Тиркиш Джумагельдыев - Энергия страха, или Голова желтого кота
С чем еще можно сравнить холод, охватывающий его? Он остужает кровь, избавляет от необдуманных поступков, спровоцированных вспышками гнева. Это энергия страха.
А энергия, от которой исходит тепло, есть не что иное, как чувство, порождающее решительные действия, желание отомстить, сохранить достоинство. При этом человек не пытается анализировать реальное положение, отрицает разум. Но, видимо, до тех пор, пока не столкнется с настоящей, реальной опасностью. Стоило Абдулле столкнуться с ней, как энергия страха взяла верх.
Сумеет ли он объяснить Сельби эту истину? И надо ли объяснять?
18. Спектакль во дворце
Дворец Великого Яшули под семью куполами, зал на три тысячи мест.
Абдулла спокоен, смотрит на экран телевизора с любопытством, даже улыбается.
А Сельби дрожит, трясется. Она почему-то вообразила, что их судьба решается сейчас, в зале, на чрезвычайном заседании Народного Собрания.
По Ашхабаду прошел слух, что на большом экране покажут террористов, прямое включение будет. Сельби с утра сама не в себе — увидит Гулназара, убедится, что он жив! Еще она вбила в голову, что, увидев и услышав ее брата, Великий Яшули тут же убедится в его невиновности и прикажет освободить. Это — страх. Страх заставляет человека верить в несусветное, делает человека наивным, слабым. С какой стати Великий Яшули озаботится судьбой Гулназара? Разумеется, надеяться на лучшее приятней, чем искать ответ на этот вопрос.
На сцене — три стола. Два — обычные. А тот, что между ними, посередине, — украшен цветами. Позади него — золоченое шахское кресло Великого Яшули. Три тысячи человек ждут в зале. В первых рядах — старейшины в тюбетейках. Впрочем, тюбетейки на всех — на женщинах, на мужчинах, на молодых, на старых. Правда, женщины с накинутыми на плечи платками портят стройные солдатские ряды тюбетеечников. Никто не догадался отсадить их отдельно. И чтобы платки были одинаковыми. А если рассадить их через один с мужчинами, получится как туркменская национальная вышивка — гайма.
В каждом ряду — три-четыре человека с государственными флагами. Они знают, когда поднимать флаги, размахивать ими.
Среди привычных лозунгов взгляд Абдуллы тотчас выхватил новый, незнакомый. На зеленой материи белыми буквами: «Мы требуем, чтобы Великий Яшули стал пожизненным главой государства!»
Телевизионная камера то и дело останавливается на нем.
Затем переходит на другие: «Террористам — смерть!» «Разрушителям страны — смерть!»
— Какой ужас! — запричитала Сельби. — Это они сами написали? Не велел же написать это Великий Яшули?
Когда Президент вышел на сцену — в зале словно бомба взорвалась. Три тысячи человек вскочили с мест и закричали. Над головами взметнулись сотни флагов и транспарантов. Казалось, каждый кричал, что хотел и мог — слов не разобрать, лишь общий гул голосов вздымался к высоким сводам. Постепенно, как по команде невидимых дирижеров, выделился четкий ритм, и вскоре в едином порыве зал начал скандировать: «Террористам — смерть!», «Разрушителям страны — смерть!» Раз десять прокричали так три тысячи человек, затем что-то сбилось, смешалось на краткий миг, но тут же выправилось, и раздавалось только: «Смерть! Смерть! Смерть! Смерть!»
— Боже мой! Боже мой! — схватилась за голову Сельби и выбежала на кухню.
Началось чрезвычайное заседание Народного Собрания.
Сельби вернулась в комнату. Села тихо-тихо, словно боялась нарушить тишину, установившуюся во дворце.
На сцене появился муфтий в белой чалме. Его с двух сторон сопровождали почтенный яшули в огромной папахе, в халате, и женщина, закутанная в белый платок.
— Наша паломница вышла! — обрадовался Абдулла. — Хаджибиби! Сейчас будет читать монолог, который в театре читала. Она и муфтию не даст ходу, вместо него молитву заведет… Вот тебе актеры нового театра!
Абдулла засмеялся, захлопал в ладоши.
Но Хаджибиби слова не дали. Она и аксакал в папахе встали по бокам и чуть позади муфтия, видимо, символизируя единство народа и веры. А муфтий заговорил… Великий Яшули — праведник земли туркменской, на него пал взор Всевышнего… Возблагодарим же Господа и родителей нашего вождя, давших миру и туркменскому народу такого человека — средоточие мудрости и святости…
Из первых рядов зала вышли почтенные старцы-яшули и окружили кресло Президента.
— Тяжелая артиллерия пошла! — предупредил Абдулла. — Сельби, затыкай уши, а то оглохнешь от грохота пушек. Они далеко стреляют, как бы до нас не достали.
— Тебе что, смешно?! — разозлилась Сельби.
— Каждый делает, что умеет, страх можно уничтожить смехом.
Один из старцев начал зычным голосом: «Ты наш глава государства, глава народа. Мы, аксакалы, посовещавшись, пришли к единому мнению: ты должен стать пожизненным Довлетбаши — главой государства! Люди! — обратился он к залу. — Мы не хотим произносить чуждое для нас слово «президент», мы говорим — Довлетбаши!»
Зал в едином порыве встал с мест и разразился бурными, продолжительными аплодисментами. Когда они утихли, Великий Яшули сказал простым яшули, аксакалам: «Я не могу и не буду нарушать Конституцию, которую создал для народа!»
«Не нарушай! Храни Бог от нарушений! — возразили старейшины. — Мы не говорим тебе: «Нарушай!» Мы говорим: «Исправь!» Исправь для народа. Этого хочет и требует от тебя народ».
— Вот это да! — захлопал в ладоши Абдулла. — Хороший сценарий, хорошая режиссура, хорошая игра!
На сцене разгорелся спор.
«Назначив тебя вечным Довлетбаши, народ дает ответ всем врагам!» — говорили старейшины.
«Я уважаю и преклоняюсь перед обычаями и голосом моего народа, — отвечал им Президент. — Но для изменения Конституции надо провести всенародный референдум, иначе не бывает…»
«Мы таких слов не понимаем и понимать не хотим! — возразили яшули. — Разве голос народа хуже какого-то там референдума? Разве не так?» — крикнул в зал старейшина с зычным голосом.
Три тысячи человек откликнулись: «Так! Так! Так!»
— Посмотри на торжество туркменской демократии, Сельби! Президента загнали в угол!
Великий Яшули, засмеявшись, сказал: «Раз народ говорит, тут уже никуда не денешься…»
Народное Собрание тут же провозгласило его вечным и пожизненным Довлетбаши.
— Закончился первый акт спектакля, — сказал Абдулла. — Но антракта вроде не предвидится… Начинается второй акт!
— Я не понимаю, чему ты смеешься? Вообще — где подцепил эту дурацкую заразу: смеяться надо всем?
— В этой стране не надо быть человеком — лучше быть верблюдом. Разве ты видела, чтобы верблюд чего-то боялся? Жует колючку и больше ничего не требует. В пустыне колючки много! Только люди не понимают, что верблюд смеется над ними. Людям известно девяносто девять имен Бога, на самом деле их должно быть сто. Сотое имя знал лишь двоюродный брат пророка Мухаммеда — великий халиф Али, но не сказал людям, прошептал его на ухо своему верблюду. А от верблюда мы его не услышим. Потому что он умнее людей, он знает: поделись этим именем с нами — мы тут же его испохабим, как предыдущие девяносто девять. Пусть хотя бы одно имя Бога не попадет на язык бесчестных, — думает верблюд. Ты только посмотри на этот зал, у каждого ведь на языке Бог. Ну как же не смеяться?!
Для предоставления Народному Собранию предварительных сведений о попытке покушения на жизнь Довлетбаши на трибуну поднялся главный следователь Генеральной прокуратуры Айдогдыев.
— Это он! — сказала Сельби. — Страшный человек, чтоб иссохло его лицо!
— А ты не смотри — только слушай.
Айдогдыев сообщил, что на пути следования Президента был установлен заряд мощностью десять килограммов тротила.
— Ну да, — усмехнулся Абдулла. — А раньше говорили — пятьдесят. Но Би-би-си им объяснило, что от пятидесяти килограммов тротила во всей округе ни одной живой души не останется.
Айдогдыев также сказал, что в заговоре принимали участие и изобличены граждане трех иностранных государств.
— А раньше говорили, что семи. Наверно, в Туркмении не нашлось семи иностранцев, все разбежались…
Тут их показали на большом экране, иностранных террористов — и Абдулла прикусил язык. Он сразу же узнал своих сокамерников — турка-дальнобойщика и русского-кээнбэшника.
Все они сидели.
— Почему они сидят? — вдруг спросила Сельби.
Абдулла уже открыл рот, чтобы объяснить: «Избиты так, что ноги не держат» — и снова прикусил язык.
На экране появились лица одиннадцати туркменских организаторов и исполнителей покушения. Похожие друг на друга как близнецы, высохшие, как скрученная веревка, они смотрели в одну точку, будто каждого оглушили ударом по голове и затем насильно открыли глаза.
— Гулназар! — вскрикнула в ужасе Сельби, увидев брата среди заморенных, сгорбившихся людей. — Почему он такой? Что они с ним сделали?
