Раджа Алсани - Секс в восточном городе
Дядя попытался разрядить обстановку, хотя и с запозданием.
— Проявите же терпение, Абу Мусаид…
Гамра перевела взгляд с дяди и отца на гостя. Ни одному из этих мужчин не приходило в голову поинтересоваться мнением человека, чья судьба стояла на кону.
Она встала и вышла, напоследок окинув дядю презрительным взглядом.
В спальне Гамру ждала мать. Она слышала весь разговор. Девушка кипела гневом на дядю — за равнодушие, на отца — за пассивность и на этого ужасного Абу Мусаида — за его высокомерие. Мать не придавала случившемуся особого значения, хоть и явно беспокоилась; в ее голосе звучала обида. Она утешила дочь привычными словами, а затем просто села и замолчала, решив, что самое лучшее — хранить спокойствие. Гамра, впрочем, не унялась. Она продолжала бранить этого бесстыдного мужчину с его условиями — мужчину, который нагло потребовал отказаться от ребенка, хотя сам, видимо, не способен зачать сына! Как он смеет отнимать у нее единственное дитя? Как можно требовать подобной жертвы? Кем он себя мнит и почему разговаривает с дядей столь самоуверенным тоном? Гамра слышала о нелегком характере бедуинов, но еще никогда в жизни ей не доводилось встречать человека, столь неприятного, как Абу Мусаид.
Когда гость удалился, раздосадованный тем, что Гамра вышла из комнаты, не удосужившись даже извиниться, дядя вместе с отцом отправился к ней. Если раньше он игнорировал ее присутствие в гостиной, то теперь, по-прежнему не замечая Гамры, обратился к сестре:
— У вашей дочери нет стыда, Ум Мохаммед! Она избалована. Нужно выдать ее за Абу Мусаида. Слава Богу, у Гамры уже есть сын, так что в случае чего она не останется совсем бездетна. Не годится женщине жить без мужчины, способного ее защитить. Людям не воспретишь болтать, а в семье есть и еще девушки. Они не должны страдать из-за того, что говорят об их разведенной сестре; Бог продлит твои дни, дорогая Ум Мохаммед. Он поможет тебе воспитать детей и внуков. Мы оставим сына Гамры на твое попечение. Мать сможет навещать его, когда захочет; сомневаюсь, что Абу Мусаид этому воспротивится. Как считаешь, брат?
— Что ж, ты ему доверяешь, и мне этого достаточно.
Если с его стороны все в порядке, тогда и впрямь следует положиться на Бога и действовать.
Подробно изложив свой взгляд на вещи, дядя ушел, а вслед за ним отец. Гамре оставалось только жаловаться матери. В ярости она выкрикивала:
— Почему? Почему мне непременно нужен какой-то мужчина для защиты? Неужели твой брат думает, что я опозорила семью или не способна сама за себя постоять? Вы как будто не понимаете, что я взрослая женщина и у меня сын! Меня нужно выслушать! Но нет! Вы считаете по-другому. Это хуже, чем обручение с Рашидом! А каков мой отец? Он не осмелился сказать твоему заносчивому брату ни единого слова в защиту собственной дочери! А что касается дяди, то разве я виновата перед его дочерьми, которым пора замуж? Он хочет спихнуть меня какому-то бессильному старику, чтобы расчистить путь собственным дочерям и выдать их за приличных людей! Надеюсь, они никогда не найдут себе мужей! Пусть их всех дьявол заберет!
— Стыдись, стыдись, Гамра, милая. Он твой дядя, в конце концов, и член семьи. Не думай о нем. Думай о том, что лучше для тебя. Да свершится промысел Божий. Покорись Аллаху и положись на волю Его.
Мать не советовала ей «думать о том, что лучше» во время помолвки с Рашидом. Или молодой человек настолько ослепил ее своими достоинствами, что не было и смысла искать лучшего? Тем вечером Гамра, помимо обычных молитв, произнесла и еще одну, которую выучила от Мади. Она расстелила молитвенный коврик и начала:
— О Аллах, я прошу Твоей помощи, потому что не знаю, как поступить с Абу Мусаидом. Прошу Тебя дать мне сил и умоляю о милости. Только Тебе принадлежит власть, а я бессильна. Ты один знаешь все, а я не знаю ничего. Тебе известны самые сокровенные тайны. О Аллах, если Ты видишь, что брак с Абу Мусаидом и есть мое предназначение, тогда содействуй мне и благослови. Если же Ты знаешь, что он повредит моей вере и не принесет счастья, то отврати нас друг от друга. Укажи, как будет лучше для меня, что бы это ни было, и помоги примириться с судьбой.
Мади сказала, что вещий сон не обязательно должен присниться сразу. Только если Гамра не оставит своих попыток, Бог избавит ее от тревоги и укажет верный путь — или же даст понять, что она права. Девушка продолжала молиться снова и снова, день за днем, не находя выхода.
На десятую ночь, когда Гамра совершила омовение, помолилась и легла, ей приснилось, что она лежит в чужой постели, покрытая толстым одеялом, из-под которого виднеются только голова и ступни. Во сне девушка рассматривала собственное лицо, как будто оно принадлежало кому-то другому, но Гамра была абсолютно уверена, что это и есть она, хотя и до странности похожая на Садим. У спящей были седые волосы и длинная белая борода (удивительно, но во сне Гамра не чувствовала никакой растительности на своем лице). Затем она принялась будить саму себя криком: «Вставай, вставай, пришло время молитвы!», пока не проснулась по-настоящему.
Когда Гамра пересказала свой сон Мади, та обратилась к знакомому шейху — специалисту по снам и видениям. Мади хотела, чтобы сестра описала увиденное своими словами. Гамра сказала шейху, что этот сон приснился ей, когда она просила у Бога совета по поводу возможного замужества. Шейх спросил, была ли она замужем и есть ли дети от первого брака. Гамра ответила, что разведена и у нее сын.
— Спящая женщина — это, конечно, ты, а не твоя подруга, как могло показаться. Я советую тебе, дочь моя, прежде всего, укрепиться в вере, которая оградит от всякой беды и убережет от зла. Одеяло означает защиту и постоянство, которые были у тебя в первом браке и которых ты лишилась. Непокрытая голова указывает на то, что муж не вернется. И это к лучшему, поскольку седые волосы знак того, что он предатель и обманщик. Что касается бороды, это хороший знак. Твой сын, с Божьей помощью, станет влиятельным и уважаемым человеком. Проспать молитву означает, что в том деле, по поводу которого ты ищешь совета, не все гладко. Откажи мужчине, который придет просить твоей руки. Благо в том, что выберет Бог, поскольку Он — единственный, кто знает все.
Гамра задрожала, когда услышала эти слова. Она немедленно рассказала обо всем матери, а та — дяде, который устроил скандал и принялся угрожать обеим. Но Ум Мохаммед, опытная в такого рода делах, просто пропускала его угрозы мимо ушей, пока все наконец не позабыли о несостоявшейся помолвке, лишенной благословения Божьего.
ПИСЬМО 34
Кому: [email protected]
От кого: «seerehwenfadha7et»
Дата: 1 октября 2004 г.
Тема: Печаль
Я продолжаю получать заманчивые предложения, причем не всегда могу отличить правду от аферы. Один саудовский продюсер предложил снять на основе моих писем сериал! А что? Если речь уже заходила о публикации книги, то почему бы не снять фильм? Я согласна с тем, что говорит Абдулла аль-Шадхами[44]: литература элитарна, а кино демократично. Я предпочту сериал книге, поскольку хочу, чтобы с историей моих подруг ознакомились все. И это будет только начало.
Но тут я сталкиваюсь с основной проблемой. Кто согласится играть в этом фильме? Если мы пригласим актрис из соседних стран, то утратим утонченный саудовский акцент. Если нарядим в платья мальчиков, то лишимся аудитории[45].
Дом старшего дяди Садим был наполнен плакальщицами. Ее отец, всеми уважаемый Абдулмашин аль-Хораимли, внезапно скончался у себя в офисе от сердечного приступа.
Садим сидела в самом дальнем углу гостиной. Гамра и Ламис пытались утешить подругу, хотя слезы у них лились еще сильнее. Как Садим, не знавшая матери, будет жить теперь, внезапно лишившись отца, способного о ней позаботиться? Как она будет спать по ночам — одна во всем доме? Каково бедняжке придется под опекой дядьев, которые, несомненно, заставят племянницу переехать? На все эти вопросы девушки не могли ответить. Мать Садим умерла прежде, чем дочь научилась ходить, а отец — когда он больше всего был ей нужен. Поистине все мы Богом созданы и к Богу должны вернуться, и изменить это невозможно.
Ум Нувайир стояла рядом с женами дядьев и тетей Бадрийей, помогая им принимать плакальщиц. Она то и дело искала взглядом Садим, желая удостовериться, что та стойко переносит испытание, способное разбить всякое сердце.
Садим печально рассматривала женщин, столпившихся в комнате. На их лицах не было ни на йоту подлинной скорби. Одни явились накрашенные и разодетые в пух и прах, другие бесстыдно увлеклись пустой болтовней. До Садим доносились приглушенные смешки. Неужели все они пришли, чтобы утешить ее в час невосполнимой потери? Неужели она сидит здесь, выслушивая соболезнования от абсолютно равнодушных людей, тогда как те, кто ей близок, не могут даже подойти?
