Стивен Кинг - После заката
«Ты сошел с ума, — сказал себе Зифкиц и снова вставил отвертку в прорезь винта. — Покончи с этим и забудь».
Он даже повернул отвертку один раз (без усилия: тот, кто собирал тренажер на складе «Фитнес бойз», явно не утруждался), но тут овсяное печенье в кармане хрустнуло, и Зифкиц подумал, как же вкусно есть его во время езды. Просто отрываешь правую руку от руля, достаешь печенье, откусываешь раза два и запиваешь глотком чая. Идеальное сочетание. Так хорошо — тут тебе разом и поездка, и пикник — а эти сволочи хотят отнять его маленькую радость.
Десять поворотов отвертки, наверное, даже меньше, и педаль упадет на цементный пол — дзынь! Тогда можно будет взяться за вторую. И за свою жизнь.
Это нечестно, подумал он.
Еще разок, просто по старой памяти, подумал он.
Перекидывая ногу через раму и опуская зад (куда более крепкий и подтянутый, чем в день красного холестеринового показателя), он думал: «Так всегда кончаются такие истории, верно? Чувак говорит себе: все, последний раз и больше никогда».
Истинная правда, думал он, но, готов поспорить, в реальной жизни такое сходит с рук. Сплошь и рядом.
Какая-то часть сознания нашептывала, что это не реальная жизнь, а то, что он делает (и переживает), не имеет к реальной жизни решительно никакого отношения, но Зифкиц не желал слушать.
Вечер был — будто специально для велосипедной прогулки.
VI
Не совсем тот финал, которого все ждали
И все-таки он получил еще один шанс.
В ту ночь за спиной впервые отчетливо послышался гул мотора, и перед самым звонком будильника на дороге внезапно выросла тень «Релея» — такая, какая бывает только от фар.
И тут зазвенел будильник — не пронзительно, а тихо, ласково, почти мелодично.
Пикап приближался. Зифкицу не надо было оборачиваться (да и кто бы обернулся, зная, что позади ужасный дух ночной,[21] думал он ночью, лежа без сна, все еще во власти жаркого и в то же время леденящего чувства, что до катастрофы оставались секунды или дюймы). Тень велосипеда стремительно вытягивалась и темнела.
Все, господа, до свидания, мы закрываемся, подумал он и зажмурил глаза. Будильник по-прежнему звенел, но почти убаюкивающе, и уж точно не громче, чем секунду назад. Громче всего был звук мотора. Пикап нагонял его. Что, если они не захотят тратить время на разговоры? Что, если тот, кто за рулем, зацепит передним крылом педаль и переедет Зифкица насмерть?
Он не стал открывать глаза, не стал тратить время на то, чтобы убедиться: он по-прежнему на пустой дороге, а не в подвале. Только зажмурился еще сильнее, сосредоточив все внимание на звонке, и вежливый голос бармена наконец превратился в нетерпеливое:
ВСЕ, ГОСПОДА, ДО СВИДАНИЯ, МЫ ЗАКРЫВАЕМСЯ!
И вдруг, о счастье, мотор начал затихать, а звонок будильника стал привычно-бесцеремонным «вставай-вставай-вставай». Открыв глаза, Зифкиц вместо дороги увидел ее проекцию.
Однако теперь небо было черно, органическую красноту скрыла ночная тьма. На усыпанной листьями грунтовке лежала отчетливая черная тень «Релея». Зифкиц мог сказать себе, что встал с тренажера и нарисовал это все в сомнамбулическом трансе, но не стал. И не только потому, что на руках у него не было краски.
Сил разбирать тренажер сейчас не было. Руки тряслись. Зифкиц решил, что займется этим завтра. Завтра утром, как встанет. Первым делом. Сейчас ему хотелось одного: вырваться из чертова подвала, где реальность стала такой неустойчивой. На ватных ногах, в пленке липкого пота (того самого, пахучего, который бывает не от напряжения, а от страха), Зифкиц подошел к ящику из-под апельсинов и отключил будильник. Затем поднялся к себе, лег и долго не мог уснуть.
На следующее утро он спустился в подвал (по лестнице, не на лифте) твердой поступью, подбородок задран, губы плотно сжаты — воплощение решимости. Не ставя будильник, прямиком направился к тренажеру, опустился на одно колено, взял отвертку. Вставил ее в прорезь винта, одного из четырех, державших правую педаль…
…и очнулся уже на дороге, в свете фар, который становился все ярче и ярче, так что наконец Зифкиц почувствовал себя как на сцене, где все темно, кроме единственного софита. Мотор ревел слишком громко (неисправный глушитель или система выпуска), да и постукивал, разумеется. Вряд ли старина Фредди удосужился пройти очередное ТО. Где ему: надо платить за дом, покупать продукты, ставить детям пластинки на зубы, а зарплаты все нет.
Зифкиц думал: «У меня был шанс. Вчера у меня был шанс, и я им не воспользовался».
Он думал: «Зачем я это сделал? Зачем, я же все понимал?»
И еще: «Потому что они меня заставили. Не знаю как, но заставили».
И: «Они меня собьют, и я погибну в лесу».
Однако пикап не сбил его, а обогнул справа, заехав левыми колесами в забитый листьями кювет, и тут же развернулся на дороге, преградив ему путь.
В панике Зифкиц позабыл первый урок, который дал ему отец, когда принес из магазина «Релей»: если останавливаешься, Риччи, обязательно крутани педали назад. Застопори заднее колесо тогда же, когда стопоришь переднее ручным тормозом. Иначе…
Вот это сейчас и произошло. В панике он стиснул обе руки, прижав левой ручной тормоз и застопорив переднее колесо. Велосипед кувыркнулся, и Зифкиц отлетел к пикапу с надписью «ЛИПИДНАЯ КОМПАНИЯ» на водительской дверце. Он успел выставить руки и ударился ими о корпус так, что они сразу онемели. Потом грохнулся на землю, гадая, сколько костей сломал.
Дверца над ним открылась. Зифкиц услышал, как хрустит под ботинками сухая листва, но головы не поднял. Он ждал, что его схватят за шиворот и заставят встать, однако этого не произошло. От листьев пахло старой корицей. Шаги прошуршали с обеих сторон от него и затихли.
Зифкиц сел и поглядел на руки. Правая ладонь кровоточила, левое запястье уже начало опухать, но перелома вроде не было. Он огляделся и первое, что увидел — красный в свете габаритных огней «доджа» — свой «Релей». Велосипед был прекрасен, когда отец принес его из магазина. Теперь переднее колесо погнулось, задняя шина частично соскочила с обода. Впервые Зифкиц почувствовал что-то кроме страха. Этим новым чувством была злость.
Он с трудом поднялся на ноги. За «Релеем», там, откуда он приехал, зияла дыра в реальность. Она была странно органической, как если бы он смотрел через отверстие своего пищевода. Края подрагивали, морщились и раздувались. По другую сторону три человека стояли вокруг велотренажера в подвальном тупичке, в позах, знакомых Зифкицу по всем командам рабочих, какие он видел в жизни. Они собирались приступить к работе и решали, как лучше за нее взяться.
И вдруг он понял, почему их так назвал. Все было до идиотизма просто. Бригадир в кепке, Берковиц — Дэвид Берковиц, серийный убийца по прозвищу Сын Сэма, не сходивший со страниц нью-йоркской «Пост» в год, когда Зифкиц переехал в Манхэттен. Фредди — Фредди Альбемарль, с которым он учился в старших классах и вместе играл в ансамбле. Они сошлись по одной простой причине — оба ненавидели школу. Уэлан? Художник, с которым он познакомился на какой-то конференции. Майкл Уэлан? Митчелл Уэлан? Зифкиц точно не помнил, только знал, что тот специализируется на фантастическом реализме, драконах и всем таком. Они просидели полночи в баре отеля, рассказывая друг другу жуткие байки из жизни индустрии киноплакатов.
Оставался Карлос, покончивший с собой в гараже. Минуточку… его прототип — Карлос Дельгадо по прозвищу Большой Кот. Целый год Зифкиц следил за успехами «Торонто-Блю-Джейз», потому что не хотел, как все остальные фанаты Американской бейсбольной лиги в Нью-Йорке, болеть за янки. Кот был одной из немногих звезд «Торонто».
— Я вас выдумал, — прохрипел он. — Я собрал вас из воспоминаний и запчастей.
Ну конечно. Причем не в первый раз. Норманрокуэлловские мальчишки для кукурузных чипсов, например — рекламное агентство по просьбе Зифкица прислало ему фотографии четырех мальчиков подходящего возраста, и он их просто срисовал. Матери подписали отказ от претензий — обычное дело.
Если Берковиц, Уэлан и Фредди его слышали, то не подали виду. Они разговаривали между собой: Зифкиц не разбирал слов; голоса доносились как будто издалека. Через минуту Уэлан вышел из тупичка, а Берковиц встал перед тренажером на колени, как перед тем Зифкиц. Берковиц взял отвертку и через секунду левая педаль упала на цементный пол — дзын! Зифкиц, все еще на пустой дороге, видел через странное органическое отверстие, как Берковиц протянул отвертку Фредди Альбермалю — который вместе с Ричардом Зифкицем паршивенько играл на трубе в паршивеньком школьном ансамбле. Рок у них получался куда лучше. Где-то в канадских лесах закричала сова — звук, исполненный невыразимого одиночества. Фредди принялся откручивать вторую педаль. Уэлан тем временем вернулся с разводным ключом. У Зифкица сжалось сердце.
