Рю Мураками - Мисо-суп
Завтра — новогодняя ночь. Отчасти из-за этого, а отчасти из-за холодного ветра улица была почти безлюдной. Даже зазывалы попрятались кто куда. Известный своим супер-навороченным раменом ресторан, к которому в летнее время каждый вечер выстраивается гигантская очередь, сейчас был закрыт. Перед его стеклянной дверью, свернувшись калачиком, спал тощий бездомный пес. В соседнем суши-баре жалюзи были наполовину опущены, и молодой работник смывал водой из шланга чью-то засохшую на тротуаре блевотину.
На автостоянке одиноко чернел «мерседес-бенц». В его стеклах то загоралось, то гасло отражение неоновой рекламы лав-отеля, у которого, прислонившись к забору, стоял я. Эти желтые и розовые отблески были похожи на рваные раны.
Почувствовав холод, я сразу же почувствовал и жажду. Я перешел через дорогу и купил в автомате банку горячего явского чая. Глотнув чаю, я снова стал смотреть в окна полицейского участка. Теперь мне уже казалось, что Фрэнк никогда не говорил мне, чтобы я шел в полицию. «Интересно, почему я до сих пор не пошел в участок и не рассказал о том, что произошло в клубе?» — подумал я. И, случайно взглянув в сторону лав-отеля, вдруг заметил, что ни Фрэнка, ни его латиноамериканской собеседницы на перекрестке нет.
Когда я понял, что Фрэнк исчез, мне стало не по себе. Я даже собрался пойти его искать, но потом подумал: «Да ну его на фиг, этого психопата и убийцу». Прямо передо мной светился всеми окнами полицейский участок. Двадцать секунд — и я буду уже по ту сторону пуленепробиваемых стекол. А если побегу, тогда еще быстрее.
«Ну, что же ты? — услышал я свой внутренний голос. — Он же убийца! Он же на твоих глазах безжалостно убил несколько человек. Он злодей…»
Злодей? Но я не был в этом уверен… Поэтому и медлил. Я сделал два шага по направлению к полицейскому участку.
В какой-то статье я читал про одну девочку-англичанку, похищенную киднэппером. Девочка эта довольно долго прожила вместе со своим похитителем, и когда ее наконец освободили, заявила, что любит его больше, чем своих родных маму и папу. И еще там было написано про одну шведку, которую грабитель банка взял в заложницы, а она в него влюбилась. Авторы статьи утверждали, что, если человек долгое время находится в состоянии полной зависимости от преступника, то в нем вполне может развиться чувство близости и даже любви по отношению к преступнику.
Фрэнк не причинил мне вреда. Он, правда, схватил меня за шиворот и бросил на пол, но он не отрезал мне уши и не сломал шею. Так почему же я должен идти и заявлять на него в полицию? Не потому ли, что убийство — это очень тяжелое преступление? Убийство нельзя прощать. Я обязан пойти в полицию.
Я сделал еще три шага в сторону участка и снова остановился, но на этот раз не по своей воле. Просто ноги отказывались меня слушаться. Они подкашивались, словно не хотели идти в полицию. Я допил чай и решительно спросил себя: «Неужели тебе не хочется, чтобы Фрэнка посадили в тюрьму?»
«Конечно, хочется, — не менее решительно ответил кто-то внутри меня. — Ему там самое место».
«Кто это мне отвечает?» — озадаченно пробормотал я и снова поднес банку ко рту, но лишь убедился в том, что внутри нет больше ни капли. Я стоял в нерешительности, не в силах сдвинуться с места, то и дело поднося ко рту пустую банку из-под явского чая.
Может, позвонить кому-нибудь? Кому бы позвонить? «Кому?» — повторил эхом чей-то голос у меня внутри.
Я достал из кармана мобильник. Перед глазами всплыло лицо Джун. Может, позвонить Ёкояме? Ну да, и что, интересно, я могу ему сказать? «Ёкояма-сан, он оказался убийцей! Я сейчас уже на полпути в полицию. Как вы думаете, стоит мне туда вообще идти? Наверное, стоит, правда?»
На всякий случай я еще раз поглядел по сторонам. Фрэнка нигде не было. И вообще, все вокруг выглядело каким-то нереальным. Хотя улица вроде бы осталась той же самой улицей, и знакомый до боли Кабуки-тё тоже вроде бы никуда не делся, но почему-то мне вдруг показалось, что я нахожусь где-то за границей, в каком-то странном и страшном месте. Я как будто затерялся в собственном бесконечном сне.
«Ты просто все еще не оправился от шока, — мне пришлось заняться самотерапией. — Ты все еще не можешь себя контролировать».
Из дверей участка вышел полицейский в синей форме. Он сел на велосипед и покатил в мою сторону. Я тупо смотрел, как он приближается ко мне. В окружавшем меня пейзаже двигался только он.
Ноги мои онемели, словно от них вдруг отлила вся кровь. От пояса и ниже я весь похолодел, но вовсе не от декабрьского холода. Снова поднеся пустую банку ко рту, я почувствовал на губах вкус металла. Этот вкус напомнил мне тяжелый запах крови, витающий над теплыми еще телами в клубе знакомств. У меня закружилась голова.
Полицейский доехал до перекрестка. Я машинально прижал мобильник к уху. Сделал вид, что разговариваю по телефону. Но на перекрестке полицейский, так и не доехав до меня, повернул налево и растворился в туманной перспективе улицы лав-отелей. Я смотрел ему вслед, продолжая с силой прижимать мобильник к уху. Мне казалось, что все происходит как при съемке рапидом: велосипед плавно вписался в поворот, плавно миновал затрапезный стриптиз-бар на углу и наконец скрылся из виду. Как только полицейский исчез из поля моего зрения, меня начали мучить сомнения: а был ли он вообще, или мне просто привиделся велосипед с седоком в униформе?
Но тут я почувствовал боль в ухе и понял, что до сих пор изо всех сил прижимаю к нему мобильник. Выглядел я, конечно, здорово — с мобильником в правой руке и пустой банкой от чая в левой. Руки у меня вспотели. Корпус телефона стал липким и влажным. Жестянка сделалась скользкой от моего пота, хотя мне по-прежнему было холодно. «Может, это реакция на явский чай? Может, он сразу перерабатывается в пот?» — подумал я и вдруг понял, что в участок я точно не пойду. «Не пойду я к ним. В конце концов, они узнают об этом от кого-нибудь еще», — эта мысль была на удивление приятной.
Фрэнк так и не появлялся. Я еще не придумал, что делать дальше, но твердо решил в полицию не ходить. У меня не было душевных сил на то, чтобы в деталях рассказывать полицейским о преступлении и отвечать на их вопросы. «Слишком много возни», — пробормотал я и неожиданно для себя негромко хохотнул. Если я пойду в полицию, то мне придется провести там, по меньшей мере, полсуток. Они же будут брать у меня показания и все такое. А я, между прочим, работал сопровождающим «по-черному», без соответствующего разрешения. И это, без сомнения, полицейским не понравится. Так что еще и Ёкояме может здорово попасть. Мама тоже расстроится… Мне это нужно? Я мало того что без работы останусь, так меня еще и на учет поставят в полиции. Я же знаю, как они работают. Меня, скорее всего, запишут в соучастники. «Мама ужасно расстроится…» — еще раз подумал я и вдруг вспомнил об убитой девушке номер три и дядечке «Mr. Children». И о других убитых. У них ведь, наверное, тоже была семья. Я увидел — как наяву — их трупы, припомнил во всех деталях сцену убийства.
Неожиданный моментальный флэшбэк: все, что я пережил в клубе, пронеслось у меня перед глазами, но теперь это не вызвало во мне испуга и отвращения. Я вспомнил все, вплоть до хрустящего звука, с которым сломалась шея обожженного дядечки, но вместе с этим воспоминанием мне в голову пришла мысль, что это нормально, что такой звук всегда бывает, когда человеку ломают шею. Наверное, у меня было что-то вроде паралича чувств. Потому что я хотел, но никак не мог заставить себя пожалеть этих зверски убитых людей. Во мне абсолютно не было сострадания.
С Фрэнком я провел два дня, а с его жертвами познакомился буквально только что. По крайней мере, не раньше, чем мы пришли в этот клуб. «Может быть, я в какой-то мере отождествляю себя с Фрэнком, и именно поэтому не чувствую ни малейшей симпатии к убитым им людям?» — подумал я. Эта мысль мне не понравилась. Какой-то слишком простой и однобокий подход. Фрэнк мне неприятен. Мне совершенно нет до него дела. Если его посадят в тюрьму или убьют, я вряд ли буду об этом печалиться. Но мое отношение к Фрэнку никак не влияет на мое отношение к его жертвам. Они и до смерти были какими-то неживыми. Словно роботы или огромные куклы.
Например, девушка номер два сказала, что пришла в этот клуб, потому что ей было одиноко. Она не знала, чем заглушить это одиночество, и не нашла ничего лучше, кроме как прийти в клуб знакомств, чтобы потрепаться с кем-нибудь.
В случае с девушкой номер три — похожая история. Распевать в полном одиночестве песни Амуро Намие! Все это только от того, что люди сами не знают, чего они хотят.
Когда дядечка «Mr. Children» склочничал с девушкой номер пять, он особо не выбирал выражений: «По тебе же сразу видно, — орал он, — что ты в сексе по телефону работаешь. Я вас всех как облупленных знаю». И что она ему на это сказала? «Конечно-конечно, по мне сразу видно». — И улыбнулась, окончательно втоптав этим в грязь свое человеческое достоинство.
