Татьяна Огородникова - Очаг вины

– Мне не нравятся твои новые творения, но я чувствую в них мощь и энергию жизни. Я даже хотел бы иметь одну из них у себя в офисе, потому что, кажется, они придают сил и стимулируют к действию!

Художник обиженно засопел. Бизнесмен захохотал и продолжил:

– Я пошутил, мне очень, очень нравится твоя новая манера.

– Она не просто новая, она – окончательная! – ответил Радик и замолчал. Похоже, не был настроен на прием гостей. Для исправления ситуации потребовалось полторы минуты:

– Как сам? – голос Рада звучал не слишком дружелюбно.

– Отлично, не на что жаловаться. Я, собственно, по делу.

– Ничего себе, – оживился художник, – в последний раз по делу ко мне приходили люди года два назад... Да и то – шлюхи. Они так и говорили – по бизнесу!

Юмор не лез ни в какие ворота. Борису вовсе не хотелось продолжать в том же духе:

– Послушай, дорогой. Я просто пришел напомнить, что тебя просили показаться через три месяца. Если не трудно, завяжи себе узелок! – Борис резко встал и собрался выйти из студии.

– Постой, – задержал его Рад. – Честно говоря, я и сам собирался...

– Так не дрейфь! Осталось не так много мест, где тебе будут рады. – Боря не хотел задеть Радика. Так получилось само собой. Рад снова замкнулся и сухо парировал:

– По крайней мере, на кладбище мне рады всегда. Успехов!

Он тихо закрыл дверь и тщательно провернул ключ три раза. Головка ключа обязательно должна находиться в вертикальном положении – иначе просто нельзя. Раз, два, три – щелчок. Дальше проверка положения головки. Все нормально. Радик направился в ванную комнату. Тщательно побрился, позвонил гувернантке и, как только та появилась на пороге, направился в лабораторию НИИМ.

Изумленно взирая на кипящий в будничной суете город, разноцветную какофонию иллюминации и суетящихся не по делу людей, Радик раздумывал о том, насколько правильно его решение. Ему казалось, что узнавать о себе нечто новое совершенно ни к чему. Но почему-то, представляя задумчивого и серьезного Мефистофеля – Генриха, Рад чувствовал уверенность в принятом решении. «В конце концов, – решил он, – магнетизм волшебника здесь ни при чем. Я просто обещал... Точнее, он меня просил. В принципе я сам руковожу своими желаниями. Пускай это будет наша последняя встреча. Гребаный „очаг вины“, скорее всего, никуда не делся. И кто его знает, был ли он вообще...»

Стемнело. Улицы распрощались с пробками и душной суетой. В это время суток возникала противоположная, но не менее отвратительная проблема – достаточно ли близко ко входу ты припарковался? Вдруг есть место еще ближе...

Входя в лабораторию, Радик даже не сомневался, что застанет ученого на месте. Генрих и впрямь был там – и не один. В приемной за чашкой остывшего чая понуро сидела женщина лет тридцати. Она была чем-то очень расстроена, губы ходили ходуном и иногда крепко сжимались, глаза при этом зажмуривались изо всех сил. Вероятно, это был собственный способ борьбы либо с зевотой, либо со слезами. Мефисто, подперев ладонью подбородок, изо всех сил старался справиться с женскими слезами. Похоже, он не любил, когда женщины плачут и не совсем понимал, почему и с какой целью они это делают. Ученый невнятно мямлил:

– Не переживайте, не надо плакать. Я сделаю все, что в моих силах!

Рад подумал, что эти слова обыкновенно произносят хирурги перед операцией, да и то – в плохих дешевых слезливых мелодрамах отечественного производства. Вероятно, гений нейрофизиологии был встревожен не на шутку. Похоже, настала пора вмешаться, тем более что художник явно значился первым в очереди, так как появился в клинике несколько месяцев назад.

– Сорри, я, наверное, не вовремя? – поинтересовался вновь прибывший.

Ученый, кажется, обрадовался, когда увидел Радика, застывшего на пороге лаборатории. По крайней мере, поток несвязных звуков, вырвавшийся из гортани Мефистофеля, потерявшего уверенность, больше был похож на приветствие, чем на желание попрощаться.

– О! А! Да! Нет! Гм... – на этом речь великого мозговеда закончилась.

– Честно говоря, за всю жизнь не слышал более оригинального приветствия, – съязвил Радик. – Так чего изволите, босс? Мне уйти или остаться? А может, помочь вам утешить прекрасную принцессу в горький час?

– Нет, только не уходите. Через пять минут появится Арина и все урегулирует. Маша – моя новая пациентка...

Маша умудрилась приветливо кивнуть, одновременно сморкаясь в бумажный платок, пропитанный слезами и соплями.

– Не обращайте внимания, – прогнусавила новая пациентка сквозь слезы. – Сейчас пройдет. Я всегда плачу, когда рассказываю или даже думаю об этом...

Она вновь залилась горючими слезами.

– Вот, возьмите, – Радик протянул девушке начатую пачку бумажных салфеток. – Я тоже иногда плачу, поэтому ношу их с собой.

Это, конечно, была шутка.

– Правда? – попыталась удостовериться плакса.

– Конечно, правда! – в голосе Радика не было и тени сомнения.

– Спасибо. – Принцесса опустила глаза и смачно высморкалась в новый платок. – Не знаю, что на меня нашло. Это так редко бывает... Я ведь уже привыкла и давно не плакала... Так что, извините. Пожалуйста, извините. Я понимаю, что здесь совсем не то место, в котором можно предаваться сантиментам.

Вдруг за спиной у Рада послышался зычный окрик:

– Что здесь происходит? – голос Арины было невозможно не узнать. Вечное недовольство служило благой цели – она оберегала великого ученого от проблем повседневности. – Девушка, что вы здесь устроили болото? Дома у себя тоже так поступаете? Это вам не дешевая гостиница, а лаборатория!

Такого вступления оказалось достаточно, чтобы привести в чувство всех присутствующих. Маша как-то одернулась, собралась, скомкала использованные салфетки, зажав в кулачок, и обратила взор ярко-синих от слез очей на Арину. Очевидно, девушка поняла, кто диктует законы на этой территории.

Генрих как-то трусливо посмотрел на Рада и, пытаясь придать голосу уверенность, слишком громко сказал:

– Спасибо, что пришли! Я знаю, что для этого шага нужно набраться смелости.

– Что вы понимаете, господин ученый, в моих шагах? Вам бы с мое хлебнуть! – Радик безнадежно махнул рукой.

– Я здесь не для того, чтобы хлебать, дорогой товарищ. Я бы даже сказал – для того, чтобы расхлебывать! Пойдемте в лабораторию! – Генрих схватил пациента за запястье и яростно потянул за собой. Слезоточивая Маша испуганно затихла.

К Генриху вернулась былая уверенность, а Радик, как ни странно, не испытывал ни малейшего страха. Может, он перестал бояться смерти?..

Вердикт

Реализующийся творец начинает определять более или менее частную или глобальную историю мира.

Через каких-нибудь полчаса Рад вновь оказался в приемной с сопливой пациенткой.

– Он велел подождать, – оправдал художник свое присутствие.

– Да, конечно! Не обращайте на меня внимания. Я... Мне... Мне очень плохо! – Девушка упала на острое плечо Радика и выдала свежий поток жидкости.

Раду было искренне жаль ее, слезы Маши очень напоминали Анютины горестные причитания, когда та обижалась на папу, Илюшу или собаку Приму.

Радик попытался успокоить безутешно рыдающую даму, но та только усиливала звукоизвержение. Неожиданно для самого себя Радик погладил Машу по голове. Та в ответ разразилась новой порцией всхлипываний. Рад растерялся и отпрянул от девушки. Она резко прильнула и, порывисто обняв мужчину, стала неистово рыдать на его плече. Радик неуверенно похлопывал ее по спине и пытался дотянуться до салфеток. Таких самозабвенных женских слез он еще не видел. В момент душераздирающей сцены дверь кабинета резко открылась и в комнату ворвался всклокоченный Мефисто. Застав парочку за объятиями, он был явно обескуражен. Генрих как-то резко остепенился, и его взгляд напряженно скользнул по рукам Радика. Гений был откровенно раздосадован, Рад никогда бы не подумал, что такого монстра можно повергнуть в пучину переживаний.

– Простите, что помешал, – извинился Генрих, не сумев скрыть язвительные нотки. – Я только хотел сказать вам, дорогой товарищ, что вы можете спокойно продолжать свой новый роман.

– Это совсем не то, что вы подумали, – растерялся Рад. – Я просто пытался ее успокоить. Она в таком состоянии...

Радик беспомощно развел руками. Как только объятия успокаивающего разомкнулись, девушка стремглав бросилась на шею Генриху. Теперь тот попал в аналогичную с Радиком ситуацию, впрочем, похоже, ученый растерялся даже сильнее – у него опыт общения с женским полом не был столь велик. Генрих несмело попытался освободиться от прилипчивой плаксы, а Радик удивленно уставился на повелителя мозга в объятиях рыдающей девушки.

– Я бы сейчас не отказался запечатлеть этот сюжет на полотне... – язвительно заметил художник. Однако через пару мгновений сжалился и, приоткрыв дверь, попросил Арину заняться гостьей. Та явилась незамедлительно. Мгновенно оценив ситуацию, Арина буквально отодрала Машу от ученого.