Педро Сарралуки - Для любовников и воров
– Это довольно глупая идея, – сказала Исабель от окна. – Заметно, что все происходит только для того, чтобы объяснить телефонный звонок. Так не пишут рассказы. Романы можно создавать наугад, нанизывая одно на другое, – но только не рассказы. Кортасар говорил, что рассказ – это литературная машина, создающая интерес. Мне нравится это определение. Очевидно, что такие машины не строятся из лоскутков.
Дождь полил с еще большей силой. Ветер припечатывал капли к стеклу. Свет несколько раз ослабевал и снова вспыхивал, медленно мерцая. В любой момент электроэнергия могла отключиться. Я проверил подсвечники, а затем решил придумать работу, которая позволила бы мне продолжать слушать разговор. Сев за стол в столовой, я принялся очищать от грязи трости.
– Все также могло быть спланировано заранее, – вмешался Антон. – Рассказы всегда играют с прошлым, с тем, что произошло раньше момента, с которого начинается повествование. Орасио Кирога предлагал прием – начинать рассказы с интригующего вступления. Например, следующим образом: «Так как Элена не собиралась соглашаться, он, смерив ее холодным взглядом, взял свою шляпу. Она в ответ на это только пожала плечами». Подобные вступления всегда мне очень нравились. Всего в трех строчках оно уже пробудило наш интерес. Мы хотим узнать, кто такие Элена и этот тип, что он у нее просил и почему Элена оказалась такой равнодушной. С рассказом Умберто можно было сделать нечто подобное. Женщина и журналист в равной степени жертвы того, что произошло до телефонного звонка, того, о чем они не знают.
– Черт возьми, почему вы никак не оставите эту историю? – раздраженно спросил Умберто. Он выпил много арманьяка. Это было странно для такого рассудочного человека, как он.
– Вот уж нет, – ответил Пако. – Я хочу узнать, что же, черт возьми, это за женщина. Нельзя уложить девушку в постель, а потом уйти как ни в чем не бывало. История должна закончиться… У меня есть другая идея. Они незнакомы, верно? Хорошо. Женщина ему говорит: «Пора». Она поднимается с постели, как пьяная или одурманенная наркотиками, и открывает кейс. Внутри находятся полиэтиленовые пакеты с белым порошком, как в фильмах. Женщина дает ему ключ от камеры хранения. Журналист должен оставить там кейс с наркотиками и забрать другой, с деньгами. Потом ему нужно вернуться в гостиницу и передать кейс ей. Только после этого женщина заплатит ему за работу. Она называет журналисту приличную сумму. Прощаясь, женщина предупреждает, что за ним будут следить, чтобы он Не сделал какую-нибудь глупость. Журналист выходит оттуда очень довольный: благодаря телефонной ошибке он сорвет большой куш за пустяковую работу. В городе полно незаконных кейсов, путешествующих из одного места в другое, – это всем известно. Хоть один раз и на его долю перепадет. В вестибюле журналист видит двух мужчин с подозрительными физиономиями. Они выходят за ним на улицу. Но женщина ведь предупредила его о слежке, поэтому он не придает этому никакого значения и едет на вокзал. Один из следящих за ним мужчин прячется за колонной, а другой притворяется, что читает газету. Журналист направляется к камере хранения. Открывает ячейку и видит внутри другой кейс. В этот момент он чувствует под лопаткой ствол пистолета. «Давненько мы хотели с тобой познакомиться», – говорят ему на ухо. Это полицейские. Пока они обыскивают его, журналист говорит им о женщине, но они не верят. Никто не видел, как она входила или выходила из гостиницы. Комната записана на имя журналиста. Он клянется, что наркотики ему дала женщина, что он даже не знает, кому они предназначались, что она набрала не тот номер. Полицейские смеются. Тогда один из них открывает кейс. «Дерьмо, – говорит он, – тут не деньги, а старые газеты». Другой полицейский бросается открывать второй кейс. Он разрывает один из пакетов, берет порошок на палец и подносит ко рту.
Пако сделал то же самое и обернулся к нам с неожиданным выражением удивления и разочарования. – «Черт возьми. Это мука! Этот сукин сын опять нас надул!» Полицейские смотрят на задержанного с негодованием. Они хотели бы убить его, выместить свою злобу на нем. Но дело заканчивается лишь показаниями в комиссариате. Никого не сажают в тюрьму ни за идиотизм, ни за подмену газет мукой. В тот же вечер журналист возвращается домой. Он расстроен и чувствует себя униженным. Звонит телефон. Он поднимает трубку и слышит женский голос. На этот раз он спокоен: «Я только хочу сказать тебе, что твои деньги находятся в холодильнике, завернутые в фольгу. Благодаря тебе передача прошла успешно». Журналист, отличавшийся быстрой сообразительностью, спрашивает, не может ли он сделать еще что-нибудь для нее. Женщина презрительно смеется. «Есть люди одноразового использования», – отвечает она ему. Разговор обрывается. Женщина повесила трубку.
– Проблема в том, что этого рассказа нет ни у кого в голове, – высказал свою мысль Антон Аррьяга, – в этом-то и загвоздка. Чтобы написать рассказ, нужно видеть его прежде, как призрак, маячащий в воздухе. А этот рассказ никто не видит, поэтому он не существует.
– Дайте мне поиграть с этой идеей, черт возьми! – запротестовал издатель.
Но это была вовсе не игра, и к тому же Антон отчасти ошибался. Здесь был человек, видевший этот рассказ, но бывший не в состоянии или не хотевший писать его. Многие истории навсегда остаются повисшими в воздухе, как несбывшиеся мечты: та же участь постигла бы и этот рассказ, если бы не вмешательство алкоголя.
– Если вам так нравятся призраки, я покажу вам его, – тихим голосом сказал Умберто. Пока все разглагольствовали, он пил арманьяк – в этом доме всегда кто-то слишком злоупотреблял спиртным. – Этот Рассказ будет завершенным, не беспокойтесь. И закончу его я сам, без трупов и наркотиков. Очень они мне нужны! Это рассказ в стиле Монтерросо, очень лаконичный. В нем говорится следующее. Я уже собирался ложиться спать, когда зазвонил телефон. Поколебавшись несколько секунд, я решился снять трубку. Удивительно нежный голос нетерпеливо произнес: «Я в отеле «Монако», номер 214. Приходи скорее». Я узнал голос Мануэлы, но не пришел на свидание. Через несколько дней я спросил ее, не встречается ли она с другим мужчиной. Я платил ей огромные деньги, чтобы она этого не делала. Мануэла невинно посмотрела на меня и сказала, что неспособна на измену. Я поверил ей, я должен был ей поверить. Но она никогда не упрекнула меня в том, что я не пришел на свидание в отеле. Все женщины лгут из жалости или из любви к запутанным романам.
Он пьяно засмеялся и нетвердо протянул руку, ища бутылку арманьяка. Это беззастенчивое упоминание о Полин вызвало во мне неожиданный всплеск. Я интуитивно ощутил, что настоящая причина интереса была не здесь и что она не имела ничего общего с этим собранием. Рассказ Умберто, как случается иногда с жизнью, не мог быть написан, потому что он находился в руках других людей.
Я оставил на столе трость, которую чистил, и выглянул в сад через кухонную дверь. Дождь лил не слишком сильно, но было очень холодно. Сад казался навсегда заброшенным. Я уже хотел пойти вдоль стены дома к пристройке, где находилась комната Полин, когда заметил Фабио, шедшего с другой стороны. Он выбрался через главную дверь, чтобы мы его не увидели, и шел, глядя в землю. Я остался на кухне и, притворившись, будто чищу плиту, следил за Фабио краем глаза. Он прошел мимо открытой двери, бросив внутрь обеспокоенный взгляд. Я пошел вслед за ним, не чувствуя ни дождя, ни холода, а лишь растущую отчужденность, как будто я взглянул на себя со стороны и внезапно обнаружил, что тот, кого я видел, вследствие какого-то странного превращения был не я. Эти шаги сейчас делал другой человек, однако в то же время я чувствовал их своими.
Дойдя до угла, я выглянул. Фабио постукивал костяшками пальцев в стекло одного из окошек. Я всеми силами своей души пожелал, чтобы ничего не произошло, чтобы Полин глубоко спала и не открыла ему. Но окно отворилось, и Фабио что-то сказал, одну лишь фразу. Я отдал бы десять лет своей жизни за то, чтобы узнать, что он сказал, что следовало говорить женщине, тайно добиваясь ее, – потому что именно из-за незнания этой загадочной формулы я стоял сейчас, раздавленный одиночеством, на этом углу под дождем, как персонаж рассказа, который никогда не будет написан. Я спрашивал себя снова и снова, как должен был мужчина объясниться в любви, чтобы стать героем романа, чтобы женщина приняла его тайком в своей комнате. Как мало оставалось во мне тогда того удовольствия, которое я испытывал вчера в этом же саду, счастливо далекий всему, невидимый и свободный! Когда руки Полин высунулись наружу и обхватили Мокрую голову Фабио, я почувствовал на мгновение, Как они сжимают мне виски. На смену этому физическому ощущению пришло совершенно противоположное. Моей душой завладело отчаяние, подобное насосу, вытягивавшему у меня воздух из легких, душившему меня.
