Клер Дедерер - Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги
Я же еще немного почитала, слушая свой голос, а потом вышла к ним. Папа, сидевший на бревне, усадил меня себе на колени и дал прислониться к груди. Он умел обнимать меня, не касаясь. Теперь я думаю, он делал это из учтивости. Папа любил одиночество и понимал, что даже в семье людям нужно личное пространство.
13. Ардха чандрасана[23]
— Что будет на обед, красавица мамочка?
Я склонилась над унитазом, только что вывернув свой желудок наизнанку — вплоть до того, что пошла жидкость, похожая на лимонный сок, видеть которую пред глазами было не слишком приятно. А моя дочь, которой исполнилось два с половиной, стояла на пороге и спрашивала, что у нас на обед, видимо еще вжившись в образ принцессы.
Меня рвало уже второй раз за день. Я уже не обращала внимания. Подумаешь, событие.
— Лапшу, — ответила я, — и яблоки.
Я снова была беременна. Это случилось не по ошибке. Эта гениальная идея получила воплощение на заднем сиденье арендованной машины, стоявшей на грязной дороге на западе Кауаи, пока мои родители сидели с Люси в бунгало. Грязь, разумеется, была красной. В небе висел белый лунный диск, расплывающейся дорожкой отражавшийся в море. Мы взяли напрокат огромный джип — журнал оплачивал все расходы. Брюса отправили на задание: он должен был взобраться на Вайалеале и написать об этом статью. Более благоприятную ситуацию для зачатия трудно было представить.
На этот раз правила беременности я знала назубок. Какая самая полезная еда — знала. Никакого алкоголя — знала. Пить много воды, никакого мягкого сыра и копченой рыбы — знала, знала, знала. Назовите любое правило — я соблюдала их все. Во-первых, потому, что однажды уже почти потеряла ребенка и готова была молиться любым богам, где угодно, лишь бы с этим всё было в порядке. Во-вторых, потому что привыкла соблюдать правила. Привыкла, что дети важнее взрослых. Я знала, что моя задача — делать всё правильно, и неважно, хочу я этого или нет.
Так было не всегда. В первую беременность я презирала попытки ребенка ограничить мою свободу и все девять месяцев провела под девизом «какого черта?». Моё тело отнимали у меня. В нем поселился кто-то еще! Я никак не могла свыкнуться с этим сюрпризом.
Ощущение потери контроля над собственным телом умножалось благодаря тому, как ко мне относились окружающие. Каждый день список пополнялся новыми поползновениями на личную жизнь. Незнакомые мужчины трогали мой живот. Бариста в кафе в здании моего офиса заявил, что черный чай с сахаром, «возможно, не самый лучший выбор» для меня. Мы поднимали тост за именинницу, и мой друг, работавший врачом, мягко, но настойчиво отобрал у меня бокал с шампанским.
Моё тело стало не более чем вместилищем — не только для растущего малыша, но и для мнений, суждений и правил, которыми делились все окружающие без исключения. Я поняла, что мне это совсем не нравится. Меня особенно удивляло и обескураживало лицемерие либерально настроенных граждан по отношению к беременности. Повсюду либералы втолковывали мне, что здоровье малыша важнее моего собственного, и объясняли почему. Книги вроде «Чего ожидать, когда вы ждете ребенка»[24], вроде бы написанные с учетом прав женщин, были глубоко пронизаны этой двусмысленностью о женском теле и о том, кому оно принадлежит.
Я начала читать «Чего ожидать» и похожую литературу с настроем атеиста, читающего Библию, или П. Дж. О’Рурка[25], читающего коммунистический манифест. Выискивала слабые места. «Чего ожидать» и похожие учебники, украшенные блеклыми карандашными рисунками женщин в бесформенных свитерах из стопроцентно натуральных волокон, были воплощением тенденций либеральной культуры деторождения. Основной посыл: потребностям ребенка нужно потакать, свои собственные — подавлять.
Всё, что доставляло беременным удовольствие, было строго запрещено. Каждый раз, когда я открывала банку газировки, мы с мужем хором запевали: «Сладким газированным напиткам нет места в диете беременной женщины». Или лучше я процитирую леденящий душу пассаж: «Прежде чем закрыть рот и прожевать любую пищу, подумайте — это ли лучшее, что я могу дать своему ребенку?» Даже секс решительно переставал быть прекрасным и грязным занятием — теперь его место было на пыльной полке супружеских обязанностей и именовался он «занятиями любовью». Секс во время беременности, гласила книга «Чего ожидать», предназначался вовсе не для наслаждения. Нет, его целью было «укрепление отношений» и «подготовка к схваткам и родам». (Каким образом? Может, имелось в виду, что во время секса всё там внизу расширяется?)
Мне казалось, что либералы с их постоянной одержимостью благополучием малыша в этом отношении подошли опасно близко к консерваторам, что репродуктивная политика имела форму круга, а не черты. И левые, заходя с совершенно другого конца, в итоге пришли к тому же выводу: желания и потребности женщины вторичны в сравнении с желаниями и потребностями ребенка. Ребенок всегда представлялся в виде отдельной независимой сущности, чьи нужды затмевали потребности матери.
Лежа на диване, я шептала, обращаясь к животу: «Знаешь, у мамочки тоже есть роль».
Но теперь, когда у меня уже был ребенок, меня это больше не шокировало. Я была решительно настроена соблюдать все правила. Также я стала уделять больше внимания Люси. Работа меня больше не интересовала; никуда ходить не хотелось. Даже Брюс стал посторонним в моем новом проекте: родить нового малыша и урвать как можно больше времени с дочерью, пока она еще единственный ребенок. Время ползло, как тесто по сковородке, медленно и сладко.
Это было прекрасное и скучное лето, полное бесформенных дней, когда время становилось моим материалом и обузой, как огромный рулон ткани, который всё разматывался и разматывался. Когда всё шло хорошо, я обращала время себе на пользу, придумывая маленькие ритуалы: послеобеденный «праздник тостов», когда мы ели столько тостов, сколько хотели. Я также устраивала сеансы «платной игры» по утрам — платила сама себе деньги за то, чтобы поиграть с дочерью в мягкие игрушки. В течение двадцати минут — на большее меня не хватало. В конце этих двадцати минут скука казалась бесконечной, как космос. Мне казалось, что меня затягивает в черную дыру.
Так как я много сидела дома, Лиза повадилась оставлять Сэма, чтобы самой пойти на йогу. Каждый день она садилась в свой джип и ехала в йога-студию, которая находилась в том районе, где мы жили до того, как завели детей. У людей, ходивших в ту студию, не было детей. Это были сплошь молодые люди или того же возраста, что и мы, но без детей, то есть, по сути, те же двадцатилетние, только с парой морщин и более внушительным счетом в банке. Эти могли позволить себе петь мантры хоть каждый день, ведь у них была куча времени — куча времени, чтобы оставаться после занятий, распивать бесконечные чаи и вино и общаться.
Лиза стала возвращаться после йоги всё позже и позже. А еще она худела. Ничего не ела. Мне после йоги хотелось навернуть бургер, а в Лизе пробуждался аскетизм. Я на ее руки могла смотреть часами, как завороженная. Она ни на секунду ни останавливалась — то делала стойку на руках у стены, то падала в мостик из положения стоя. Всех развлекала.
При этом она всё больше и больше отдалялась от Стива. Я совсем перестала видеть их вместе. Они перекидывались детьми и нужной информацией и становились все более чужими день ото дня. Если бы я снимала фильм, они ни разу бы не попали в один и тот же кадр.
Я тем временем не отвлекалась и была полностью сосредоточена на Люси, на своем маленьком мирке, которому вскоре предстояло пополниться. Я достраивала его и улучшала.
В первую беременность мы не стали выяснять пол ребенка. Мне казалось, что предвкушение как-то облегчит роды. (И это единственное, в чем я не ошиблась.) На этот раз мы собирались сделать то же самое.
Но однажды летним днем Люси каталась на трехколесном велосипеде в патио, и мы сообщили ей, что у нас будет малыш.
— Ребенок! Ребенок! Я так рада! — У Люси была особенность: она всегда говорила именно то, чего от нее ждали.
Меня это умиляло, забавляло, но и чрезвычайно тревожило.
— Надеюсь, будет девочка! — добавила она.
И вот, когда настало время делать УЗИ, мы взяли Люси с собой. В здании, соседнем с тем, где она родилась, она смотрела на экранчик, пока молоденькая девица с выщипанными до состояния несуществующих бровями водила холодным прибором по моему животу. Потом девица объявила:
— Смотрите! У него пенис!
— Ох, — отвечала Люси, — жалко. Ну ладно.
Я попробовала сходить на йогу для беременных. Йога для беременных — не йога. Это девять женщин, разлегшихся на полу в солнечной комнате и пускающих газы. Я зареклась ходить туда снова. У меня тоже была гордость.
