Василий Аксенов - Коллеги
«Вот как? Она, должно быть, думает: „Почему я полюбила это ничтожество, эту никчемную личность?“ Понятно, она хочет покончить с этим, со всем, что у нас было».
— Итак, Вера, — сказал он твердо, — значит, всему конец?
— Ой, я не знаю, не знаю, Лешка! — с отчаянием проговорила она и присела рядом с ним. — Налей мне вина.
Он обрадовался. Значит, она еще не решила. Может быть, она даже не считает его ничтожеством? Должна же она понять, отчего он так! И любовь, и зима, и эти мысли… Когда-нибудь это кончится. И даже очень скоро. Он поймет все, он тогда сможет чего-нибудь добиться.
— Сделать тебе бутерброд?
— Да, пожалуйста.
— Со шпротами?
— Нет, лучше с сыром.
Это он сидит на кухне со своей женой. Просто встретились после работы, закусывают и тихо разговаривают, В квартире тишина, даже слышно, как сопит во сне Кешка, малыш.
Из комнат долетел взрыв смеха, и снова голос той женщины:
Двадцать пальцев милыхЗабыть нет сил…
Боже мой, миллионы мужчин и женщин встречаются по вечерам на своих кухнях, закусывают, переговариваются и не знают, какое это счастье!
— Значит, ты не знаешь? Но так, как сейчас, продолжаться не может, да?
— Да. Мы не должны больше встречаться так. Я не могу обманывать сразу двоих. Я не могу обманывать ни одного.
— Значит, конец, — сказал он.
— Нет! — воскликнула она. — Не могу от тебя отказаться! Но ты ведь понимаешь, Алексей, что, если я разведусь с Веселиным, мне придется уйти с кафедры. На потому, что он будет меня травить — он для этого слишком чист, — но…
— Понятно.
— И это значит — прощай, аспирантура, моя тема, прощай, мой маленький Микки Маус…
— Что еще за Микки Маус?
— Разве я тебе не говорила? Ведь мне же выделили для экспериментальной части обезьянку. Я так обрадова…
— Значит, любовь и долг, — перебил он ее насмешливо. — Вернее, любовь и тема. Старая тема.
— Тебе легко иронизировать, ты будешь путешествовать, а я тебя ждать. Да?
Они замолчали, прислушиваясь к веселому топоту в комнатах. Спустя минуту Максимов спросил:
— Скажи, Вера, почему ты вышла за него замуж?
— Ты не знаешь, какой он хороший. У меня были тяжелые дни, и он помог, был всегда рядом. И потом, он так влюблен в свое дело и… — она запнулась, — и в меня.
— Значит, надо любить свое дело, и тогда нас девушки любить будут? — опять не удержался Максимов.
Вера безнадежно покачала головой, засмеялась и быстро чмокнула его в щеку.
— Идея! — воскликнул Максимов. — Ведь ты можешь уйти в другой институт. В тот же ВИЭМ, например.
— Я уже думала об этом. Наверное, я так и сделаю, но ведь это можно сделать только на следующий год.
— Значит, ждать еще…
— Шесть месяцев.
— И ты будешь ждать? — Да.
— Ты проявляешь волю в своем безволии. Понятно?
— Пусть так! — ответила она твердо.
Максимов вскочил и стал запихивать в карманы сигареты и спички.
— К черту, к черту! — шептал он. Прошагал через кухню, остановился в дверях и ядовито процедил:
— Желаю вам успехов! Тебе и твоему… Микки Маусу!
— Лешка! — тихо вскрикнула она.
Тогда он подбежал, запрокинул ей голову и долгим поцелуем впился в губы.
— Люблю, люблю, люблю тебя, — прошептал он и вышел, оставив Веру в состоянии, близком к обмороку.
В передней он увидел Владьку. Карпов надевал на свою девушку шубу, подобной которой никто никогда не видывал.
Он спросил, идет ли Алексей, и предложил проводить вместе «это дитя». При этом он смотрел так испытующе, что Максимову показалось, будто он все знает.
Только друг
Два друга и девушка вышли на набережную канала. Снегопад давно кончился. Стояла мягкая, пушистая ночь. Засыпанные снегом кроны подстриженных лип напоминали головки одуванчиков, и на секунду Максимову показалось, что стоит только как следует дунуть, и весь этот невесомый снежный покой взвихрится и полетит обратно в небо.
Девушка все время недоуменно и печально поглядывала на Владьку. Максимову даже стало жаль ее. А Владька упорно и довольно нудно острил, лепил снежки и метко бросал их в фонарные столбы.
— Что же ты даже телефончика не записал? — спросил Алексей, когда они остались одни.
— Мне это надоело! — резко ответил Владька, вставил в зубы сигарету и щелкнул пальцами, требуя спичек. Закурив, он проговорил: — Староваты мы, должно быть, становимся, раз клонит к постоянству.
— Это называется зрелостью, — усмехнулся Алексей. Ему очень хотелось узнать, о каком это постоянстве ведет речь Владька, но он боялся спросить, зная, что потребуется ответная откровенность.
Владька взял его за лацканы пальто и сказал прямо в лицо:
— Я сегодня очень доволен. Убедился, что то, старое, все во мне перегорело, остался только пепел. Я тих и светел, как пустая бутылка. Да-да, я говорю о Вере.
Теплая радость захлестнула сердце Алексея. Владька все знает о нем и о Вере! Знает и дает понять, что дружба не находится под угрозой. Значит, не нужно больше таиться от одного из самых близких людей. Да здравствует веселый и хитрый дружище Владька Карпов.
— Ну да, мы с Верой любим друг друга, — сказал Алексей. — Я только боялся, что ты…
— Тоже мне сукин сын! — зашептал Владька. — Одинокий горный козел, медуза в океане! Забыл, сколько супчика вместе съели? Ну-ка вываливай, что там у тебя в торбе, которую ты называешь душой!
Они стояли у дома незнакомой девушки. Темный фасад нависал над ними, как скала. Хлопнули друг друга по плечу, рассмеялись и, не сговариваясь, пошли куда-то к Выборгской стороне. Возвращаться домой, в порт, было бессмысленно: они добрались бы туда только к утру.
…Воскресное утро застало Владьку и Алексея в зале ожидания Финляндского вокзала. Привалившись друг к другу, ребята дремали в ожидании открытия буфета. Когда буфет открылся, взяли несколько бутербродов, по стакану горячего кофе и позавтракали прямо на скамейке. Потом вокзал как-то сразу запрудила пестрая толпа лыжников:
— Слушай, Макс, а ведь мы собирались к Сашке поехать, на лыжах покататься, — сказал Карпов.
— Обязательно надо съездить, — отозвался Максимов, — думаю, что Ирина даст нам по недельке за свой счет.
— То-то обрадуется наш рыцарь!
— Кстати, мы давно не были у его стариков. Поедем сейчас?
Дверь им открыла мама Зеленина. Кухонный передник очень не вязался с ее строгим обликом.
— Мальчики! — радостно ахнула она. — Какая досада, какая досада!
— А в чем дело?
— Если бы вы пришли вчера, вы бы ее застали.
— Кого?
— Сашину жену.
— Лешка, держи меня! — завопил Карпов. — Да держи же, черт тебя подери!
— Это как же так? — пробормотал Максимов. — В порядке шутки?
— Нам не до шуток, — сказала мама. — Встает большая проблема. Саша теперь семейный человек. Возможно, будут дети. Внуки… — Лицо ее просияло.
Она провела ребят в столовую, где папа Зеленин сидел за утренним кофе.
— Здравствуйте, друзья, — сказал папа. — Как вам нравится наш мальчик? Вообразите, в один прекрасный день получаем телеграмму: «Молнируйте благословение целуем Инна Саша». Вот они, темпы двадцатого века.
— Дмитрий, но согласись, что она прелесть, — сказала мама.
— Совершенно верно, — серьезно сказал папа. — А теперь взгляните сюда!
Это была районная газетка «Северная заря». На четвертой ее странице заголовок «Так поступают советские люди» был отчеркнут карандашом. Текст гласил: «Это случилось хмурой зимней ночью. Лесник Шумозерского лесничества Курочкин схватился с медведем. Хищник нанес ему серьезные ранения. Сигнал о беде поступил в круглогорскую участковую больницу. Немедленно на помощь вылетели на вертолете комсомольцы — выпускник Ленинградского мединститута врач Александр Зеленин и медсестра Дарья Гурьянова. Вертолет не смог приземлиться возле домика лесника. Тогда молодые люди спустились вниз по веревочной лестнице. В лесной избушке при свете керосиновой лампы они произвели сложную операцию. Но испытания на этом не кончились. Утром у раненого началось кровотечение. Нужно было провести второй этап операции, но уже в больничных условиях. Не дожидаясь прихода транспорта, Зеленин и Гурьянова погрузили лесника на санки и, утопая по грудь в снегу, тронулись в обратный путь. Так они прошли четырнадцать километров, пока не встретили больничную упряжку. Жизнь раненого была спасена. Так поступает наша советская молодежь! Так поступают комсомольцы — молодые специалисты! Вот она, героика наших будней! Вот они…»
— Может быть, это смешно, — сказала мама Зеленина, — но мы с Дмитрием…
Она сняла пенсне и отвернулась.
— Совершенно верно, — сказал папа Зеленин.
— Вот это да! — бросив на стол газету, воскликнул Владька.
