Крис Клив - Однажды на берегу океана

В детском саду Чарли инструктору по играм эта моя шутка тоже вряд ли понравилась бы. Я поняла, что женщина — инструктор по играм, потому что к ее зеленому фартуку был приколот значок, на котором было написано: ИНСТРУКТОР ПО ИГРАМ. Она быстро взглянула на меня, но мне ничего не сказала, а обратилась к Саре. Она сказала: «Извините, но мы не пускаем посетителей, такова наша политика. Это няня?» Сара взглянула на меня, снова посмотрела на инструктора по играм и ответила: «Послушайте, это не так просто объяснить». Инструктор по играм нахмурила брови. В конце концов она позволила мне постоять у двери, а Сара прошла в комнату и попыталась успокоить Чарли.

Бедный Чарли. Его заставили снять костюм Бэтмена — вот с чего все началось. Его заставили снять костюм, потому что он описался. Хотели, чтобы он был чистый, а Чарли не хотел быть чистым. Он предпочел бы плохо пахнуть, оставаясь в своей черной маске и плаще, а не ходить чистеньким в белом комбинезончике, который на него надели. Его мордашка была перемазана гуашью и залита слезами. Он выл от злости. Стоило кому-то к нему подойти, он всех бил и стучал кулаками по своим коленям. Он дрался, царапался и кричал. Он стоял в углу, прижавшись спиной к стене, и кричал: «НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ!»

Сара подошла к сыну. Она встала на колени, лицом к лицу с Чарли. Она сказала: «О, мой милый». Чарли перестал кричать. Он в упор смотрел на Сару. Его нижняя губа дрожала. Но он крепко стиснул зубы, наклонился к матери, плюнул ей в лицо и сказал: «УХОДИ! Я ХОЧУ МОЕГО ПАПОЧКУ!»

Остальных детей разместили в другом углу, и они сидели на полу скрестив ноги. Им рассказывали какую-то историю. Они сидели спиной к Чарли, но время от времени оборачивались и смотрели на него через плечо. Побледневшие, испуганные. Книжку им читала женщина в синих джинсах, белых кроссовках и бирюзовой футболке с длинными рукавами. Она говорила: «И Макс приручил их заклинанием. Он говорил: ПОВЕРНИСЬ КО МНЕ ЛИЦОМ, КЕЙТЛИН, он смотрел им прямо в глаза и говорил: ЭММА, ПОЖАЛУЙСТА, СОСРЕДОТОЧЬСЯ, ДЖЕЙМС, ПРЕКРАТИ ШЕПТАТЬСЯ, он смотрел им в глаза и говорил: БУДЬ ТАК ДОБР, ПОВЕРНИСЬ КО МНЕ ЛИЦОМ, ОЛЛИ, У ТЕБЯ ЗА СПИНОЙ НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ!»

Сара, стоя на коленях, вытерла слюни Чарли со своей щеки. Она плакала, она протягивала к Чарли руки. Чарли отвернулся и прижался лбом к стене. Женщина, рассказывающая детям сказку, проговорила: «Сидите смирно».

Я пошла к Саре. Инструктор по играм сердито на меня зыркнула. Взгляд ее означал: «Я же велела тебе стоять у двери». А я ответила ей взглядом, означавшим: «Да как вы смеете?» Это был очень хороший взгляд. Я научилась ему у королевы Англии, Елизаветы II, изображенной на британской пятифунтовой банкноте. Инструктор по играм сделала шаг назад. А я подошла к Саре и положила руку на ее плечо.

Сара посмотрела на меня.

— О боже, — пробормотала она. — Бедняжка Чарли. Я не знаю, что делать.

— А что вы обычно делаете, когда он так себе ведет?

— Я уступаю. Я всегда уступаю. О господи, Пчелка, я не знаю, что со мной происходит. Я забыла, как это — уступать.

Сара закрыла лицо руками. Инструктор по играм увела ее и усадила на стул.

Я подошла к Чарли и тоже повернулась лицом к стене. Я на него не смотрела. Я смотрела на кирпичи, из которых была сложена стена, и молчала. Я хорошо умею смотреть на кирпичи и молчать. В центре временного содержания я занималась этим два года, и это мой рекорд.

Я думала о том, что я стану делать в этой комнате детского сада, если за мной вдруг придут. В этой комнате все было не так-то просто, поверьте мне. Например, там было нечем себя порезать. Все ножницы были пластмассовые, с закругленными, мягкими кончиками. Я просто не представляла, как можно было бы убить себя в этой комнате, если бы пришлось это сделать.

Прошло довольно много времени, прежде чем Чарли на меня посмотрел.

— Ты чего делаешь? — спросил он.

Я пожала плечами:

— Думаю, как отсюда убежать.

Молчание. Чарли вздохнул:

— Они позабирали мой костюм Бэтмена.

— Почему они это сделали?

— Потому что я делал пи-пи в мой костюм Бэтмена.

Я опустилась на колени и посмотрела в глаза Чарли.

— Мы с тобой одинаковые, — сказала я. — Я два года прожила в таком месте. Нас заставляют делать то, чего мы не хотим. Ты из-за этого сердишься?

Чарли кивнул.

Я сказала:

— Я тоже сержусь.

Я слышала, что в комнате все мало-помалу начинают заниматься обычными делами. Дети снова начали кричать и разговаривать. Женщины смеялись, в чем-то помогали детям, за что-то их отчитывали. Чарли, стоя в углу, смотрел себе под ноги.

— Я хочу моего папочку, — сказал он.

— Твой папочка умер, Чарли. Ты знаешь, что это означает?

— Да. В раю он.

— Да.

— А где рай?

— Это такое место… вроде этого. Как детский сад, как центр временного содержания, как странная далекая страна. Он хотел бы вернуться домой, к тебе, но не может. У твоего папы все точно так же, как у моего папы.

— Ой. Твой папочка тоже умирал?

— Да, Чарли. Мой папа умер, и моя мама тоже умерла, и моя сестра умерла. Все они умерли.

— Почему?

Я пожала плечами:

— Их убили злюки, Чарли.

Чарли наклонился и подобрал с пола маленький обрывок красной бумаги. Он надорвал бумажку и положил себе на язык, чтобы попробовать на вкус, а потом бумажка прилипла к его пальцам. Он высунул язык, чтобы слизнуть бумажку с пальцев. А потом посмотрел на меня:

— Ты тоже грустная? Как я?

Я заставила себя улыбнуться:

— У меня грустный вид, Чарли?

Чарли внимательно на меня посмотрел. Я слегка толкнула его локтем, и он рассмеялся.

— Разве у нас грустный вид, Чарли? У тебя и у меня? Разве мы сейчас грустные?

Чарли смеялся и приплясывал. Я повернула его к себе и заглянула ему в глаза:

— Мы не будем грустить, Чарли. Ни ты, ни я. Особенно ты, Чарли, потому что ты самый счастливый мальчик на свете. Знаешь почему?

— Почему?

— Потому что у тебя есть мамочка, Чарли, и она тебя любит, а это много значит, правда?

Я легонько подтолкнула Чарли к матери, и он побежал к ней, прижался лицом к ее платью, и они крепко обнялись. Сара плакала и улыбалась одновременно. Она шептала сыну на ухо: «Чарли, Чарли, Чарли…» А потом послышался голос Чарли, приглушенный тканью платья матери:

— Я не Чарли, мамочка. Я Бэтмен.

Сара посмотрела на меня поверх плеча Чарли и одними губами произнесла:

— Спасибо.

Мы вышли из детского сада и пошли домой. Мы держали Чарли за руки, а он подпрыгивал и раскачивался. День был такой красивый! Теплое солнце, ароматы цветов. К тротуару выходили палисадники, где росли нежные цветы. Трудно было удержаться от надежды на лучшее.

— Пожалуй, я научу тебя названиям всех английских цветов, — сказала Сара. — Вот это фуксия, а это роза, а это жимолость. Что такое? Чему ты улыбаешься?

— Здесь нет коз. Вот почему у вас так много красивых цветов.

— В вашей деревне были козы?

— Да, и они поели все цветы.

— Как жаль.

— Не стоит сожалеть. Мы съели коз.

Сара нахмурилась.

— Но все-таки, — сказала она, — я бы жимолость оставила.

— Я когда-нибудь отвезу вас туда, где я жила. Покушаете маниок целую неделю, тогда скажете, что вы предпочли бы — жимолость или козу.

Сара улыбнулась, остановилась, наклонилась и понюхала цветы жимолости. И я заметила, что она снова плачет.

— О, прости, — проговорила она. — Не могу остановиться, похоже. Господи, я все залила слезами.

Чарли посмотрел на мать, а я погладила его по макушке, чтобы успокоить. Мы пошли дальше. Сара высморкалась в носовой платок и сказала:

— Как ты думаешь, долго я буду такая?

— Я была такая целый год после того, как убили мою сестру.

— Пока не смогла снова ясно мыслить?

— Пока не смогла мыслить вообще. Сначала я только бежала, бежала, бежала — пыталась убежать от случившегося, понимаете? Потом был центр временного содержания. Там было очень плохо. Там невозможно мыслить ясно. Ты не совершил никакого преступления, поэтому думаешь только: когда же меня выпустят? Но тебе ничего не говорят. Проходит месяц, потом шесть месяцев, и ты начинаешь думать: может быть, я тут состарюсь. Может быть, я тут умру. Может быть, я уже мертва. В первый год я могла думать только о том, как бы себя убить. Когда все остальные мертвы, порой ты начинаешь думать, что, может быть, было бы легче к ним присоединиться, понимаете? Но ты должен двигаться вперед. Надо двигаться вперед, двигаться вперед, жить дальше — так тебе говорят. Как будто ты упрямишься. Как будто ты жуешь их цветы, словно коза. Жить дальше, жить дальше. В пять часов вечера тебе говорят, что нужно жить дальше, а в шесть часов тебя запирают в маленькой комнате.

— Что же, вам совсем никак не помогали там?

Я вздохнула: