Грация Верасани - Оглянись назад, детка!

Я вздрогнула от звонка радиотелефона, стоявшего на стеклянном столике, трубку от которого наполовину скрывало голенище коричневого сапога. Я лениво взяла ее. На другом конце послышалось покашливание, брюзжание.

— Сегодня я подумала о тебе, — произнесла тетя Лидия тоном человека, думающего обычно о вещах более важных, чем я.

— Что это вдруг? — Мой вопрос прозвучал немного иронична.

— Я встретила в супермаркете «Конад» одну твою университетскую подругу, Кьяру, как ее там…

— Кьяра Ванни?

— Да, именно ее. Она немного располнела, но все еще прелестна.

— Действительно?

— Да, несмотря на четыре беременности.

— Тогда нет ничего странного в том, что она немного располнела.

— Что же, в таком случае и ты тоже, хотя и не рожала.

Мне хотелось поблагодарить ее за любезность, но я не стала этого делать.

— Подруга — слишком сильно сказано. Мы встречались, чтобы позаниматься, подготовиться к экзамену, обменяться конспектами…

Кьяра Ванни в противоположность мне сумела закончить университет. Но, думаю, этот диплом юриста она так и не смогла применить. Четыре ребенка — это довольно ответственная работа.

— Если я не ошибаюсь, ты часто ночевала у нее дома?

— Она жила далеко, а папа не всегда мог приехать за мной…

Я увидела, как волосы на моей руке зашевелись, и ощутила холодную дрожь, так как уже знала, что тетя Лидия собиралась сказать.

— И в ту ночь, когда умерла твоя сестра.

Стены комнаты Кьяры Ванни были покрашены в розовый цвет, и она расставила на тумбочке в стиле Барби коллекцию ужасных плю шевых игрушек: подарки ее женихов. Я подарила ей постер Дэвида Боуи во фраке и еще один, с картиной Пауля Клее, которые она так и не повесила.

В тот вечер позвонил папа и сказал отцу Кья-ры, что у него проблема с машиной и что на следующий день он отвезет ее в авторемонтную мастерскую. Он хотел спросить, не могли бы они оставить меня на ночь.

Тетя стала о чем-то говорить, и я резко оборвала ее:

— Тетя, соберись.

Она согласно пробормотала что-то.

— Напряги память, — уточнила я.

Я услышала вздох.

— В ту ночь, когда Ада умерла, я была у Кья-ры Ванни. И вернулась на следующее утро, папа был на работе…

— Да, да, помню.

— Я думала… у папы сломалась машина..

— Ах, эта колымага всегда ломалась. В общем, Кьяра Ванни попросила меня передать тебе привет и была расстроена оттого, что ты не вышла замуж и не родила детей…

Я снова перебила ее:

— Ты ужинала с папой в тот вечер?

— Ты же знаешь, я всегда ужинала в вашем доме с тех пор, как… Как жаль, это был такой прекрасный дом Я говорила Фульвио, чтобы он не продавал его… — Она вздохнула.

Я облокотилась на спинку дивана .

— Как поживают кошки?

— Хорошо, хорошо… Но в тот вечер я с ним не ужинала. В тот вечер я позвонила твоему отцу, но его не было. Как-никак я волновалась и позвонила в полночь. Безрезультатно. На следующий день я спросила его, куда это он подевался. В общем, иногда он пил, ты же знаешь…

— И что он тебе ответил?

— Позвонили из Рима, и было уже не до этого, — резко оборвала она.

Двенадцать минут

Я припарковала «Ситроен» перед покрытым копотью кирпичным зданием и подумала о том, что мой отец сейчас наверняка ужинает, сидя перед телевизором. Пройдя через калитку из кованого железа, я увидела ровную изгородь и женщину, которая вытряхивала скатерть в окно. Вскоре дверь распахнулась, и я увидела отца в шлепанцах и шерстяном халате. Судя по всему, мой приход его не обрадовал, впрочем, я и не ожидала другого.

Из старого дома он перевез сюда лишь кое-какую антикварную мебель и библиотеку. При виде беспорядочной груды книг, заполнивших небольшую гостиную, я вспомнила Дилана Томаса, который говорил, что библиотека — это клиника для умственно больных. Не сказав ни слова, отец вернулся на кухню домывать посуду, а я последовала за ним.

— Выпьешь ячменного кофе? — спросил он.

Я кивнула и села за квадратный стол, на середине которого стояло серебряное блюдо. Отец открыл шкаф, окрашенный в зеленый цвет, и достал оттуда банку с кофе. Я отвела взгляд от батареи пустых бутылок анисового ликера, стоявших на буфете, и уставилась на экран телевизора, где писатель-телеведущий с фальшивой улыбкой интервьюировал воображаемых журналистов по поводу преступления в Конье. Набравшись смелости, я поставила на стол коробку из-под обуви, которую захватила с собой.

— Папа, это письма Ады. Хочешь почитать их? Отец бросил в ведро старую губку для мытья посуды, подошел к телевизору и переключил канал. В ток-шоу обсуждали войну против Ирака. Когда сообщили, что Северная Корея создает атомную бомбу, он согласно кивнул. Когда я спохватилась, было уже слишком поздно, так как провокационная фраза вырвалась сама собой:

— Что ж, в конце концов, ты прав, американское самоубийство важнее самоубийства моей сестры…

Старший фельдфебель взял полотенце для вытирания посуды и подошел к подставке для фотографии, стоявшей на буфете.

Я наблюдала, как он аккуратно и тщательно стирал пыль с лица моей матери, моего и моей сестры. На лужайке лежала Илариа Маджи, по мужу Кантини, в костюме кремового цвета: она с улыбкой смотрела, как я и Ада кувыркались перед объективом фотокамеры.

Я наблюдала за действиями отца, спрашивая себя, будем ли мы с ним когда-нибудь говорить о нашей семье. Но, возможно, есть жесты, которые все говорят; возможно, нет ничего более очевидного, чем его рука, ласкающая стекло. В таком случае, решила я, это не как в фильмах, когда один человек подходит к другому и говорит: «Поплачь на моем плече», и все думают: «Наконец-то он изольет душу». В жизни не всегда происходит именно так. В жизни есть слезы, которые просто непозволительны или которые возникают, когда человек полностью сломлен.

Отец налил мне кофе в большую выщербленную по краям голубую чашку, которую он взял с собой при переезде и которая была частью старого чайного сервиза Налив в бокал немного анисового ликера, он снял очки, чтобы стоявшая позади меня фотография потеряла очертания.

Я не выдержала и спросила.

— Где ты был в ночь, когда Ада покончила с собой?

Бокал с анисовым ликером выпал у него из рук и разбился вдребезги. Я хотела было нагнуться, но отец оказался проворнее: он встал, взял совок, собрал стекла и выбросил все в мусорное ведро. Потом он снова сел за стол, скрестил на груди руки и уставился в стену.

— Дома, как всегда.

— Я говорила с тетей Лидией… Я устала, папа.

Он кивнул и вздохнул.

— В ту ночь ты ночевала у Кьяры Ванни, помнишь? У твоей университетской подруги… Я очень поздно приехал в Рим. Хотел сам убедиться в том, что устроила твоя сестра. Она открыла мне дверь в черной комбинации, с наполовину пустой бутылкой виски в руке, Я вошел и увидел развалившегося на диване парня, который тер десны. Когда я спросил, пьяна ли она, в ответ Ада лишь рассмеялась мне в лицо. Я не мог этого вынести. Я приказал ей одеться, чтобы увезти ее оттуда, но она начала вопить и оскорблять меня. Парень сказал, что уходит и оставляет нас одних продолжать выяснять отношения, что он и сделал. Все случилось очень быстро, Джорджиа. Ты просто не представляешь, как некоторые вещи быстро происходят. Я пошел в ванную вымыть лицо, а потом сел на край ванны, чтобы подумать. Ада только что сказала мне, что в том, что случилось с мамой, виноват только я…

Я налила в чашку немного анисового ликера.

— Твоя мать всегда чувствовала себя плохо. У нее были ее таблетки, любовник и муж-карабинер. — Он произнес с ненавистью: — Карабинер. Постепенно мы отдалились друг от друга. В браке так иногда бывает. Когда она решила врезаться на машине в ворота, мне стало так обидно, и я подумал: что я знаю об этой женщине?

Он встал, взял другой бокал и налил в него до краев анисового ликера.

— Я вышел из ванны. Ада все еще стояла там и пила прямо из горлышка бутылки. Казалось, она играла одну из своих ролей… Ты же знаешь, какой она была, не так ли?

Мой голос прозвучал словно вздох.

— Я не знаю, какой она была, папа. Не знаю.

Я вышла купить мартини в наброшенном на пижаму плаще, с грязными волосами и черными кругами под глазами, словно всю ночь занималась любовью. Когда я вернулась, на ноч ном столике меня ждала еще одна книга Колет — «Анапе Нин». Но я включила телевизор и стала смотреть Сентьери на полной громкости. Джулио злится. Говорит, что не может видеть меня в такой депрессии, а потом спрашивает, где я провела ночь…

— Я закрыл руками уши, чтобы не слышать ее.

— Почему?

— Она смеялась и не могла остановиться.

Я ему говорю, что скучаю по своему пианино, что дома оно расстраивается и пылится…

— Открыв дверь квартиры, я выскочил на улицу.