Роман Лерони - Не говорите с луной
Метров через тридцать он снова выстрелил из подствольника, целясь по красному зареву, выбивающемуся из балки. В этот раз взрыв прозвучал глухо. Оставалась ещё пара гранат: одна ручная, на ремне разгрузочного жилета — для себя, и одна для подствольника.
Шевалье он нагнал метров через сто. Мощная фигура бойца неожиданно выплыла из темноты. Солдат шёл, шатаясь из стороны в сторону, шаркая ногами и опираясь о пулемёт, который держал за ствол. Он натужно хрипел.
— Женя!
— Что, старлей? — простонал Савченко, падая на колени. — Убили меня.
— Ты о чём, Шевалье? — не понял его Александр и присел подле. — Кто кого убил? Кажется, они отстали.
— Это хорошо, — с каким–то странным блаженством произнёс боец, и, вдруг, словно тяжёлый куль, упал набок и перевернулся на спину.
— Ты чего, Шевалье? Вставай. Надо идти дальше. Нас ждут.
— Убит я, Саня…
Склонившись над солдатом, Александр облапил его руками. Всё было вроде целым. Лишь ледяная, мокрая униформа и… ледяные руки.
— Вставай, боец! Вставай!
Он прильнул к его груди, но там была тишина, гораздо более плотная, чем вокруг, в пронизываемой ветром ночи.
— Шевалье! Савченко! Женя!
Боец остался недвижимым. Не помогли и хлёсткие, злые удары ладонями по холодному лицу. Сжав кулак, очень сильно, костяшками пальцев, стал надавливать на грудину, елозить там. Обычно это приводило в сознание даже мертвецки пьяных людей. Шевалье не подавал признаков жизни.
— Чёрт, этого ещё не хватало, — прошептал Александр, и зашарил руками по своему жилету, разыскивая полевой фонарь.
Скупой луч осветил окаменевшее лицо солдата. Неподвижные чёрные глаза были пропитаны теменью ночи. Капли дождя падали на них, но человек даже не моргал. Вокруг его рта чернела кровяная пена. Шевалье был мёртв. Прильнув ухом к его груди, затаив дыхание, Александр попытался расслышать хотя бы слабый стук сердца. Но лишь пустая тишина вливалась в сознание Саши, подтверждая, что солдат мёртв. Осветив тело бойца фонарём, он увидел, что униформа и разгрузка на левом боку Савченко были черны от крови. В том месте часть разгрузочного жилета была изорвана, словно собаками.
— Сс–ссука!
Можно было не сомневаться, что такую рану могла сделать пуля «винтореза», и что это была именно она, а не злополучный камень, который сломал ребро, по мнению уже покойного Савченко.
Оттянув вверх липкую от холодной крови одежду и РД, Александр посветил фонарём. Рана была большой. Выходное отверстие зияло чёрной влажной дырой с торчащими фрагментами рёбер. Евгений Савченко был настоящим богатырём, чтобы после такого ранения пройти ещё сто метров. Угоди такая пуля в другого человека, в такого, как сам Александр, отпевать покойника можно было бы через минуту.
Слева от дороги, по склону горы застучали камни, скатываясь вниз. Саша схватил оружие и потушил фонарь. Тело нельзя было оставлять. Абборигены не гнушались вымещать свою изощрённую месть на мертвецах.
Быстро разобрав пулемёт, Александр разбросал по камням детали, отшвырнул далеко коробку с патронной лентой, затем, раскрутив, как метатель молота, за ствол пулемёт, он кинул его куда–то в темноту, с откоса дороги. И пулемёт, и тело Савченко донести до БТР было невозможно. Мертвец весил не меньше центнера.
Когда Левченко взвалил на себя холодное тело и встал на ноги, судорожная дрожь, пробиваясь тупой болью в спине, охватило всё его тело. В глазах расцвели призрачные электрические цветы. Пришлось немного постоять, чтобы освоиться с таким весом на плечах. Дальше дорога должна была идти под гору, и пока можно было идти с телом на плечах, надо было идти. Когда недостанет сил, придётся волочить тело по камням.
Он пошёл и пришёл, совершенно потеряв счёт времени и не один раз истратив все возможные пределы своих сил, просто упав, когда увидел, что перед ним бегают какие–то люди, снимая с животных вьюки, какие–то мешки и спешно забрасывают их в нутро БТР. Никто к нему не подошёл, и он лежал рядом с Савченко, пытаясь успокоить сердце и восстановить дыхание.
Он уже вставал на ноги, когда его подхватили за плечи, подняли. Это был Сазонов.
— Что с бойцом, Саня?
— Убит, Веталь. Надо погрузить тело в бэтэр.
— Мои в оцеплении. Архаровцы грузят свои трофеи.
Александр просто оттолкнул его в сторону, чтобы пройти. На обходные манёвры, на просьбы попросту не было сил. Схватив за одежду первого попавшегося бойца, он притянул его к себе.
— Тихо, тихо, старлей! — Это был Немец. — Руки–то прибери, офицерик! Если нехреном заняться — вот, отнеси к бэтэру.
Он сунул опешившему Левченко какой–то тяжёлый тюк, но прежде разбитые непомерной тяжестью руки не удержали его. Тюк упал.
— Ты чего, старлей! — возмутился Немец, подхватывая ношу. — Ополоумел, урод, добром раскидываться!
— Там Шевалье, — произнёс Александр, указывая в темноту.
— Пусть идёт и таскает вместе с нами, — безразлично бросил боец, быстро уходя в сторону.
— Убит Шевалье!
На этот крик никто не обратил внимания. Все продолжали торопливо собирать мешки и грузить их на броню. Пришёл Сазонов, сжал за плечи.
— Ладно тебе, Саша. Успокойся. Я позвал бойцов. Они сейчас погрузят Шевалье.
— Савченко, — произнёс Александр.
— Что?
— Евгений Савченко.
— А, — вздохнул начальник заставы. — Понял. Пошли к броне.
— Что тут случилось?
— Ишаки нарвались на мины. Две скотины пришлось добить. Я подоспел как раз к этому моменту.
Мимо пронесли тело Савченко. Четыре солдата несли его, тяжело шаркая ногами по камням.
— Давай, Веталь, на броню и поехали. Нельзя здесь задерживаться. По нам работал снайпер с «винтореза». Перебьёт, как мух! На броню! — закричал он остальным. — Уходим!
Откуда–то из темноты вылез Сотка.
— Не годиться так, старлей. Мы должны забрать всё.
— Своё вы уже забрали. Положи сверху Шевалье — будет как раз!
— Ты придурок, старлей?
Александр не стал его слушать, и уже, забираясь на ледяную броню БТР, сказал:
— Дважды не повторяю, б…ть, уроды! Кто не успел — тот будет бежать до заставы своим ходом. Механик, заводи!
Солдат не стал ждать дублирования приказа. Машина стояла с работающим двигателем. Раздалось короткое рычание переключаемой передачи, и бронетранспортёр стал сдавать назад, чтобы развернуться. За это время солдаты Сотки спешно закидывали тюки прямо на броню, на уже одеревенелое тело Шевалье. Один из тюков не удержался и свалился вниз, прямо под колёса. Раздались треск и хруст, и, тут же, матюги со всех сторон. Последняя пара сверхсрочников заскакивала уже на ходу. Бронетранспортёр, огрызаясь от холодной и чёрной ночи рычанием мощного двигателя, быстро покатил по дороге, нервно ощупывая её дрожащим светом фар.
Александр, примостился на командирском месте, справа от водителя. Всю дорогу он жевал гнев и запивал его досадой. Лишь однажды он выглянул из люка. Рядом на броне сидел Сазонов, который тут же склонился к своему товарищу.
— Почему не пошёл к нам на выручку?
Начальник заставы помолчал, поводя пальцами по губам. Его глаза неподвижно смотрели на дорогу, по метру подкатывающуюся под тяжёлую машину. Освещённая дорога слабо отражалась в его глазах. Они горели и блестели. Это был или гнев, или слёзы. Так казалось Александру. Он повторил свой вопрос:
— Почему не пришёл к нам? Ты же слышал, что мы ведём бой.
— Слышал, Саня. Не пускали они меня. Прикажешь стрелять в них?
Нет. Это же в какую даль безумства необходимо отпустить своё сознание, чтобы решиться на такой приказ? И существует ли такая даль? В безумстве — да. А в здравом уме? В той самой здравости, которая вопит в своём желании выжить? Не меняется ли всё местами в данном случае: безумство с разумностью? А совесть? А её муки? Об этом надо спросить самого Савченко. Он теперь образованный… Мёртвые сраму не имут. Эту ношу он скинул на живых. Но приняли ли они её или оставили где–то там, на каменистой дороге вместе с раздавленным до хруста содержимым тюка.
Такими размышлениями он приручал свой гнев, понимая, что ничего уже не исправить, не изменить. Необходимо было просто отдать последнюю дань.
БТР торопливо скребся всеми своими восьмью колёсами по колючему и шершавому гравию дороги, всё дальше и дальше уходя от холода опасности, от смертоносной темени ночи.
Утром его разбудил Сазонов.
Александр мог припомнить, как они приехали на заставу, а дальше память была словно гильотинирована, и лёжа на кровати в той же самой одежде, что и в ночном выходе, он силился припомнить хоть какие–нибудь детали. Но последним запомнившимся моментом был освещённый фарами бронетранспортёра КПП заставы. Затем — темень, словно в сознание, ослабленное пережитыми ужасом и потрясениями, хлынула сама ночь.
Старший лейтенант Сазонов держал в руках кружку, от которой сильно пахло кофе.
