Анна Козлова - Превед победителю (сборник)
В этот гребаный журнал папа меня и направил, сказав Таисии по телефону, что я была замужем в Германии, но развелась и теперь вернулась домой в чудовищной депрессии, которую усугубляет моя социальная праздность.
Я сидела перед ней в протертом графоманскими жопами кресле, а она, глядя на меня с наигранной ласковостью, интересовалась: что же все-таки со мной произошло в Германии?
— Ну, — сдавленно произнесла я, — у нас как-то не сложилось…
— Он изменял? — почему-то шепотом спросила Таисия.
— Нет. — Я судорожно думала, что бы сказать, чтобы не выглядеть трагической идиоткой. — Он сильно пил.
— О! — Таисия понимающе кивнула. — Это самое страшное, — добавила она, помолчав.
Видимо удовлетворившись подтверждением того, что не она одна мучилась с алкашом, Таисия подробно изложила мне ситуацию в ведомственной газете, носившей двусмысленное название «Голос общественности». Хихикая, она поведала, что главный редактор сильно ей обязан и не сможет отказать ни в чем, потому что на досуге пишет эротические романы, которые за свой счет печатает («с купюрами, разумеется») в журнале Куропатова.
— Это помогает как-то выжить, — прояснила она ситуацию. — Ты сейчас, конечно, далека от всего этого, но поверь, здесь, в России, идет настоящая политическая резня между патриотами и грязными подонками, которые развалили Союз, и пресса — это настоящий полигон, хотя… — Она задумчиво помолчала. — Это не касается «Голоса общественности». Так или иначе ты поработаешь там немного, поймешь что к чему и тогда уйдешь в настоящую, боевую журналистику. — Таисия многозначительно улыбнулась и кивнула на письменный стол, где лежала измятая газета с ничего мне не говорящим названием «День грядущий».
— Да, да, — поспешила ответить я. — Огромное вам спасибо.
По дороге домой я зашла в бар и выпила четыре литра пива. Я перестала быть проституирующим ничтожеством — я нашла серьезную работу.
Глава 5. Лев in love
Редакция «Голоса общественности» состояла из четырех человек, включая эротоманствующего главного редактора, с которым я практически не общалась и только раз в две недели выслушивала с умным видом какие-то его фантасмагорические пожелания по поводу моей дальнейшей деятельности. Мне было немножко неудобно, когда он подлавливал меня в коридоре или в буфете и, стоя передо мной — его голова располагалась на уровне моего силиконового лифчика, — говорил, что в следующем месяце необходимо наладить отношения с губернаторами и внедриться в мэрию, чтобы заставить там всех подписаться на нашу газету «на финансовой основе». Я только кивала и надеялась, что этот разговор скоро закончится, потому что в противном случае я просто рухну на пол в истерике, и меня уволят. В принципе я бы не удивилась, если бы он дал мне задание распространять «Голос общественности» на сходках криминальных авторитетов или разыскать главного егеря Брежнева и убедить его раздеться, а потом побегать по правительственным угодьям от стаи разъяренных волков.
Основную часть дня я проводила в обществе заместителя главного редактора и моего непосредственного начальника, у которого над рабочим столом висел плакат: «Лесбиянки! Вон! Вон! Вон!», и своей напарницы по редакционному циклу Валерии — это была прыщавая тридцатилетка, черпавшая мудрость жизни из глянцевых женских журналов.
Все трое мы были приблизительно одного возраста, и Валерия, как-то листая Gala, сказала, что лучший способ продвинуться по карьерной лестнице — это скоординировать профессиональные усилия с людьми своего поколения. Заместитель главного редактора — его звали Юра — серьезно задумался над ее словами и, казалось, даже вышел из своего обычного расслабленного состояния.
— Но как тогда быть с разницей жизненных позиций и социальной адаптацией, ведь невозможно представить себе ситуацию, при которой геи успешно сотрудничают с убежденными натуралами и избегают всех сопутствующих проблем?
Он был помешан на гомосексуализме и мастерски сводил все разговоры к обсуждению этой животрепещущей проблемы. Наверное, Юра был из тех мужчин, которые поддались в юности противоестественным порывам, а всю оставшуюся жизнь бегали с жопой в мыле и кричали: «О боже, я — гомик!» При этом он одевался и выглядел подчеркнуто двусмысленно, очевидно надеясь доказать всем и вся, что его натурализм настолько непреодолим, что даже не требует явной гетеросексуальной окраски. Юра носил волосы до плеч, разговаривал тягучим, женственным голосом, а один раз я даже заметила у него на мизинце золотое кольцо в виде крокодильчика.
Это было похоже на какое-то помешательство, но все время, не занятое версткой, читкой полос или вязким придумыванием оригинальных заголовков (когда все впадали в неимоверную тупость), мы говорили о сексе. Возможно, это объяснялось тем, что ни у меня, ни у Валерии — в отношении Юры это было сказать трудно, так как он все тщательно скрывал, — не было постоянных партнеров, и свою долю наслаждений мы вырывали у этой долбаной жизни преимущественно в пьяном бреду, после каких-то вечеринок в общественных местах, а потом месяцами колотились из-за того, что делали это без презервативов.
— У тебя было много мужчин? — спросила меня Валерия, отложив Marie Claire и закуривая длинную сигарету с ментолом.
— Ну, мне хватало, — ответила я, раздумывая над тем, как сократить текст из двадцати страниц до одной.
Юра взволнованно засопел в углу, где безуспешно пытался понять, внес ли верстальщик его правку.
— Я читала, — продолжала Валерия, и я могла поклясться, что она вычитала это только что, — что женщина, у которой было более двадцати продолжительных отношений с различными партнерами, начинает воспринимать разнообразие как образ жизни и уже не способна к браку.
— Почему? — осведомилась я.
— Она уже не считает брак естественным финалом отношений, — с готовностью ответила Валерия. — В ее сознании ценность постоянства нивелируется, и часто она бессознательно стремится прервать очередную связь, чтобы завести новую.
— И что же с этим делать? — Я по очереди перечеркнула страницы со второй по двадцатую и уставилась на Валерию.
— Нужно менять свой эмоциональный настрой, — сказала она. — И учиться видеть ценность в конкретном мужчине, а не в сексе.
— Мне кажется, дело в другом, — вмешался Юра, доставая сигарету из мятой пачки, — просто такая женщина ориентируется на мужчин одного типа, тех, кто не склонен к серьезным отношениям, в толпе она видит только их, а все прочие, за кого она, может быть, и могла бы выйти замуж, кажутся ей совершенно недостойными внимания.
— Интересно, — я тоже закурила, — а все эти мужчины, они тоже видят в толпе только эту женщину и не уделяют внимания тем, на ком могли бы жениться?
— Наверное, да, — сказала Валерия, подумав. — Какой-то замкнутый круг.
Некоторое время все молча дымили и размышляли над этой безвыходной ситуацией.
— Но вот кого я вообще не понимаю, — вдруг резко переключился Юра, — так это тех женщин, которые занимаются проституцией. Как можно делать это с кем попало? По-моему, они просто ищут легкий путь, потому что я просто не представляю себе ситуацию, при которой нельзя заработать другим способом.
— Да! — воскликнула Валерия.
— А ты-то сам ходил к проституткам? — спросила я.
Юра почему-то не ответил, и все посмотрели на меня, ожидая взвешенного суждения на эту донельзя актуальную во время рабочего дня тему.
— Все женщины до единой занимаются проституцией, — заявила я. — Все мыслят свое тело исключительно в денежном эквиваленте, и мне кажется, сам брак между мужчиной и женщиной, когда недвусмысленно указывается на то, что один должен содержать другого, является апофеозом проституции. Ведь, — я решительно замахала руками, видя, что они оба готовы мне возражать, — так называемая патриархальная семья, о разрушении которой теперь так горюют, ничем, в сущности, не отличается от борделя, где за еду, кров и побрякушки женщина расплачивается в постели, но при этом искренне полагает, что так ей повелел Господь. Что же касается внебрачного секса, то покажите мне женщину (не нимфоманку), которая будет спать с мужчиной, если предварительно он не отвел ее в ресторан, в кино и не подарил ей хотя бы брелок для ключей. Разве многие женщины не идут в рестораны с теми, кто им совершенно не нравится, но у кого есть деньги? Так не мудрее ли и, главное, не честнее ли просто взять эти деньги и дать мужчине то, во имя чего он их готов тратить, а не спать за ресторанную жратву, сжав зубы и делая вид, что ты влюблена до беспамятства?
— Но ведь этим ты приравниваешь чувства людей к товарно-денежным отношениям капитализма, — взволнованно сказал Юра и закурил новую сигарету. — Ведь тело — вместилище души, и что же должно происходить с душой, когда оно становится товаром?
