Игорь Адамацкий - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е
И вот вам парадокс: теперь, через столько лет, Роза Львовна вдруг узнает, что Моисей жив, и это для нее удар! И горе, и боль, и обида. Ты его любишь, так радоваться должна, кто это молил Бога: «Пусть какой угодно, только живой». Вот — он живой, и что же? И оказывается: лучше калека, лучше преступник… лучше… страшно сказать… мертвый. Но — мой.
Ничего не объяснишь, ничего не поймешь, так не тебе и судить других за любовь к Петухову. Хотя наверняка будут еще у Фиры большие страдания — такой Петухов, чего доброго, и пьяница, и антисемит. Ни в чем не нуждался, занимал большой пост, и вдруг — Израиль! Предательство, если разобраться. Он же русский человек.
…А Лелик на руках ее носил…
Обо всем этом думает Роза Львовна, рассуждает сама с собой, хочет быть справедливой, а сама между тем собирается.
Главное свидание в жизни женщины бывает иногда и в шестьдесят лет. Конечно, что там прическа или наряды, но новое демисезонное пальто, купленное в декабре, сегодня оказалось очень кстати. Март на дворе.
Роза Львовна аккуратно укладывает в сумку фотографии: Лелика принимают в пионеры, Лелик с классом в день окончания школы, а это — она сама, с Доски почета, 1950 год, молодая, с медалью… Свадебные снимки, Фира, как ангел, это — в сторону, вообще надо спрятать подальше. А его кандидатский диплом возьму и все авторские свидетельства, восемь штук. Восемь изобретений — нешуточное дело, один даже есть заграничный патент. Вот какого сына вырастила Роза. Одна вырастила, выучила и вывела в люди.
Роза Львовна защелкивает сумку, раздувшуюся от бумаг, и все-таки идет к зеркалу. Губы надо подмазать, платок — к черту! Надену вязаную шапочку. И никто этой женщине больше пятидесяти пяти не даст! Потому что не расплылась, не опустилась. А седые волосы — это благородно, сейчас модно, даже девчонки носят седые парики.
…Почему она выбрала местом встречи Юсуповский сад? Наверное, можно догадаться: потому что последний раз в жизни они гуляли там втроем — она, четырехлетний Лазарь и Моисей. Было это в субботу вечером, двадцать первого июня. А жили тогда рядом, на Екатерингофском. Но, конечно, когда Моисей вчера позвонил, она ничего в виду не имела, сказала первое, что в голову пришло, а пришел в голову Юсупов сад.
— Здравствуйте, Роза Львовна, говорит Кац, по вашей открытке, — начал свой телефонный разговор Моисей, — я получил открытку и решил сразу позвонить.
Голос его казался удивительно похожим на голос сына, только акцент, а Лелик говорит чисто, как диктор.
Старалась разговаривать достойно, без волнения:
— Здравствуй, Моисей. Так как теперь выяснилось, что все эти годы ты был жив, моему сыну необходимо уточнить свои анкетные данные. На случай заграничной командировки.
Никакой командировки не предвиделось, особенно теперь, после истории с Фирой, но Роза Львовна продолжала:
— Раньше он писал: отец погиб на фронте, теперь же необходимо указать место жительства и работы.
— Я на пенсии, — грустно сказал Моисей.
— Тогда последнее место и должность.
— Если надо, я могу сейчас приехать, — предложил он, — адрес я знаю, выяснил в справочном…
— Поздно тебе понадобился адрес сына, — сказала Роза Львовна заранее приготовленную фразу, — приезжать незачем, у тебя своя жизнь, у нас — своя. Если ты очень хочешь, можно встретиться. Завтра. Часа в четыре. В Юсуповском саду у входа.
— Хорошо. Я приду в четыре, — покорно согласился Моисей.
На двадцать минут раньше он явился, а возможно, и больше. Роза Львовна сама почему-то оказалась около сада без четверти четыре и издали, с противоположной стороны Садовой, сразу увидела: уже стоит. С Лазарем, кроме голоса, у этого гопника ничего общего не оказалось, разве что цвет глаз, но выражение совсем другое, как у старой клячи. Какой-то маленький, худенький… Эх, Моисей, Моисей, разве так выглядел бы ты сейчас, если бы не совершил предательства по отношению к жене и сыну!
— А ты, Роза, совсем не изменилась, — сказал Моисей, когда она подошла, — все такая же, я просто поражен.
Ну что, сказать ему все, что думаешь, что он заслуживает услышать?.. Зачем?
— Пойдем сядем, — предложила Роза Львовна, внимательно оглядев ношеные-переношеные ботинки Моисея и его куцее пальтишко без двух пуговиц, первой и четвертой, — или, может быть, ты замерз? Так я могу пригласить тебя в кафе.
Не ответив, он по грязной, раскисшей дорожке потащился к лавочке и сел, поддернув на коленях брюки, на которых, кроме пузырей, ничего не было. Роза Львовна не торопясь достала из сумки газету, постелила и аккуратно села, чтобы не запачкать новое пальто.
— Ну, говори, — сказала она.
— Что я могу сказать? Когда я решил… я встретил ту женщину… ну, когда мы написали тебе то письмо… я подумал: та к будет лучше, ты гордая, и тебе будет легче оплакать мертвого, чем узнать… — забормотал Моисей.
— Это меня не интересует: женщина, твоя ложь, — перебила его Роза Львовна, — сообщи последнее место работы и с какого года на пенсии. Адрес я знаю. Тоже нашла в справочном.
— На пенсии я с 1965 года, а работал в торговой сети.
— Должность?
— Продавцом.
— Ты же имел образование?! Специальность техника!
— Ну, так получилось. Семья…
— Можно содержать семью и при этом работать честно. Да… Значит — продавец… А я вот еще не на пенсии. Старший библиотекарь. А Лазарь — кандидат. Скоро поедет в Москву, вызвали в министерство.
Моисей молчал. Она ждала, что сейчас он начнет расспрашивать о сыне, но он молчал. И в это время вдруг начался дождь. Сразу стемнело; мелкие-мелкие капли сыпались на скамейку.
— Пойду, — угрюмо сказал Моисей и поднялся, — поезд у меня в шестнадцать пятьдесят, а еще купить надо, в Шапках с продуктами плохо.
И тут Роза Львовна не выдержала.
— Поезд у тебя? — закричала она, вскакивая. — А совесть у тебя есть? Как у сына дела, чего он добился в жизни — это тебя не интересует?
— Интересует, — буркнул Моисей, переступая своими дырявыми ботинками в луже, — ты же сказала — кандидат. И соседей спрашивал. Квартира у вас и машина. Кандидаты. В министерство! Библиотекари! «Имел специальность техника»! А — когда трое детей и жена больная?! Когда жрать нечего?! «Содержать семью и работать честно»! Спасибо за науку, гражданин начальник! Конечно, тогда я пришел нетрезвый, это безусловно. Но зачем он от меня как от заразного? Он же сын… Вот… — грязными, негнущимися пальцами он шарил по карманам, полез в пальто, потом в пиджак, — вот, отдай, скажи: спасибо от родного отца! Он мне тогда дал, так это я долг возвращаю! Я брал в долг! — Он совал в руки изумленной Розе Львовне смятый рубль и какую-то мелочь.
— Да что ты… — говорила она, отступая, — зачем? У нас есть, мы ни в чем не нуждаемся…
— Есть — и на здоровье! — кричал Моисей. — Не нуждаетесь, и прекрасно! Мне вашего не надо, я пенсию имею за работу! Всем, чем обеспечен!
Внезапно он выхватил у Розы Львовны сумочку, открыл ее, высыпал туда деньги, повернулся и чуть ли не бегом направился к воротам. Роза Львовна, вконец растерянная, нерешительно пошла за ним. У ворот он замедлил шаг, видно, запыхался, но продолжал уходить, не оборачиваясь.
Так они и двигались к Сенной площади друг за другом. Роза Львовна в каких-нибудь десяти шагах видела впереди старческую спину, сутулые узкие плечи, обтянутые старым пальто, желтую сетку с какими-то кульками — откуда он ее вытащил? В кармане была, наверное, так.
Моисей не оглядывался.
Они миновали рыбный магазин, перешли Московский проспект, теперь Роза Львовна почти догнала его. Куда он? К метро, конечно. На вокзал лучше всего — на метро.
Вот и состоялось их последнее свидание…
— Моисей! — крикнула Роза Львовна, — Моисей, постой!
Крик ее неожиданно пресекся, густой зеленоватый туман застлал глаза, ноги ослабели…
— Что с вами, мамаша? — участливо спросил молодой голос, и Роза Львовна почувствовала, что ее крепко взяли под руку. — Вам плохо?
— Ничего… остановите его… гражданина, — еле выдохнула она, пытаясь поднять руку, — вон тот, пожилой, с сеткой…
— Нету там никого, мамаша, вам почудилось. Вы не нервничайте. Можете стоять?
— Я стою. Все уже проходит. Прошло. Спасибо.
Зеленая мгла рассеялась, и Роза Львовна увидела рядом встревоженное лицо в очках. Совсем мальчик, студент наверное.
— Все прошло, вы идите, молодой человек, спасибо вам, я сама.
Она освободила руку и шагнула вперед. Моисей исчез. Народу поблизости было немного, она внимательно вгляделась — нету. У входа в метро нет, и на трамвайной остановке, и у магазина. У Розы Львовны зоркие глаза, очков не носит, не могла она ошибиться. Моисей Кац пропал, как провалился.
В последний раз Роза Львовна медленно и тщательно оглядела Сенную площадь. Что ж… Нет так нет. Сорок лет не было — и опять нету. Значит, так оно и правильно, что ни делается — все к лучшему. Роза Львовна крепко прижала к себе сумочку и пошла на остановку.
