Максим Гаспачо - Место для радуги

Когда Виталик уехал, Ольга настояла на том, чтобы я избавился от метамфетамина. Без лишних пререканий я высыпал весь порошок в раковину и смыл его водой. Мне очень хотелось, чтобы мы больше не ругались. За время, проведенное в наркотической нирване, я пришел к выводу, что причиной всех наших ссор является то, что наши отношения начались с предательства близких людей. Это не давало мне покоя, я хотел хоть как-то загладить чувство вины и смыть это пятно с наших отношений.

— Давай съездим в храм, к целительному святому источнику, — предложил я, — Нам обоим не помешает святая водичка.

Ольга восприняла мое предложение в штыки. Она категорически не верила в Бога. И тогда я рассказал ей историю о том, как я в 20 лет обратился к Богу, умирая на тюремной койке.

— Если бы я не сделал этого, то меня сейчас уже не было бы в живых, — сказал я. — До этого случая я, так же как и ты, был ярым атеистом.

Это её не убедило. Я понимал, что она находится в таком же состоянии неверия, в каком я был до знакомства с синей книжечкой. Мне хотелось как-то переубедить её.

— Давай просто попробуем, — предложил я. — Тебя это ни к чему не обязывает. Я же не заставляю тебя принять веру.

После долгих уговоров Ольга согласилась. На следующий день мы поехали в монастырь, при котором был святой источник. Это было почти 200 км. от города. Про это место рассказывали удивительные вещи — что, омывшись в купальне, люди исцелялись от смертельных недугов. Это был наш первый опыт посещения подобных мест.

Здесь нам предложили посетить один собор, который находился ещё в 50 км. от этого монастыря. Мы совершили омовение, набрали воды и решили воспользоваться советом, пока были рядом. Водичка действительно очень благотворно повлияла на внутреннее состояние — напряжение между нами как рукой сняло. Мы почувствовали себя так, словно никогда и не ругались. Когда мы приехали в собор, к нам очень дружелюбно, с большим расположением отнеслась настоятельница. Мы были очень удивлены её гостеприимством. Она с большой охотой сделала для нас экскурсию по собору, показала мощи святого и другие места храма, рассказала много историй и легенд, связанных с его строительством, а под конец экскурсии отвела нас в церковную лавку и щедро одарила подарками. Это было несколько красивых икон, картина, несколько книг и три серебряных крестика.

— Это вам и вашему будущему сыну, — сказала она.

Мы переглянулись. Буквально по дороге в этот собор, мы говорили о ребенке. Было впечатление, что настоятельница читала наши мысли. Это было удивительно — и прием, и подарки, и предсказание о сыне. Полные положительных эмоций, мы возвращались в город.

Это был такой ранний период моей эволюции, когда я, как и большинство формально-верующих, считал, что Бог — это купола и кресты. Я был уверен, что для веры в Бога достаточно изредка появляться в церкви и опускать в деревянный ящичек какую-нибудь бумажку. Если бы мне сказали, что Бог — это не только иконы и храмы, но главным образом — цветы и деревья, я посмеялся бы. А если бы кто-нибудь сказал мне ещё более глубокую истину: «очнись, ты спишь, а мир — это иллюзия, которую ты и создаешь каждую секунду», я посчитал бы этого человека ненормальным. Со временем мне открылось, что на самом деле ненормально — это грезить, отождествляя себя с религией, паспортом, кредиткой и устоявшимся бытом. Со временем…

Хуторок

«…Он велел подвергнуть свое тело кремации и запустить часть своего пепла на околоземную орбиту. Я спросил его, не хочет ли он оставшуюся часть смешать с марихуаной и закрутить из этой смеси косяки, чтобы его друзья и родственники смогли покурить его.

— Да, — сказал он. — Только не затягивайтесь мной очень глубоко»

Гармония в наших отношения закончилась быстрее, чем святая вода в канистрах. Стоило вернуться в Питер, как ссоры на ровном месте возобновились. Из мелких упреков они перерастали в крупные стихии гнева. Ольга продолжала методично изматывать у меня всю душу. Ситуация с Маргаритой припоминалась чуть ли не ежеминутно и стала железным оправданием всех Ольгиных ухажеров. Создавалось впечатление, что это делалось целенаправленно, чтобы довести меня до крайней точки.

Операция «месть за Маргариту» происходила в виде уходов из дома, зачастую с ночевкой. «Лучше бы Виталик не возвращал Ольгу, — думал я. — Стало только хуже». Каждая новая ссора усиливала депрессию, которая стала обычным состоянием. Вся моя жизнь была адом с самого детства, и Ольга этот ад только усугубляла. Я угасал.

Мне не хотелось больше продолжать этот путь — я не видел в нём никакого смысла. Все чаще меня стали посещать мысли о самоубийстве. Когда Ольга в очередной раз хлопнула дверью и ушла в неизвестном направлении, я не мог этого больше выносить. Внутри меня все разрывалось на части. «Не хочу так жить, — подумал я. — Уйду из жизни, как уходят рок-звезды — сделаю себе золотой укол».

Это было мое очередное безумие, но когда безумие становится нормой, безумные поступки начинают казаться вполне нормальными. Для золотого укола был нужен героин. Я не был знаком с этим наркотиком, но из фильмов и из общения с «опытными людьми» знал, что новичку для передозировки надо меньше одного грамма. «Возьму грамм, — подумал я. — Нет, лучше два». Немного поразмыслив, я подумал, что раз уже решился на такое дело, надо действовать наверняка.

Я взял четыре грамма героина и поехал в гостиницу «Хуторок», где не так давно мы отмечали торжество нашей предательской страсти. «Тут вся эта история началась, тут она и закончится», — подумал я, располагаясь в арендованном до утра номере.

Дальше всё было как в фильме «Криминальное чтиво» — шприц, игла и раствор золотистого цвета, в который я замешал все четыре грамма. Мне вспомнилась картинка из далекого детства, когда девочка Оля с черными глазами вколола мне в вену маковый отвар в дачном доме. Ситуация повторялась, но в эту минуту мне не хотелось думать о схожести их имен и глаз. Я мыслил слишком однобоко, не пытаясь вникнуть в суть вещей и увидеть мир за рамками привычной плоскости.

Перед тем, как вколоть себе раствор, я позвонил Ольге. Она взяла трубку. На фоне её непринужденного «Алло» была слышна музыка, голоса и веселый смех. Она отдыхала в кафе. У меня была надежда, что мой звонок может что-нибудь изменить. Я надеялся на чудо.

— Я позвонил сказать, что ухожу из этой жизни, — сказал я.

Секунда молчания, а потом из трубки посыпалась брань:

— Ой, да уходи! — воскликнула она. — У тебя не получится меня шантажировать.

В каждой нотке её голоса я слышал равнодушие, граничащее с ненавистью. Теперь я не сомневался, что ей абсолютно наплевать на меня.

— Я тебя не шантажирую, — сказал я. — Просто моя жизнь потеряла всякий смысл.

Я пытался найти хоть какие-то слова, чтобы донести до неё, что в эту секунду моя жизнь находится в её руках. Одно её слово могло всё изменить.

— Ты всё сказал? — резко спросила она.

«Зачем я обманываю себя, — подумал я. — Ничего не изменится».

— Да, — ответил я. — Прощай!

Я отключил телефон. Надежды больше не оставалось. Чуда не произошло — звонок был напрасным. Очень плавно я начал вводить раствор себе в вену. Деление за делением золотистая жидкость убывала из шприца. Свет погас.

Я открыл глаза и почувствовал, что мое тело не может пошевелиться. Не работала ни одна конечность, тело было словно парализовано. «Я умер», — промелькнула у меня отчаянная мысль. Я лежал в той же позе, в которой уснул. Из вены торчал шприц, в нем оставалась примерно одна четверть содержимого — в вену вошло три грамма.

Я осознавал, что в номер в любую секунду может войти горничная. Перед глазами промелькнула пугающая картина, как она, увидев меня, сначала испугается, потом подойдет и потрогает пульс, а потом с криком «Срочно вызывайте скорую» выбежит вон. Я представил, как меня выносят из номера на носилках люди в белых халатах, а я пытаюсь сказать им «Подождите, я живой», но не могу даже пошевелить застывшими губами. Мне стало страшно, что я буду видеть, как меня кладут в гроб и заколачивают крышку. Если бы я был терминатором, то сейчас было бы самое время воспользоваться альтернативным источником энергии. Я напрягся изо всех сил и, наконец, смог пошевелиться.

Движения получались неуклюжими и плохо контролируемыми. Я вытащил шприц из вены и привстал над кроватью. Держаться на ногах было очень тяжело, все вокруг плыло и качалось, словно я находился на палубе корабля, переживающего сильный шторм. Я обернулся назад, чтобы удостовериться, что мое тело не осталось лежать на кровати. Мне было совершенно непонятно, каким образом человек может остаться жив после трех грамм героина. Такая дозировка усыпила бы даже слона. Тело сковывала невыносимая слабость, я обливался холодным потом. Мне казалось, что я не смогу сделать и трех шагов. «Позвонить, срочно позвонить, чтобы за мной приехали», — подумал я и тут же обнаружил, что телефон полностью разрядился и отключился. Вариантов не оставалось — придется выбираться из гостиницы своим ходом.