Бернар Клавель - Сердца живых
Ритер с трудом протиснул горлышко между распухшими губами, закрыл глаза и запрокинул голову. Сделав несколько глотков, он поставил бутылку — она была почти пуста.
— Бр-р-р! — прорычал он. — Чертовски обжигает губы, но зато когда попадает в пищевод, это, доложу тебе, знаменито. Знаю, знаю, я тебе противен. Но в сущности, это даже к лучшему: чем больше ты меня будешь презирать, тем меньше станешь жалеть о том, что заехал мне по физиономии…
36
В воскресенье после обеда Жюльен дежурил. День был такой же жаркий, как накануне, и находиться четыре часа подряд на площадке было немыслимо. Он уселся в саду возле бассейна. Вскоре к нему присоединился Ритер.
— Посижу с тобой, — сказал парижанин. — Что-то неохота в город идти.
— Это все из-за губ?
— Если угодно. Вот видишь, ты все старался отучить меня от пьянства, и на сегодняшний день тебе это удалось. — Он рассмеялся. — Я предпочел бы только, чтоб ты испробовал другой метод.
— Лучше бы уж я заплатил за выпивку, — сказал Жюльен.
— Не горюй. Мы еще наверстаем. Ты не только заплатишь за вино, но и напьешься со мною вместе.
Ритер принес книгу о современной живописи. Он прочел из нее несколько отрывков и попытался вызвать Жюльена на спор о взглядах автора. Он знал вкусы товарища и старался поддеть его; Жюльен это чувствовал, но не в силах был поддерживать шутливый тон. Он молча смотрел на распухшие губы товарища и негодовал на самого себя. Ритер замолчал, захлопнул книгу, положил ее на закраину бассейна и сказал:
— Мне кажется, я мог бы с тем же успехом пытаться заинтересовать тебя руководством для примерного солдата. Хочешь, я скажу, чем заняты твои мысли? Ты прислушиваешься ко всем звукам. Ждешь, что стукнет калитка или зазвонит телефон и окажется, что это она. Тогда ты кинешься навстречу. И растянешься у ее ног, как большой и глупый пес. Она тебе наврет первое, что ей взбредет в голову, и ты поплетешься за нею следом. И уподобишься человеку, о котором писал Верлен:
И буду я опять во власти милой феи,Которой с трепетом давно уже молюсь.
Ритер вздохнул, швырнул в бассейн несколько камешков и прибавил:
— Если я решусь остаться здесь с тобой до твоего полного исцеления, то рискую совсем забыть вкус вина. Есть только один выход: добиться, чтобы нам прислали сюда бочонок.
В шесть часов возвратился Каранто, которому предстояло сменить Жюльена. Он присел рядом с товарищами и стал рассказывать о только что виденном фильме. Вскоре появились Тиссеран и сержант, и всякий раз, когда доносился стук калитки или когда звонил телефон, сердце у Жюльена бешено колотилось. Но неизменно оказывалось, что это возвратился кто-либо из солдат, а звонили с промежуточного узла связи, проверяя телефон.
Стали готовить ужин. Суп уже стоял на столе, когда появился последний из солдат поста наблюдения — коротышка Лорансен. Теперь Жюльен уже знал, что калитка больше не стукнет. Было еще светло, и дверь оставили открытой. Жюльен все же невольно поглядывал в сад.
После ужина Верпийа спросил, кто заступает на дежурство в десять вечера.
— Я, — ответил Тиссеран.
— Если хочешь идти в город или просто немного прогуляться, я могу тебя заменить, — предложил Жюльен.
— Спасибо, — ответил тулонец, — я никуда больше не хочу идти.
Лорансен и Верпийа переоделись и вышли в сад. Жюльен увидел, как в открытой калитке на фоне закатного неба четко вырисовывались их силуэты. Калитка стукнула, потом снова распахнулась. Послышался голос сержанта:
— Эй, Дюбуа! Поди-ка сюда. Тебя тут спрашивают.
Жюльен встретился взглядом с Ритером. Тот только покачал головой. Устремившись к калитке, Жюльен успел расслышать его слова:
— Пожалуй, я все-таки схожу в город…
На дороге, в нескольких шагах от калитки стояла Сильвия. Верпийа и Лорансен отошли довольно далеко, Через секунду девушка уже была в объятиях Жюльена. Когда они наконец оторвались друг от друга, она почти испуганно проговорила:
— Ты плачешь, дорогой, ты плачешь.
— Сильвия, я не могу тебе передать. Не могу…
Его голос пресекся от волнения. Она была тут, рядом, и ее золотистые глаза красноречиво говорили, что она не изменила, не могла ему изменить. Позади послышались шаги. Скрипнула калитка. Жюльен оглянулся и увидел Ритера. Парижанин безукоризненно подражал актеру Луи Жуве. Поравнявшись с влюбленными, он медленно помахал им рукой, словно в знак церемонного прощания, и скороговоркой произнес:
— Добрый вечер, добрый вечер. Я последний Казанова. Влюбленные одни в целом свете. Вечер заставляет нас забыть о том, что было днем…
Не останавливаясь и не поворачивая головы, Ритер сказал еще что-то, но Жюльен не разобрал его слов. Когда парижанин исчез из виду, Сильвия сказала:
— Опять пьян. А ты видел, какая у него губа? Подрался с кем-нибудь…
— Сильвия, молчи. Умоляю тебя, молчи…
— Что с тобой? Уж не собираешься ли ты опять плакать?
— Пойдем. Я не хочу тут стоять.
— Знаешь, у меня очень мало времени. Я прибежала, так как боялась, что ты будешь очень беспокоиться. Надеюсь, твой поэт по крайней мере сказал тебе, что встретил меня.
— Что… — Жюльен осекся.
— Он тебе ничего не говорил?
— Нет.
— Вот балда. Значит, он ничего не понял. А я на него достаточно красноречиво смотрела. Ведь если б он тебе сказал, ты бы, во всяком случае, все понял.
— Я тебя столько времени ждал. Знаешь, я просто с ума сходил.
— А я никак не могла тебя предупредить. Он приехал в полдень. Совершенно неожиданно. Его никто не ждал.
Она произнесла эти слова веселым голосом. Потом, видно почувствовав, что пережил Жюльен, торопливо прибавила:
— У меня есть хорошая новость для тебя, милый…
— Ты с ним говорила? Ты свободна?
Он привлек Сильвию к себе. Она понурилась.
— Нет, но все же у меня есть хорошая новость: этим летом он больше не приедет. Он отправляется в Мобеж, где у них есть еще одна фабрика. Немцы хотят ее отобрать. Кто-то должен всем этим заняться. И отец посылает его туда. — Сильвия на миг умолкла, потом жестко прибавила: — Понимаешь, эти люди думают только о деньгах, только о деньгах.
Они поцеловались.
— Ты на меня не сердишься за вчерашнее? — спросила Сильвия.
— Разве я могу на тебя за что-нибудь сердиться?
— Сам видишь, я пришла, как только сумела. И знаешь, всю дорогу бежала. Слышишь, как у меня колотится сердце?
— Ты просто прелесть.
— А теперь мне пора. Если хочешь, встретимся завтра в час. На дороге в Порш.
— Я в это время должен дежурить, но как-нибудь устроюсь, — сказал Жюльен.
Сильвия уже отошла на несколько шагов. Потом оглянулась и крикнула:
— Попроси своего поэтишку заменить тебя. Он может для нас это сделать. Поэтам положено быть друзьями влюбленных.
Она помахала рукой и убежала.
Жюльен медленно направился к посту наблюдения. Ему казалось, что все сияние этого летнего вечера сосредоточилось в его груди — все сияние и вся свежесть, которая уже утишила мучившую его прежде боль.
В ту ночь Ритер не вернулся домой. На следующее утро Каранто, ходивший за почтой, обнаружил его в конце аллеи: парижанин был мертвецки пьян, он лежал прямо на земле, уткнувшись лицом в ограду.
Часть четвертая
37
В августе англичане сделали попытку высадиться в районе Дьеппа. Несколько дней все разговоры вертелись вокруг этой темы, и война снова как бы приблизилась. Когда Жюльен рассказал об этом Сильвии, она заметила, что Мобеж расположен к северу от Дьеппа, но лицо у нее оставалось спокойным и непроницаемым. Известие о высадке родило у людей проблеск надежды. Никто не хотел верить вишистской прессе, где говорилось о полном поражении англичан и указывалось, что они понесли большие потери. Когда сомнений в этом уже не осталось, люди постарались поскорее забыть о катастрофе.
В течение лета и начала осени Сильвия и Жюльен трижды ездили в Альби. И всякий раз Жюльен испытывал огромную радость, она переполняла его сердце блаженством и надеждой. Молодые люди продолжали скрывать свою любовь от посторонних, но часто вели себя опрометчиво и сами весело смеялись над собственной неосторожностью, когда опасность была уже позади. Ритер однажды сказал Жюльену:
— Напрасно ты волнуешься: существует бог, покровительствующий влюбленным. И он, верно, заодно с богом, который покровительствует пьяницам: в тот вечер, когда ты вновь обрел свою фею, меня мучила такая жажда, что если бы твоя Дульцинея не помогла мне от тебя избавиться, я бы подох на посту наблюдения, точно рыба, вытащенная из воды.
Октябрь оставил следы ржавчины на деревьях городского парка, и, ожидая Сильвию, Жюльен слагал для нее стихи, в которых важное место занимали сухие листья, гонимые ветром. Присутствовали в них и все признаки зимы, иногда упоминалась и смерть. Молодые люди читали эти стихи вместе; Сильвии нравилась пронизывавшая их меланхолия, скорбная любовь, в которой слышались затаенные слезы, и омраченные тучами небеса В серенькие дни они подолгу сидели на скамье, не говоря ни слова и не сводя глаз с неподвижной поверхности водоемов. Их любви были свойственны часы безмятежного покоя, мягкой и глубокой нежности. Они ждали, сами толком не зная чего. Надеялись, хотя не могли бы точно сказать, на что именно. Война по-прежнему шла далеко, но она нависала над всем сущим. Не понимая, к чему она ведет, не зная, чем она кончится, каждый ждал конца войны, ибо это должно было разрешить все проблемы.
