Виктор Ремизов - Кетанда
Илья черпал и черпал. Он оглянулся на Леньку. И тот — одна рука на румпеле, другая на борту, с усов течет — улыбнулся вдруг ему, вроде бы и не ему, а на его кепку, но и Илья успел улыбнулся в ответ. И странное дело — в лодке было полно воды, за бортом бушевала дурная, смертельная для топора-Илюхи опасность, но от простых этих взглядов, которыми они встретились, вдруг исчез страх. И Ленька крикнул Илье что-то такое матерное и веселое, что даже Артем очнулся, посмотрел на них хмуро и тоже снял с головы фирменную бейсболку.
Наконец, войдя в затишье за небольшим островком, они тяжело ткнулись в песок. Вода скатилась назад, и корма ушла под воду.
Вещи были неподъемные, они выволокли их на берег и, с трудом подняв лодку на бок, вылили воду. Встали за куст от ветра. Закурили, тряся мокрыми руками. Илюха не курил. Он просто стоял, сдерживая дрожь во всем теле, и глядел на высокие волны, в которых они только что были.
— Закуривай, — протянул Ленька пачку Илюхе, — если бы не черпал — кранты! Кормили бы раков!
— Да ладно! — небрежно сощурился Артем, выбивая о колено бейсболку.
Илюха потянулся к пачке. Его так трясло, что он не попадал рукой, и Ленька прикурил сам и дал ему дымящуюся сигарету.
— Спасибо, — кивнул он Леньке. И столько благодарности было в его взгляде, что Ленька отвернулся и пошел таскать вещи в лодку.
Вскоре они подъехали к ребятам.
— Труба, мужики, — заорал Артем, выбираясь на берег, — чуть не утопли! А где костер-то? А девки?
Он быстро все выяснил и, никого не дожидаясь, рванул, хлюпая мокрыми кроссовками, в лагерь. Илью отправили следом. Он хотел подойти к Леньке и как-нибудь хорошо пожать ему руку, но постеснялся, да и тот как раз уходил куда-то в лес.
Илью трясло от мокрой одежды, проходящего страха и еще от какой-то глупой радости, что вокруг лес и сухие листья и совсем нет воды. Он широко, твердо шагал по тропинке, и сердце его тихо радовалось жизни и благодарило Леньку. Еще бы пару минут, и всё! Так он говорил себе, но ему не верилось. Он почему-то точно знал, что Ленька и тогда бы его спас. Он даже видел, как впереди, в волнах, плывет Артем, размахивая тяжелыми рукавами куртки, а Ленька тащит его. И остров уже рядом.
Илья остановился. Ему вдруг так гадко стало на себя, что он вообще ничего не сказал. Не попрощался даже. Он стоял, обернувшись назад, пытался представить, как возвращается, и понимал, что не может, что ему никогда не преодолеть этой странной неловкости перед друзьями. То чувство, что остановило его сейчас, на этой тропинке, почему-то никак не могло быть сказано вслух. И он стоял, тупо глядя себе под ноги, и все видел перед собой Леньку.
Где-то рядом уже слышались девчачьи голоса, и он пошел в лагерь, понимая, что уже никогда ничего ему не скажет.
Ленька вернулся с охапкой сухого плавника и, запалив небольшой костерок, сел возле, на корточки. Его грязные, в мозолях и ссадинах руки, протянутые почти в самое пламя, подрагивали и как будто не чувствовали огня. Большой палец на правой руке был разодран до крови.
— Ты где это? — спросил Боря, легко вытаскивая на обрывчик тяжелую сумку с гремящими в ней бутылками, — пластырь надо?
— Да ладно…
Пока разгружались и таскали вещи, Андрей, незаметно от Леньки, достал из рюкзака три бутылки водки, положил в пакет и отнес в лодку. Сунул в бардачок. Они обсудили это дело, пока ждали лодку. Все, правда, настаивали, что хватит и двух бутылок, что в лесу магазина нет.
Закурили. Студенты подустали, попадали вокруг костра на сухой, нагретый солнцем берег. Молча затягивались. Рядом с лодкой плеснулась рыба, и Ромаша подумал, что надо обязательно прийти сюда с удочками, но потом вспомнил про свое любимое тихое место в заливе среди камышей, улыбнулся сам себе и передумал.
Настроение у всех было хорошее. Впереди целых шесть дней. Почти неделя. Рыбалка, ночной костер с гитарой, Городницкий, Визбор, Окуджава, да мало ли что — просто на зеленой травке поваляться, позагорать или побродить, на весенние разливы посмотреть. У всех были какие-то приятные планы. У Андрея была Лера, у Романа — Оксана. И Боря приехал не холостой. Отношения, правда, только начинались, но на всякий случай он взял отдельную палатку.
— Да, Леня. — сказал Рома, задумчиво глядя в костер, — если бы не ты и не твой могучий пароход, куковали бы мы сегодня на берегу.
Все закивали, поддакивая, и с благодарностью посмотрели на Леньку.
— Да-а, херня. Движок бы вот дотянул. Сейчас приеду, перебирать будем с отцом.
— Может, тебе денег дать? На запчасти там. — спросил Андрей и пожалел, потому что водка уже лежала в лодке, и если бы еще и деньги, это был бы перебор.
— Да ну-у, — Ленька насмешливо посмотрел на Андрея и потрепал Ляльку за ухо. Она подползла ближе, прижалась к Ленькиным коленям и посмотрела на всех умными, карими глазами, как будто подтверждая, что деньги им на самом деле не очень нужны. Нужны, но не очень.
Замолчали. В другой раз москвичи обязательно полюбопытствовали бы, хотя бы и просто так спросили о Волге, о рыбалке, о жизни в деревне, наконец, но сейчас всем хотелось в лагерь. К девчонкам, обустраиваться, ну и всякое такое. И никто ничего не спрашивал. А Ленька так устал, что ему уже ничего не хотелось. Только почему-то слегка досадно было, что угрохал на них полдня. Из-за Оксаны, что ли, из-за этой — сука, пока плыли, ни разу и не взглянула. А может, и не из-за Оксаны, может, просто поговорить хотелось с этими москвичами, но он им, это Ленька хорошо видел, был уже не интересен.
— Ну ладно, — Ленька встал, — поехали, Лялька. Давайте, мужики, может, подвалим к вам на майские. С гармошкой.
Все потянули руки, прощаясь и приглашая. Андрей пошел проводить до лодки. Он чувствовал себя неловко. Как-то нехорошо выходило. Получалось, что вроде никак не отблагодарили человека, и, когда Ленька уже начал наматывать заводной шнурок, сказал, будто извиняясь:
— Я там в бардачок сунул. Тяпните вечером с отцом.
— Чего? — не понял Ленька.
— Водка.
Ленька открыл бардачок, увидел пакет и внимательно с усмешкой посмотрел на Андрея.
— Ты что же за барыгу меня держишь? — он небрежно вытащил пакет и, перешагнув через ничего не понимающую Ляльку, пошел на берег. — Давай здесь вмажем. Эй, вы куда! Закуска есть?!
Москвичи разбирали рюкзаки, оживленно что-то обсуждая. А кто-то уже и двинулся по тропинке. Все остановились, озадаченно глядя на Леньку. Пить никому не хотелось. То есть хотелось, но не здесь. И не с ним.
— Леньк, нам еще палатки ставить… дел полно, — Андрей замялся, — да и тебе еще ехать. Давайте… правда что ли, приезжайте Первого мая.
— Да что тут пить-то! Вмажем, и пойдете, — на самом деле Ленька пил мало и теперь зачем-то играл роль человека, который легко может выпить много. — Он уселся возле костра, по-хозяйски поставил бутылку, содрав с нее пробку, — посуда есть, или так? Да вы чего стоите-то?
Разлили на четверых — Вадик отказался — и, как ни верти, а повеселели. Курили, блаженно глядя на речку, понимая, что этот ненужный выпивон все равно скоро кончится. Ленька сразу махнул свою кружку и, хотя есть очень хотелось, к закуске не притронулся.
— А я как раз похмелиться хотел, — Ленька откинулся на локоть, — всю ночь на турбазе куролесили. Там у меня тоже одна студентка есть.
Он врал, потому что ему захотелось вдруг быть таким же свободным, как эти московские студенты. Приехали вот на Волгу. И девки у них что надо. Ему хотелось спросить, женаты они кто или не женаты, но не спросил. Конечно, не женаты. Видно же. И еще про Оксану хотелось. Аж досада разбирала. Если б он ее сейчас увидел — один на один — он бы спросил… нет, он бы просто сказал ей. — Ленька снисходительно сощурился: да пошла ты! А может, и не сказал бы.
— Давай еще по одной, чего сидим как на поминках?
— Нет, нам уже надо идти. Не обижайся. Сейчас до дома доберешься, с отцом выпьешь, — Андрей дружески, но все-таки осторожно, видно было, что Ленька захмелел, потряс его за плечо.
— Да-а, эта разноется. Давай кружки. — Он сдернул пробку зубами.
После второй — Ленька опять выпил залпом и не закусывая — его совсем понесло. Он взялся за Ромкину гитару, но получалось плохо, пальцы пьяно спотыкались по ладам.
— Не. Давай, кто-нибудь. Сыграй. Ты умеш? А кто? О! Роман! О, молодец! Молодец, мужик, — повернулся он к Андрею. — От, он мне нравится! И на гитаре умет! Давай куртками меняться, Роман! — опьянев, он заговорил по-деревенски, а Рому ударял на первом слоге, и получалось вроде клички.
Москвичи снисходительно улыбались на его глупости или разговаривали между собой, но Ленька ничего этого уже не замечал. Он прихлопывал себя по ляжкам и водил плечами.
— Поехали со мной, говорю, Роман! В клуб завалимся. У нас никто так на гитаре не умет. Что у нас тут, чухня одна!
Роман перебрал пару раз «Цыганочку», подтянул струны и, поняв, что уже можно не играть, отложил гитару.
