Кэти Гласс - Будь моей мамой. Искалеченное детство
Снова и снова я повторяла Джоди, что все мы одна семья, но она даже слушать об этом не хотела. Ей и не нужна была семья, ей нужна была я. Ее собственническое отношение ко мне только укрепилось за те недели, что мы провели вдвоем, и меня это не устраивало. Она требовала от меня постоянного внимания, и я видела, что она делает то, чего прежде не позволял себе ни один ребенок: она подрывает устои нашей семьи. В другой ситуации я бы решила эту проблему, отдалив девочку от себя на некоторую дистанцию, но сейчас это было невозможно, поскольку в жизни Джоди было слишком много сложностей.
Враждебность Джоди и ее агрессия производили сильное впечатление на всех нас и создавали напряженную атмосферу. Даже когда она была наверху, в своей комнате, я будто ощущала в воздухе скопление недоброжелательности. За ужином, когда у нас получалось собраться вместе, мне приходилось постоянно поддерживать разговор, потому что дети чувствовали себя скованно из-за ее бесконечных выходок и сидели молча. Мы даже друг на друга почти не смотрели, потому что, если кто-то случайно бросал взгляд на Джоди, это моментально выводило ее из себя. Один взгляд — и разгоралась очередная истерика, и никто не хотел быть ответственным, без вины виноватым, за очередной испорченный вечер.
Мы стали меньше разговаривать, поскольку сам характер травмы Джоди значительно сужал круг тем для наших бесед. Например, мы не могли поговорить о новом парне Люси, хотя сейчас ни о чем другом она не могла говорить. В общем-то, мужчины всех возрастов стали своего рода табу в нашем доме — мы даже звезд телевидения не рисковали обсуждать.
Когда девочки стали больше времени проводить дома, я особенно четко осознала ту пропасть, которая разверзлась между Джоди и остальной семьей. В первые месяцы ее пребывания у нас ее можно было приласкать и утешить, но в последнее время она отказывалась от любого проявления физического контакта, даже тогда, когда с криком просыпалась по ночам. Девочек я всегда обнимала и целовала на ночь, Эдриана — реже, и в сравнении с этим стало особенно очевидно, насколько изолировала себя от всех Джоди. Я, конечно, пыталась преодолеть препятствия, но если я хотела обнять ее перед сном или просила посидеть рядом со мной на диване, она могла или отпустить комментарий по поводу того, что все это ей противно, или просто помотать головой, или убежать.
Меня огорчали такие поступки, ведь было же ясно, как она одинока и несчастна, и я хотела только одного — чтобы она увидела, что я проявляю к ней любовь и привязанность, такую же, как к своим собственным детям. Яне психиатр, но, похоже, сексуальные надругательства оставили Джоди в наследство неприязнь к физической близости в целом, сделав все связанное с нею отталкивающим и пугающим. Чудовищная уловка-22[2]: Джоди нуждалась во внимании больше, чем кто бы то ни было, но любые формы проявления такого внимания только отпугивали ее.
Салли, судебный представитель, пришла к нам в гости и попросила оставить ее наедине с Джоди. Я воспользовалась этим временем, чтобы побыть немного с девочками (Эдриана не было дома, он гулял с друзьями). Все утро Джоди вела себя грубо и агрессивно, и я застала Полу уныло сидящей на кровати.
— Я хочу обратно в школу, — призналась она. — Боюсь Рождества. Она все испортит.
— Нет, мы не позволим. Может, наоборот, это окажется именно тем, что нужно, чтобы достучаться до нее. Я понимаю, это непросто, но не может же она держать все в себе вечно.
— Разве? Пока что у нее неплохо это получалось. Из-за нее я не могу далее друзей к себе позвать.
Я была поражена. Моя дочь, такая дружелюбная и общительная, теперь стеснялась приводить к себе знакомых. Я подошла и обняла ее:
— Прости. Я даже не догадывалась. Давай пригласи к себе кого-нибудь с ночевкой, когда ее отвезут на отдых. Посмотрите видео, поболтаете, устроите девичник.
Она немного просветлела:
— Хорошо. Извини, мам.
— Не за что извиняться. Я все понимаю.
Я зашла в комнату Люси, но стоило мне упомянуть имя Джоди, как она повернулась ко мне:
— Мы только об этом и говорим. Джоди то, Джоди се. Меня уже тошнит от этой чертовой Джоди. Лучше бы она не приезжала к нам. Что ты с ней ни делай, Кэти, она не изменится. Теперь-то ты сама это видишь? Она — зло. Ей, блин, священник нужен, а не патронат.
Интересно, почувствовала ли Салли гнетущую атмосферу, возникшую в нашем доме, но перед уходом она задержалась и положила мне на плечо руку:
— Кэти, спасибо за прекрасную работу. Но вы уверены, что вы сами и ваша семья не страдаете от этого? Такие дети, как Джоди, умеют жестоко играть на чувствах. Не забывайте, вы не отвечаете за ее проблемы. Вы не можете сделать невозможного.
Слова Салли меня успокоили, приятно было слышать что-то позитивное. Мне она нравилась, в ней сочетались профессионализм и сострадание, она как будто все понимала.
Позже позвонила Эйлин.
— Здравствуйте, Кэти, — обратилась она, как всегда без эмоций. — У нас тут небольшая проблема.
— Неужели? — отвечала я невозмутимо. Я уже привыкла к социальным работникам, заявляющим, что у «них» проблемы. Обычно это означало, что готовится какая-то неприятность для меня.
— Когда мы отправляли копию врачебного заключения родителям Джоди, кто-то забыл стереть оттуда ваши координаты, так что боюсь, они узнают ваши имя и адрес. — Нет, судя по голосу, она совсем не обеспокоена. Я негодовала. Я еще переживала за ненадежность врачебного кабинета отоларинголога, а оказалось, что сами социальные службы выдали всю мою подноготную. Я вспомнила молчание в телефонной трубке во время занятий с Николой и подумала: не могли ли это быть родители Джоди?
— Вот как, — сказала я, — теперь Джоди действительно может чувствовать себя в безопасности! Впрочем, не могу сказать, что я удивлена. Когда это случилось?
— Точно не знаю. Известно только, что сегодня звонила мать Джоди и требовала встречи. Угрожала, что, если мы не организуем свидание, она придет к вам. Конечно, мы сказали ей, что это исключено, но я решила, что вам нужно знать.
— Спасибо, — отрезала я. — И что она ответила? По-прежнему собирается прийти сюда?
— Не думаю. Она только мельком упомянула об этом. Но не волнуйтесь, если она придет, мы немедленно подадим на судебный запрет.
Да, замечательно, судебный запрет. Но это только бумага! И раньше ко мне на порог являлись разъяренные родители, и не слишком помогало то, что я размахивала у них перед носом листочком с печатью. Если ребенок находится на добровольном попечении или мы работаем на реабилитацию ребенка, чтобы он мог вернуться домой, и родители помогают нам в этом, тогда никаких проблем из-за того, что они знают мой адрес, не возникает. Иногда даже свидания проходили в моем доме. Но это явно был не тот случай, далеко не тот. Было до смешного очевидно: мои координаты должны строжайше охраняться. Было не менее очевидно: их выдали. Эйлин как будто не слышала моего отчаяния, и я мало что могла предпринять в сложившейся ситуации. Применять какие-то санкции сейчас было так же бессмысленно, как запирать стойло, когда лошадь уже убежала.
— Ладно. Спасибо, что сообщили, — сказала я холодно и повесила трубку.
Да, я была зла, но, как и Эйлин, не особенно удивлена. Пока дело об опеке находится в процессе, приходится рассылать тучи бумаг: родителям, юристам, социальным работникам, попечителям — всем. Нынешняя система полагается на то, что кто-нибудь в офисе социальных служб не забудет вычистить конфиденциальные данные из каждого документа, — так что ошибки здесь неизбежны. В моей практике в половине случаев адрес по разным причинам попадал к родителям детей, что, по-моему, было совершенно недопустимо.
В итоге нарушения конфиденциальности нам, нашим семьям приходится принимать некоторые меры предосторожности. Все мои знают, что, прежде чем открыть дверь, всегда нужно посмотреть в глазок и, если там стоит незнакомый человек, ни в коем случае не открывать, а позвать меня. Патронатным детям вообще к двери подходить нельзя. Кроме того, у нас мощная сигнализация, крепкий замок. Прежде чем выйти из дома, всегда нужно проверить улицу. Спустя какое-то время все это входит в привычку, и мы просто смирились с тем, что приходится идти на приемлемые риски. Слава богу, кроме нескольких неприятных словесных перепалок, никому из нас никогда не угрожала реальная опасность.
Но мое терпение по отношению к Эйлин было на грани. По прошествии нескольких дней в соц-службе решили (по причинам, известным только им самим) организовать встречу, чтобы обсудить угрозу вторжения матери Джоди, и они требовали нашего с Джилл присутствия. Мы изумлялись: откуда у них только время берется в самый канун Рождества? И потом, что там вообще обсуждать? Теперь, упустив информацию, вернуть ее назад невозможно. Добиваться судебного запрета на приближение родителей Джоди к моей собственности бессмысленно. Единственным выходом было передать Джоди в новую семью, что никому не было нужно, особенно Джоди. И кто взял бы ее, с таким букетом проблем?
