очень многие по обычаю ее окидывают пристальным взглядом.
Миртл с Майклом жили в муниципальной квартире в верхнем конце квартала многоквартирных домов на Саннивейл-роуд, и было по-настоящему жалко, что Миртл с Майклом имели об этой квартире высокое мнение, желая, чтоб она выглядела типа как по телевизору. Была там одна большая гостиная как бы с обеденной нишей, в одном конце они устроили что-то наподобие бара с двумя стульями, причем все это сколотил плотник. Только у них в баре стояло всего-навсего несколько бутылок горькой лимонной и немножко бургундского, португальского, так что все это было довольно жалко. А на стенках Миртл приспособила полки такого квадратного типа, очень современно, на них искусственные цветы и ползучие растения. Когда она вышла к дверям, была в черном трико, прямо как балерина, и в черном свитере, но выглядела гораздо лучше, чем выглядела в тот раз, когда мы ее пытались привести в чувство, должна сказать. Она была очень удивлена, видя нас, но сказала:
– Входите, как мило, – и выключила запись, которую крутили по радио, сплошные гитары гнусавые, для одних тинейджеров.
Говард сказал:
– Мы думаем, зайдем, повидаемся, нас какое-то время не было.
– Да, – говорит Миртл, – как мило. Садитесь. Снимай шубу, Джен, – говорит она мне, как бы пожирая глазами мою норку. Когда я сняла, она ее примерила на себя, уткнулась подбородком, поводила из стороны в сторону, тешась. – Потрясающе, правда? – сказала она. – Ох, счастливица ты, наша Джен. – Это было по-настоящему искренне, не по-кошачьи, не гнусно, как Миртл часто умела. А потом Говард сказал:
– Может, когда-нибудь она станет твоей, Миртл.
– Что? – говорит Миртл. – Эта шуба? – И как бы в восхищении уставилась на Говарда.
– Я тебе ее отпишу в завещании, – говорю я, немножечко усмехаясь, просто в шутку.
– Так и сделай, – серьезно сказал Говард. – Ты сейчас пообещала, поэтому теперь Миртл получит ее.
– Ох, – говорит Миртл, – да ведь я умру раньше нее, не волнуйтесь.
– Ты в тот раз чуть не умерла, – сказал Говард. – Теперь, как говорится, будешь долго жить, как если в газете ошибочно сообщат, что ты умер. Я уверен, ты проживешь дольше Дженет.
– Давайте-ка бросим эти разговоры про смерть, – говорит Миртл. – Лучше выпьем. Посмотрим, посмотрим, могу предложить вам лимонную горькую или добрый стакан красного вина.
Бедная Миртл. Что нам на самом деле надо было бы сделать, так это принести им бутылку джина или еще чего-нибудь в подарок. Но в этом-то вся проблема с богачами. Когда ты богатый, как бы забываешь, что не все такие, как ты; не все могут купить бутылку джина, не моргнув даже глазом. Но Говард сказал:
