Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Моя первая влюбленность к Виктору была яркой, праздничной! Бабушка говорила, что «когда настоящая любовь придет, сразу почувствуешь». А у меня от Дмитрия одно раздражение и жалость... Наверное, в каждой девчонке подспудно должно существовать благословенное наитие, способное указать на необходимость вовремя разорвать невидимые нити, еще не начавшихся серьезных привязанностей с недостойным тебя человеком, чтобы не наделать взрослых глупостей. Но этого мало. Нужна еще уверенность и воля для совершения этого трудного поступка.
Витек, дорогой мой друг! Как бы ты поступил, чтобы всем в этой ситуации было хорошо? Такого не бывает? Я не люблю делать людям больно. Мне легче самой страдать. А зачем страдать? Надо что-то предпринимать, а не предаваться отчаянию. Нет, не доросла я до взрослой любви. Она для меня — непосильная ноша. Я даже не признаю будто бы безвинных детских поцелуев, потому что они — ступенька к взрослости. Боюсь и не хочу ее переступать. Не тороплюсь переходить границу между духовной и физической близостью. Не влекут меня взрослые отношения. Наслушалась от девчонок с нашей улицы трагических историй. Что может быть лучше гармонии и чистоты духовной, платонической любви! Хочу, чтобы сердца души и мысли любящих всегда звучали в унисон. Хочу любви светлой, чистой, искренней, радостной! Или никакой. Пусть детство продолжается!
Память еще пыталась догонять уплывающие, растекающиеся мысли, но беспокойный прерывистый сон уже окутывал меня теплым воздушным покрывалом.
АНДРЕЙ
Люблю поездки в город! Они так обогащают и одновременно развлекают меня! Каждый раз я будто попадаю в новый, особенный мир.
Мать рано ушла в институт, а я выспалась и спустилась в парк. Иду по асфальтной дорожке в поисках скамейки. Ранняя весна оголила на газонах обрывки бумаги, ржавые консервные банки, битое стекло. Неужели люди будут сидеть около этих мусорных куч до майских праздников? Огляделась. Сотни «солдатиков» облепили с солнечной стороны пни и трещины коры деревьев. На бугре сквозь прошлогодние листья пробивается нежная чистая трава.
В низине кто-то устроил себе уютное «гнездышко» из четырех стволов засохших деревьев, сложенных квадратом. Над ним склонились светлокорые развесистые ивы. Увидела лавочку, со вкусом встроенную между двумя березками. Обрадовалась. Красиво как! Сажусь... с треском падаю и вскрикиваю: «Какая же дрянь подлянку устроила?!» Осматриваю аккуратно оструганную и раскрашенную доску. Снизу подпилена. «Чья же черная душа не поленилась отвинтить огромные болты?» — удивилась я изощренной фантазии «шутника». Хорошо, что я «попалась на удочку», а если бы у какой-либо старушки с сердцем плохо стало от испуга?
Вспомнила, как сцепилась с мальчишкой в трамвае. Сидит он и железной трубкой царапает спинку кресла. Отнять инструмент не смогла. Спрятал за пазуху. А когда я выходила, он, нагло улыбаясь, снова принялся за «работу». Я ему:
— Не ты красил, не тебе и сдирать!
А он мне в ответ:
— Дура!
Поговорили! Нечего сказать!..
В тот же день наблюдала жуткую картину. Группа мальчишек одного травила. Грубо обзывали, высмеивали, сбросили его шапку на землю и заставляли поднять. С самозабвением предавались «развлечению». А он стоял взволнованный, возмущенный, с гордо поднятой головой. Старался не выпустить слезы незаслуженной обиды. Ни единым словом не уступил банде шакалов, точнее стаду баранов, которые смелые, когда главарь-пастух рядом и когда все на одного. Выстоял! Не покорился. Повернулся на сто восемьдесят градусов и пошел домой, напоследок крикнув: «Шапку мне домой принесете!» Я по глазам видела, чего ему стоило геройство. Небрежность в походке была у него от нервного перенапряжения. У самой такое случалось в детстве, когда пыталась защитить чувство оскорбленного достоинства. Вера в справедливость тогда очень помогала, приумножала силы...
Иду по аллее. На лавочке — группа студентов. Все смеются. Любопытно, что их так развеселило? Худой, высокий молодой человек с трагичным выражением лица и жестов стоял на коленях и жег кучки листочков. Потом, воздев руки к небу, произносил какое-то заклинание и под хохот друзей разбрасывал пепел.
— Что вы сейчас делали? — поинтересовалась я.
Студент грустно посмотрел на мое любопытное лицо и серьезно объяснил:
— Исполнял ритуал наших предков. Молился языческим богам.
— А что сжигали?
— Методичку по истории. Двоечник я, понимаешь? А теперь опомнился. Завтра отчислят, если сегодня не сдам экзамен. Эх! Скорее бы на пенсию! — добавил он горько-шутливо.
— Вы пьяный?
— Нет, взволнованный, испуганный.
В его голосе уже не было куража. Ребята сдержанно успокаивали его:
— Пошли. Мы под дверью всей группой стоять будем.
Молодой человек неуверенно улыбнулся и поднялся со скамейки. Я проводила его взглядом. «На вид взрослый, а на самом деле — совсем еще ребенок», — подумала я, искренне жалея молодого человека. И этот момент почувствовала себя много старше и серьезнее студента-неудачника.
Заморосил дождь. Я вернулась к дому под навес. Нетвердым шагом ко мне подошел сосед по нашей коммунальной квартире. Впервые вижу его пьяным. Сегодня он мне не нравится. Удивительно, как водка гадко меняет человека?! Дядя Алексей, увидев в моих глазах неодобрение, взялся за голову и застонал:
— Вот и ты меня осуждаешь, чистый, нежный, добрый человечек. И я таким был. Знаешь двух женщин из пристройки?
— Видела. Наштукатуренные и раскрашенные. Противные тетки, — брезгливо передернула я плечами.
— Родители старшей, до революции дом терпимости держали. Друг меня к ним затащил, когда мне за квартиру нечем было заплатить. Полгода туда ходил. А теперь держу любимую женщину в руках и ничего не чувствую. А мне только двадцать шесть! Моя жизнь закончилась! Не знал, что такое может произойти. Михаил продолжает там бывать, а я сгорел. Сам виноват. Хотел с жизнью расстаться. Не смог. Теперь вот пью, — исповедовался передо мной сосед.
Я не понимала беды дяди Алексея, но жалость заполонила мое сердце. Мне захотелось утешить его:
— Вылечитесь. Только не пейте, пожалуйста, Вы талантливый, я видела ваши резные работы и картины. Хозяйка показывала. Что вам еще надо в жизни?
— Любить, чувствовать!
— Влюбитесь еще, не переживайте.
— Учебу забросил. Не верю, что все хорошее вернется! — опять застонал сосед.
Он вытащил из кармана точеную каменную фигурку гордой птицы и сказал:
— На счастье тебе, хороший человечек!
Подошла моя мать. Я быстро сунула подарок в карман шаровар и попрощалась с соседом. «Какие трудности ожидают меня в студенческой жизни, если отдадут в техникум? Сумею ли преодолеть их одна?» — задумалась я о своем будущем.
А вечером пришел сын хозяйки Андрей.
— Дядя Андрей, у вас есть свободное время? — обратилась я к нему.
— Не называй меня дядей, — попросил он.
— Не буду. Можно с вами поговорить про студенческую жизнь?
— Можно. Сегодня могу позволить себе расслабиться. Я в университете учусь. Нагрузка большая. Хожу, конечно, в театры, музеи посещаю, но бездарно время не трачу, — улыбнулся Андрей.
— Расскажите, пожалуйста, про университет, а то я в селе живу как от мира отрезанная.
— Что конкретно тебя интересует?
— Хотя бы вступительные экзамены.
— Поступал я дважды, — начал Андрей тихо. — Сначала на юге страны. Запомнился письменный экзамен по математике. Решил все задания за сорок пять минут и уже поднялся, чтобы сдать работу, но тут худенькая девочка, что сидела сбоку, потянула меня за рубашку и прошептала:
— Не спеши умником себя выставлять.
Я сели заново проверил работу. Где-то ответ не свернул, где-то квадрат потерял при переписывании с черновика, на чертеже буквы перепутал. Я с благодарностью взглянул на девчушку, на косички с белыми бантиками, ситцевый сарафанчик и наивные, добрые голубые глаза. Она улыбнулась.
