Ежи Косинский - Свидание вслепую
Начав говорить, Левантер продолжал следить за ее глазами.
— Благодаря своему положению в «Инвесторз Интернейшнл», — сказал он, — я узнал, что два видных журналиста одной оппозиционной газеты в вашей стране уже много месяцев без всякого суда и следствия находятся в тюрьме по довольно сомнительным обвинениям в подрывной деятельности.
Никакой реакции.
— Есть кое-какие свидетельства о применении пыток, — продолжал он, — о выселении их семей. Если я избавлю вас от ошибки в вашей речи, обещаете ли вы за них заступиться?
Мадам Рамос поглядела в сторону, на своего полковника-красавчика, наблюдавшего за ними с другой стороны комнаты. Потом ее взгляд опять упал на Левантера.
— Я всего-навсего жена Президента, господин Левантер, и однако же обещаю вам использовать даже то ограниченное влияние, которое имею на министра внутренних дел. Скажите же наконец, какую ошибку вы нашли.
Левантер открыл текст речи на странице с загнутым уголком и указал на абзац, отмеченный им карандашом. Он пододвинулся ближе к мадам Рамос с тем, чтобы они могли читать вместе.
— «Таким образом, мой супруг, Президент, — прочел он, — взял на себя трудную обязанность человека с мачете для своего народа». — Левантер сделал паузу. — В нынешнем виде эта фраза означает, — мягко сказал он, — что президент Рамос стал убийцей.
Мадам Рамос оцепенела. Облокотясь о руку Левантера, она пристально вглядывалась в текст.
— Безусловно, вы имели в виду другое, — сказал Левантер. — Наверняка вы хотели сказать, что господин Президент взял на себя обязанность «прокладывать тропу для своего народа».
— Разумеется! — воскликнула мадам Рамос. — Все, кто знал и любил его все эти трудные годы, прекрасно это знают! Речь была написана сначала на родном языке, — сказала она. — Должно быть, ошибка закралась при переводе на английский. Я конечно же внесу исправление. Благодарю вас за содействие и мне, и Президенту.
— Значит, вы мне поможете?
— Да, помогу, — ответила она. — Кто эти два предположительно невиновных журналиста?
Левантер нацарапал имена на обороте своей визитной карточки и вручил ее мадам Рамос. Взяв ее, мадам Рамос протянула руку. Полковник тотчас пересек комнату и, поклонившись, принял карточку.
Вскоре после возвращения мадам Рамос на родину оба журналиста были освобождены. Явно в соответствии с инструкциями, полученными от правительства, они сообщили «Инвесторз Интернейшнл», что все обвинения против них сняты, и они вновь воссоединились со своими семьями. Проведенное вскоре собственное расследование «Инвесторз Интернейшнл» подтвердило, что журналисты действительно находятся на свободе.
Левантер уже почти забыл об этом случае, когда однажды, несколько месяцев спустя, при выходе из «Инвесторз Интернейшнл» его остановила одна бедно одетая евразийской наружности женщина средних лет.
— Вы Джордж Левантер? — спросила она с дрожью.
— Да, это я.
Невысокая женщина подошла поближе. У нее были спутанные, засаленные волосы.
— Если бы я могла, я бы вас убила, — пробормотала она. Ее бледное лицо и все тело нервно подергивались. — Клянусь, убила бы, — прошептала она.
Левантер остолбенел:
— Как? За что? Что я вам сделал?
— Вы бросили моего брата в тюрьму, — резко сказала она. — Его подвергли пыткам.
Ее лицо перекосилось, она заплакала.
— Вы ошибаетесь, — сказал Левантер, — я никого в тюрьму не сажал.
Женщина вцепилась ему в руку.
— Но ведь вы работаете на эту шлюху, жену палача Рамоса.
— Мадам Рамос?
Женщина плюнула Левантеру в лицо. Слюна попала ему на подбородок, но Левантер не двинулся с места.
— Вы ошибаетесь, — медленно проговорил он. — Совершенно ошибаетесь. Наоборот: я заставил мадам Рамос освободить двоих человек. Только это, уверяю вас.
Женщина посмотрела на него.
— Мой брат был переводчиком. Сейчас его арестовали за саботаж и содержат в «доме безопасности», правительственной следственной тюрьме. Его клали на «воздушную подушку» — ноги на одной кровати, голова на другой, тело висит в воздухе. А стоило ему упасть, как ему устраивали «фалангу» — били его по пяткам. Человек, написавший мне об этом, узнал от кого-то из дворцовых гвардейцев, что моего брата выдал бабе Рамоса в Нью-Йорке некто Джордж Левантер из «Инвесторз Интернейшнл».
Левантер ехал на машине из Швейцарии во Францию. Он миновал швейцарский пограничный контроль и оказался на нейтральной полосе — разделяющем две границы участке шоссе протяженностью в четверть мили. И именно там увидел молодую женщину, стоявшую у автомобиля с открытым капотом и зажженными сигнальными фарами. На ней была расширяющаяся книзу футболка, с большой печатной надписью на груди и спине: ЛИСИЧКА. Левантер остановился рядом и поинтересовался, не нужна ли какая помощь. Женщина ответила, что ждет механика и что ей можно помочь ожидать механика вместе.
Она сказала ему, что родом с Ближнего Востока, но училась в США и теперь живет в Нью-Йорке. Левантер ответил, что любой принял бы ее за американку. Она была в обтягивающих джинсах, с густыми черными волосами, ровно подстриженными на уровне плеч. Умело и тщательно наложенный макияж придавал ее лицу вполне естественный вид даже на ярком солнцепеке. Футболка выгодно подчеркивала гладкую шею и большую грудь. У нее была тонкая талия, изящные округлые бедра без единой складки жира и длинные стройные ноги с маленькими узкими ступнями; держалась она очень грациозно. Все в ее внешности было чувственным и вызывающим. Таможенники и пограничники по обе стороны нейтральной полосы с восторгом пожирали ее глазами.
Пока Левантер болтал с Лисичкой, появился швейцарский механик. Едва заглянув в мотор, он заявил, что не может починить его на месте, и отбуксировал Лисичкину машину в свой гараж, находившийся в пограничном городке неподалеку. Левантер развернул машину и, сопровождаемый веселым дружеским одобрением пограничников, поехал за ним следом вместе с Лисичкой.
Он пригласил ее пообедать с ним, пока она ждет свою машину. За едой Лисичка упомянула, что только что вышла из швейцарской клиники. Когда клиника всплыла в их беседе во второй раз, Левантер спросил, по какому поводу она там лечилась. Сначала она заколебалась, но потом все же призналась, что перенесла операцию по удалению опухоли в матке. Она стыдливо опустила ресницы, объясняя, что, хотя опухоль оказалась доброкачественной и врачи смогли ее выписать, ей придется на некоторое время воздержаться от активной половой жизни. Левантеру ее искренность показалась весьма соблазняющей.
Механик не смог починить автомобиль до самого закрытия гаража. Левантер заверил Лисичку, что его дела в Париже вполне могут подождать, и предложил составить ей компанию. В мотеле они поселились в смежных комнатах. В тот вечер в ресторане мотеля они оказались единственными посетителями, и хозяйка, пожилая швейцарка, потчевала их редким белым вином. Это вино, объяснила хозяйка, делают из винограда, растущего в виноградниках в альпийском высокогорье. Первые лозы были посажены несколько веков назад религиозными сектантами, которые селились среди недоступных горных вершин, чтобы избежать преследований. Хозяйка предложила выпить «вино ледников» в честь красоты Лисички. Хозяйка глазела на нее и все повторяла, что много шикарных людей проезжало через этот приграничный городок, но никогда доселе не приходилось ей видеть такой красавицы. Лисичка была очень возбуждена этими комплиментами. Ее щеки порозовели. Когда она взглянула на Левантера, ее губы дрогнули. Пока хозяйка говорила, Лисичка ногой слегка толкнула Левантера под столом. Она мягко развела его ноги в стороны, и он почувствовал, как пальчиками ноги она принялась поглаживать его икры. После ужина они с Лисичкой разошлись по своим комнатам.
Чуть позже, предполагая, что она уже ложится спать, Левантер постучался к ней, чтобы пожелать доброй ночи. К его удивлению, она была еще одета, а макияж даже был чуточку освежен. Левантер решил, что она хочет еще куда-нибудь выйти. Но когда он сказал, что бар еще открыт, Лисичка попросила, чтобы он остался в ее комнате и они смогли бы поближе узнать друг друга. Она изучила себя в зеркале и торопливо привела в порядок одежду. Она смотрела на Левантера выразительными, блестящими глазами, а потом подошла к нему и стала нежно щекотать его волосы, целовать, покусывать шею, щекотать языком ухо. Она прижала к нему грудь и принялась быстро-быстро расстегивать на нем рубашку. Лаская его соски языком, она расстегнула ремень на его брюках. Левантер был возбужден, но отпрянул, боясь, что сделает ей больно. Она надулась. Он объяснил, что беспокоится о ее операции.
Не говоря ни слова, она начала раздеваться, разбрасывая одежду и сандалии по полу. У нее были полные, крепкие груди с маленькими сосками. Словно дразня Левантера, она чуть помедлила, прежде чем снять трусики. Потом выскользнула из них и пошла навстречу Левантеру, выставляя напоказ свою плоть и белую марлевую прокладку — последнее напоминание о пребывании в больнице. Она легла на кровать и протянула к нему руки.
