Александр Пелевин - Здесь живу только я
Возле Московского вокзала трамвай остановился.
Кондуктор объявил своим странным скрипуче-железным голосом:
— Уважаемые пассажиры! Позвольте сообщить вам о незапланированной остановке трамвая. Дальнейший путь невозможен. Рекомендую вам покинуть вагон, поскольку дальнейшее пребывание здесь больше не имеет никакого смысла.
Двери открылись.
Петр приоткрыл сумку — кот мирно спал. Женщина по-прежнему сидела, повернув голову в сторону окна.
— За окном вокзал.
— Жаль, что я не могу это видеть.
— Вы будете выходить?
— Пожалуй, я некоторое время побуду здесь. Мне тут нравится.
— Хорошо. Тогда удачи вам. До свидания.
— И вам удачи. Но все-таки зачем вы опять убили моего мужа? Вы все время убиваете моего мужа. Неужели вам еще не надоело?
Петр нервно улыбнулся ей, резко встал и направился к выходу.
Перед тем, как выйти, он заглянул в кабину кондуктора. Тот невозмутимо повернул голову в его сторону. Строгие черты лица обострились, пустой взгляд не выражал никаких чувств.
— А вы? Куда теперь поедете вы? — спросил Петр.
— Вполне резонный вопрос. Отвечаю: на данный момент все мои задачи выполнены, и я ухожу на заслуженный отдых. Удачного путешествия. Надеюсь, поездка была для вас приятной.
С этими словами он поднес руку к виску, сжал пальцами кожу возле уха и слегка повернул её. Из закрытых губ выбилась тонкая струйка пара, глаза закрылись с металлическим скрежетом; затем его голова ровным, медленным движением приподнялась над шеей на нескольких железных штырьках, качнулась вперед, отделилась от шеи и скатилась на колени.
В шее еще некоторое время крутились шестеренки, но вскоре они затихли.
Петр повернулся к открытым дверям и вышел из трамвая.
Перед ним стоял Московский вокзал.
Он оглянулся назад: женщина все так же сидела и смотрела в окно.
Ему вдруг стало отвратительно и тошно.
Сон это или нет?
У него уже не было сил отличить реальность от сна.
Мелкие снежинки падали на его лицо и тут же таяли. На улице было пустынно и безлюдно. Не было видно даже проезжающих по дороге машин.
Сон или не сон?
Может быть, он по-прежнему сидит на стуле в квартире Фейха, а рядом лежит мертвый Грановский?
Может быть, он лежит в своей кровати, и никакого Грановского не было вообще? Может быть, он так напился в день рождения, что до сих пор спит?
От бессилия ему захотелось упасть на землю и снова заснуть. Но что будет дальше? Еще один сон во сне?
А вдруг он проснется в психбольнице, окруженный угрюмыми санитарами?
«Спишь, спишь, спишь, спишь» — шептал холодный ветер в правое ухо.
«Не спишь, не спишь, не спишь, не спишь» — завывал ветер в левое.
«Спишь» — говорил ветер.
«Не спишь» — возражал ветер самому себе.
— Заткнитесь оба, — сказал Петр вслух.
«Хорошо» — шепнул ветер в правое ухо.
«Как скажешь» — проговорил ветер в левое.
«Решай сам» — сказал он, стихая и удаляясь.
— Решу сам, — сказал Петр. — Я не сплю.
И ветер окончательно стих.
Он поправил винтовку за плечом и пошел вперед.
На вокзале тоже было почти безлюдно, только старая цыганка стояла у закрытого киоска с сигаретами, и скучающий постовой возле входа в зал ожидания зевал, лениво оглядываясь по сторонам. Привычно пахло креозотом. Смородин любил этот запах с самого детства: он означал, что скоро Петр сядет в поезд и будет наблюдать за тем, как отдаляется город, как проносятся за окном деревья, как дрожит ложка в подстаканнике, а толстый попутчик обязательно развернет фольгу с жареной курицей и начнет неторопливо чистить вареное яйцо, а за окном будут проноситься реки, мосты, города. Было бы хорошо, если б вся жизнь прошла в поезде, подумал Петр.
Кот Мюнхгаузен спокойно и терпеливо сидел в противогазной сумке, время от времени высовывая морду, чтобы поводить носом по сторонам. Петр придерживал сумку рукой.
Герман ждал его у входа в зал ожидания.
Он был в такой же форме, как и Петр, и за его спиной висела винтовка.
— Здравствуй, — сказал Смородин.
— Здравствуй, — ответил Герман.
Они обнялись и замолчали.
Затем оба закурили и стали рассказывать друг другу обо всем, что с ними произошло.
Они стояли у входа в зал ожидания — одни на всем вокзале, двое в одинаковых фуражках и красноармейских шинелях, с винтовками за плечами, оба небриты и бледны, с сигаретами в зубах и с одинаково нервными движениями.
— Скажи, ты действительно существуешь? — спросил Петр после минутного молчания.
Герман улыбнулся.
— В чем я точно никогда не сомневался — так это в собственном существовании. Хотя, если честно, я не могу ничего утверждать наверняка. Я уже ни во что не верю.
— Что мы теперь будем делать?
— Мы уедем.
— Куда?
— Куда-нибудь. Смотри, через час отправится поезд в Волгоград. Мы можем успеть взять на него билеты. Не успеем на него — успеем на любой другой. Надо уехать куда-нибудь подальше отсюда.
— Да, — согласился Смородин.
Они отправились к кассам.
Во всем зале работало только одно окошко, за которым сидела уставшая женщина с добрым и круглым лицом. Она заулыбалась, взглянув на Петра и Германа.
— Добрый вечер, — заговорил с ней Герман. — Скажите, у вас еще остались билеты на поезд до Волгограда? Любые, хоть сидячие.
Кассирша заглянула в компьютер, затем с той же улыбкой ответила:
— Да. Как раз два плацкартных билета. Шестой вагон. Стоимость билета — 2560 рублей.
Оба принялись лихорадочно рыться в кошельках.
— Да… Вот… — Петр извлек нужную сумму и протянул кассирше вместе с паспортами.
Она забрала деньги и спустя минуту выложила на стол два бело-золотых билета.
— А вы артисты? — спросила она, не переставая улыбаться.
— Нет, — ответил Герман. — Мы реконструкторы. Едем на реконструкцию Сталинградской битвы.
— Это хорошо, — сказала кассирша. — Удачи вам. Кстати, поезд уже подан.
Они вышли из зала и направились к перрону.
Проводник у шестого вагона стоял с явно скучающим видом. На нем была приталенная черная шинель, совсем не похожая на то, во что обычно были одеты проводники, и черная фуражка.
Увидев Петра и Германа, он улыбнулся.
— Добрый вечер. Хоть кто-то сегодня пришел. Вы артисты?
— Нет, — ответил Петр. — Мы реконструкторы. Едем на реконструкцию…
— Сталинградской битвы, — с улыбкой закончил за него проводник.
— Да.
— Будьте добры, ваши билеты и паспорта.
Они показали билеты и паспорта.
— Все в порядке, — сказал проводник. — Места номер 37 и 38.
В вагоне им стало не по себе.
Кроме них, здесь больше никого не было.
Герман хотел было повернуться назад, но Петр одернул его.
— Перестань удивляться, — сказал он ему. — Все будет в порядке.
Они сели на свои места.
Через пару минут к ним подошел проводник.
— Вы не хотите чаю?
— Спасибо, но мы захотим его чуть позже, — Герман пытался улыбнуться.
И вдруг из глубины вагона раздался громкий старческий голос:
— Я хочу!
Смородин услышал в этом голосе что-то до боли знакомое.
Проводник обернулся на крик и снова улыбнулся.
На этот раз его улыбка была такой неестественной, что Петр содрогнулся.
— Да, конечно, — сказал проводник и удалился.
Петр почувствовал, как снова заколотилось сердце, но на этот раз он не мог понять, почему это происходит.
И они увидели старика.
С жидкой седой бородкой, с аккуратными очками, в пальто и шляпе.
Он опирался на трость.
В левой руке он держал небольшой саквояж.
— Добрый вечер, — сказал он Петру и Герману.
— Добрый вечер, — медленно, почти по слогам выдавил из себя Петр.
Это был старик со станции «Союзная».
По спине Петра проползли капли горячего пота.
— Здравствуйте, — сказал Герман. Его лицо медленно бледнело.
Старик закинул саквояж на верхнюю полку, снял пальто, повесил шляпу на крючок и сел на сиденье напротив них.
— Вы бы сняли шинели, солдатики, — сказал он. — Жарко будет.
— Да, — согласился Петр.
Неуклюже и поспешно они начали расстегивать шинели.
— Не нервничайте, — продолжил старик. — Все будет хорошо. Скоро мы поедем.
Петр и Герман молчали.
— Вы хорошо выглядите, — продолжал старик. — Ничуть не изменились. Это я сейчас похож на старика. Впрочем, именно таким я был бы, наверное, если бы дожил до своих лет.
— Я ничего не понимаю, — Смородин нервно улыбнулся и посмотрел старику в глаза.
— Я тоже, — ответил тот. — Это нормально. Не пугайтесь. Лучше расскажите мне, что с вами случилось.
В вагоне становилось душно. Петр расстегнул ворот гимнастерки.
— Со мной… с нами, — заговорил Смородин, — в последнее время происходили очень странные вещи.
