Ирина Майорова - Метромания
– Ну да, – поддержал недавнего оппонента Дмитрий. – А случай, зафиксированный по всем правилам – милицией и психушкой, – был всего один.
– Ошибаетесь, коллега, – возразил Грант Нерсессович, – по крайней мере, три.
– Правда?! – изумился Дмитрий и полез в карман за блокнотом и ручкой, чтобы записать информацию.
Легкой иронии, с которой Симонян произнес слово «коллега», и лукавства в глазах старика Дмитрий не заметил.
– Да, о том случае, произошедшем на станции «Проспект Вернадского» весной две тысячи шестого, много писали, – обращаясь к Максу, сказал Симонян. – Двадцатилетний парень толкнул под приближающийся поезд ровесницу – студентку какого-то вуза. Девчонка, слава богу, оказалась не слабонервной и сообразительной: не вскочила, не заметалась, не полезла наверх… Попытайся она выбраться на платформу – всё, погибла бы. В контактном рельсе – он как раз по боковой грани проложен – 820 вольт.
Как ни удивительно, студентка сделала единственное, что могло спасти ей жизнь – легла «солдатиком» между рельсов: руки вдоль туловища, голова набок. Над ней прогрохотали несколько вагонов, и состав остановился. Потом машинист протянул поезд вперед, девушку достали. Целую и невредимую, если не считать нескольких синяков и стресса. А «толкателя» скрутили пассажиры. Выяснилось, что он уже лет десять на учете в психдиспансере состоит с диагнозом «шизофрения». Общественность тогда долго возмущалась: как же это родственники его без сопровождения из дома выпускают?
– Думаю, после того ЧП мальчика до конца жизни в отделении для буйных закрыли, – предположил, завершая рассказ, Грант Нерсессович.
– Вы сказали, что якобы еще были похожие случаи, – напомнил Дмитрий.
– Ну да. Вскоре после того ЧП мне знакомый доктор позвонил. Тоже армянин, только родом из Баку. Психиатр, в судебной экспертизе работает. Наверняка по просьбе Нины, моей дочери, которая пыталась представить меня умалишенным. Но это сейчас неважно, тем более что сам доктор Налбандян ни о чем таком не заикнулся… Сказал: звоню, мол, просто так, решил поинтересоваться, как жизнь молодая. Соотечественники поговорили о том о сем, потом Грант Нерсессович спросил про случай на «Проспекте Вернадского». Доктор заметил, что помимо этого самого близкого по времени ЧП и незадолго до него было еще два подобных случая. И что клиническая картина у всех троих «толкателей» одна и та же. Больной утверждает, что слышит голоса, которые приказывают ему покончить с собой, бросившись под колеса поезда. Однако выполнить приказ не может, боится, а потому пихает на рельсы кого-то другого. В обследовании одного из «толкателей» доктор Налбандян принимал участие. Тот уверял, что трижды подходил к краю платформы, но так и не смог прыгнуть, а голоса звучали все громче, все требовательней. Чтобы избавиться от этих ужасных, якобы раздирающих мозг воплей, он и толкнул ожидавшего поезд пассажира. Мол, голосам все равно, кого поезд раздавит, – лишь бы раздавило.
– А знаете, какой день для метро самый черный? – спросил Дмитрий.
– День недели? – уточнил Макс.
– Нет, дата. 23 февраля 2005 года. Тогда под колесами погибло четыре человека. Трое – самоубийцы, четвертый – во всяком случае, согласно официальной версии – по неосторожности.
– Дим, а вот ты скажи… – начал Кривцов и тут же уловил настороженность во взгляде Симоняна, едва заметно кивнул старику: дескать, не тревожьтесь, лишнего не спрошу. – Может, есть у тебя сведения… Маньяки по ночам в метро промышляют?
Парень помотал головой:
– Нет, я ничего такого не слышал. Да и с чего им там промышлять? Там же ночью пассажиров, то есть пассажирок, нет. Тетки, которые по ночам в тоннелях и на станциях работают… ну не знаю… Во-первых, они поодиночке не ходят, а во-вторых, ну кому они нужны? Я как-то на станции «Площадь революции» дежурил – считал, сколько студентов зачеткой по носу бронзовой пограничной собаки стукнут. Знаете, примета есть: если перед экзаменом или зачетом так сделать – все будет в полном ажуре. В июне дело было, в самый разгар сессии. Сижу, в блокнотике черточки ставлю. Уже три страницы исписал, как вдруг ко мне какая-то тетка в метровской форме подлетает и давай орать: «Я давно за тобой наблюдаю! Это ты, паршивец, у чекиста все время маузер из рук вырываешь! Наш начальник станции замучился железные болванки заказывать, чтоб его снова вооружить!» И милицией грозится. Я ей: «Да вы что, гражданочка, с дуба рухнули? Я ж не метровандал какой, а метрофанат». А она знай орет: «Мне по хрен, как такие, как ты, называетесь, а только портить имущество не позволю!» И – кулаком под дых. У меня аж в глазах потемнело – не помню, как на пол опустился. Так и сидел на корточках, пока не продышался. Такую попробуй изнасилуй, она сама кого хочешь в извращенной форме…
– А информацию-то, когда очухался, дособирал? – развеселился Макс.
– Конечно. А иначе как о чистоте эксперимента можно говорить? Ну, а через пару дней я у одного из чекистов – того самого, за которого мне тетка врезала, пост занял. С ним тоже легенды всякие связаны. Народ верит: если маузер этого «железного Феликса» с утра потрогать, день удачно сложится. И в финансовом, и в прочих отношениях. По части секса, например. Поэтому до чекиста все больше дядьки-тетки с солидными кейсами домогаются. Дядьки – чаще. Одни руками за ствол маузера хватаются, другие по нему папками с бумагами трут – наверное, там какие-то важные договоры или контракты, третьи – бумажниками. А один богатенький Буратино только для того, чтоб с чекистом договориться, в метро спустился. Честное слово! Я сам видел, как он с эскалатора соскочил и прямо к гэбэшнику. По сторонам зыркнул, шмяк по оружию кожаной папкой – и обратно наверх.
– У вас, наверное, и про другие скульптуры в метро много материала собрано? – деловито поинтересовался Симонян.
Старик, похоже, и впрямь начал относиться к юному гостю как к коллеге и соавтору.
Почувствовав это, пацан даже раздался в грудной клетке:
– Естественно!
И поведал про то, что памятник Ленину на «Комсомольской»-кольцевой постоянно пачкается. Его раз в две недели со всякими моющими средствами драят, а он через пару дней уже, глядь, опять как чумазый беспризорник. А еще вождю на лысую голову народ кепки любит натягивать. Один из местных работников поначалу эти фуражки в шкафчик к себе складывал – говорил, коллекция у него, а потом, когда дверка перестала закрываться, взял и скопом на помойку отнес. Станцию «Белорусская»-кольцевая в прежние годы украшала огромная скульптурная группа «Советская Белоруссия». Когда второй проход пробивать стали, никак не могли решить, что с ней делать. Ну некуда такую громадину девать! Белорусы хотели себе забрать: вы, мол, нам только ее на поверхность поднимите. А как поднимешь, если ее прямо внизу монтировали и части склеивали намертво, чтоб никакие хулиганы руки-ноги оторвать не могли. Так и пришлось разбить на мелкие кусочки и на помойку.
Сквозившая в тоне юного визитера снисходительность Симоняна определенно задела за живое. И он решил реабилитироваться:
– А вот вы, молодой человек, никогда не задумывались, почему на той же «Комсомольской»-кольцевой на панно «Триумф Победы» трибуна Мавзолея абсолютно пустая?
– Нет.
– А я скажу почему, – удовлетворенно кивнул головой Симонян. – Первоначально панно называлось «Парад Победы». На нем Сталин, Берия, Молотов, Маленков и Каганович, стоя на трибуне, смотрели, как к подножию бросают фашистские знамена. Через год после открытия станции, в пятьдесят третьем, арестовали Лаврентия Палыча. Что делать? Скоренько у его изображения на мозаике отколупали очки, чтоб не узнать было. Но это была временная мера. Через месяц всю физиономию вылущили. Вскоре пришел черед Маленкова, а затем и остальных. В шестьдесят третьем добрались и до Иосифа Виссарионовича. «Вождя всех народов» выкорчевывали сразу с двух мозаик – с «Парада Победы» и с «Вручения гвардейского знамени». Оба творения Павла Корина после переделки изменились до неузнаваемости. Да и названия у них поменяли. «Парад Победы» с приобретением на переднем плане аллегорической фигуры Родины-матери стал именоваться «Триумфом Победы», а «Вручение гвардейского знамени» – «Выступлением Ленина перед красногвардейцами, отправляющимися на фронт». В первоначальном варианте был генералиссимус с древком в руках и коленопреклоненный офицер, целующий полотнище, а нынче мы имеем в наличии держащего пламенную речь Ильича.
– Я помню эти мозаики на «Комсомольской», – сказал Макс. – Но меня знаете что больше всего интересовало? Как художнику в начале пятидесятых разрешили Христа на знаменах войск Александра Невского и Дмитрия Донского изобразить?
– О да, это тоже прелюбопытнейшая история! – воскликнул Симонян и возбужденно потер ладони.
Из его рассказа Макс и Дмитрий узнали, что автор мозаик на «Комсомольской» Павел Корин родился в Палехе, в семье крестьянина-иконописца. Закончил иконописную школу и некоторое время даже работал в мастерской Донского монастыря. А потом наступили другие времена, и пришлось потомственному иконописцу прилагать свой талант в метро. А поскольку Павел Дмитриевич ни веры, ни полученных в юности навыков не утратил, то на панно «Александр Невский», на огромном полотнище великокняжеского стяга он попытался восстановить утраченный шедевр новгородской живописи – лик «Спаса Нередицкого». На второй мозаике в руках у Дмитрия Донского, ведущего воинскую братию на Куликово поле, – тоже знамя с ликом Спаса. Незадолго до открытия «Комсомольской» какой-то бдительный товарищ донес в органы: мол, художники рисуют иконы. Корина вызвали в горком. Но, на счастье, проработку поручили Екатерине Фурцевой. А будущему министру культуры панно так понравились, что она художнику пообещала «все разрулить». Пошла к Хрущеву, и тот посоветовал: «Да вы просто сделайте так, будто на знамена ветер дует. Лик Христа останется, но все ж таки не икона!»
