Алексей Андреев - Среднерусские истории
Валентина уже заталкивала еле волочащихся детей в здание, вслед за ней зашла врачиха, за которой пятился Илья. Он и захлопнул перед носом директора дверь. Дважды лязгнул, поворачиваясь, ключ, потом звякнул крючок.
Микроавтобус уехал, оставив на земле небольшой сверток, впопыхах забытый врачихой. Безруков долго на него смотрел, потом присел и развернул. Из свертка вывалились скомканная одежда Дениса и два напитавшихся кровью памперса. С трудом распрямив вдруг разом ослабевшие ноги, директор поднялся и обнаружил рядом Семеныча. Подавшись вперед, он тоже смотрел на содержимое свертка. В медкабинете над их головами с треском задернули шторы…
Уже часа полтора Безруков тупо стоял у двери медкабинета. Стоял прямо в середине лужи, которая натекла ему под ноги с насквозь промокшей одежды. Ботинки на любое движение отзывались хлюпаньем, но он этого не замечал. Из-за закрытой двери доносились позвякивания, лающие команды врачихи, по низу пробивался яркий свет. Потом раздался грохот, словно в сердцах что-то смели со стола, и отчетливо донеслось:
– Все, хватит! Бесполезно, одни разрывы…
Голос Валентины пробормотал в ответ что-то неразборчиво-успокаивающее.
– Да мы так придурков не напасемся! – злилась врачиха. – Надолго их не хватит. Что – потом беспризорников опять по вокзалам отлавливать со всякой заразой? Лечить, проверять – и все ради одного раза?..
Валентина еще что-то коротко произнесла – столь же неразборчивое.
– Да подожди с уколом, он сейчас сам… А ты что уставился?! – вдруг рявкнула врачиха. – Начинай убираться!
В кабинете началась долгая возня, затем дверь распахнулась и вышел Илья. В полутьме коридора он не сразу увидел Безрукова, а когда увидел – не узнал. Вздрогнул, выронил пластиковый мешок и отпрыгнул от неподвижной фигуры обратно в кабинет, спрятавшись за дверной косяк.
– Там… там… – забормотал испуганно.
– Что там? – раздраженно повернулась врачиха.
– Там стоит…
В коридор выскочила Валентина, за ней, быстро набросив на операционный стол белую простыню, – врачиха. Валентина, увидев темную фигуру, ойкнула и начала креститься, а врачиха шагнула вперед, узнала Безрукова и выматерилась.
Взгляд Безрукова был прикован к столу в глубине кабинета, к простыне, что быстро окрашивалась красным, к маленькому тельцу, которое под ней угадывалось, и к детской ножке, до конца не прикрытой. Ему казалось, что ножка чуть подрагивает. И он силился разглядеть – так ли это? – и тянул шею, не обращая внимания ни на все еще опасливо выглядывающего из-за косяка Илью, ни на замершую с щепотью у пупка Валентину, ни на врачиху, которая, прищурившись, приблизилась к нему чуть сбоку и одним точным ударом выбила из него сознание.
Но, прежде чем отключиться, Безруков в мгновенной яркой вспышке внезапно разом увидел и висящую под потолком немым укором кундябру, похожую на небольшое пульсирующее облако, и печально застывшую внизу, под полом, лысаку с хрупкой восьмипалой клюхой на отлете, и грустно прошедших за стеной ветвистых горбанов, смахивающих на верблюдов, только поросших вместо шерсти кустами крыжовника, и большого полупрозрачного стеклана, медленно отлетающего на маленькой верткой тумаке, и поникшие разноцветные струи свербики, и траурно потухающие вдалеке називы, и убредающих куда-то пухлыми колбасками липунов, и уползающих хитинистыми штопорами обратно под землю буровов, и еще кого-то или чего-то, чему названия у Дениса узнать не успел…
– С этим потом разберемся, – сказала врачиха и повернулась к Илье: – Иди давай, не стой!
Илья быстро подхватил шуршащий мешок и направился к лестнице. Проходя мимо бесчувственного тела директора, пнул его ногой и сказал:
– У!
Свернув на хорошо освещенную лестницу, Илья лицом к лицу столкнулся с поднимавшимся по ступенькам Семенычем. И тоже хотел ему что-то сказать, а может, и пнуть сверху, чтобы не мешался, но не успел.
– Именем детей! – произнес Семеныч и неумело, но сильно ударил его кулаком в грудь. Илья даже не успел понять, что и кулак взлетел как-то странно, и внутри него что-то блеснувшее есть… Потому что длинное лезвие попало точно в сердце и пробило его насквозь…
Врачиха как раз подошла к операционному столу и взялась за простыню, когда со стороны лестницы донесся шум падения чего-то большого и тяжелого.
– Ну что там еще?! – Ответа не дождалась и кивнула Валентине: – Посмотри!
Валентина вышла из кабинета и тут же захрипела-забулькала разрезанным горлом.
– Именем детей! – услышала врачиха. – Приговариваю! – В дверном проеме появился Семеныч.
– Ну ты, ты, – попыталась угрожающе сказать врачиха, сразу увидев зажатый в кулаке длинный нож, с которого капало, – уголовник! Да ты хоть знаешь… – Нащупав на столе ланцет и скальпель, она усмехнулась и не стала договаривать.
Дальнейшее уже было делом техники. Которой она владела хорошо, в отличие от этого ничтожного, зачморенного бывшего урки, отсидевшего к тому же, как ей прекрасно было известно, свой единственный срок за других. И если первым ее побуждением было как-то отвлечь его внимание, напугать, сделать обманный финт и выскочить из кабинета, то теперь уж нет, теперь она его сделает.
Руки с инструментами замелькали, создавая перед врачихой такую сверкающую завесу, проникнуть за которую безнаказанно не смог бы никто. И завеса эта убийственная стала неумолимо надвигаться на Семеныча.
Единственное, чего врачиха не учла да и не могла учесть, – это его готовности любой ценой исполнить задуманное. Семеныч не стал ничего выгадывать, рассчитывать, уклоняться и уворачиваться, а просто выставил левую руку локтем вперед и пошел навстречу. И пока хирургические лезвия кромсали и полосовали его руку, одежду, тело, лицо, он практически вслепую все тыкал и тыкал перед собой ножом… И несколько раз попал…
Первой упала врачиха. Вдруг опустила руки, изумленно вытаращилась на кровавые ручейки, вытекающие из дырок в собственном халате, зажмурилась, стала клониться на правый бок и рухнула. И так нехорошо забилась, словно решила напоследок с кем-то или чем-то совокупиться.
Семеныч же еще какое-то время стоял, ничего перед собой не видя, но продолжая шарить впереди ножом, затем перестал, с трудом повернулся, шагнул и тоже упал. И еще какое-то время пытался ползти к выходу – не то хотел добраться до лежащего в коридоре Безрукова, не то просто не желал умирать рядом с Гестаповкой. А потом затих…
Обнаружила их глухонемая Аделаида. Зажав рот рукой, выскочила во двор и с обезумевшим видом стала хватать всех подряд за одежду и тащить прочь от здания. Сначала подумали, что там что-то прорвало или загорелось и начали выводить детей, пока кто-то не заглянул на второй этаж… Прибежавший по вызову участковый только глянул на эту бойню и тут же бросился звонить в городок. Прибывшая опергруппа успела лишь оградить место происшествия и чуть осмотреться, как вдруг была отозвана. Вместо нее появились другие люди, среди которых мелькнул и бесцветный. Впрочем, как мелькнул, так и пропал – быстро уехал. Оставшиеся же сразу выпроводили участкового, поставили на въезде охрану, всему персоналу внушительно порекомендовали ничего о случившемся не говорить и долго шарили по всему интернату и вокруг, что-то изучая и собирая. Особенно интересовались – куда исчез директор? Но о Безрукове никто ничего сказать не мог. Ни дома, ни в интернате его не было, следов внезапного отъезда – тоже. Куда-то пропал и один из воспитанников – остался только сверток с его одеждой, обнаруженный почему-то в котельной. На одежде нашли следы его крови, – видимо, прежде чем устроить бойню на втором этаже, бывший зек сначала расправился с ребенком. Только вот куда он дел тело?..
Много позже на дальнем озере кто-то из рыбаков обнаружил полузатопленную лодку Безрукова, которую, похоже, долго носило по волнам, пока не прибило к берегу. Никаких снастей в ней не было, других вещей – тоже, только весла были вставлены. Кто-то ею воспользовался, чтобы отплыть, а вот что произошло с ним дальше – неизвестно.
Но к тому времени судьба директора уже никого не интересовала. Те, что прибыли вместо опергруппы, как внезапно приехали, так же внезапно и уехали, сняв охрану и основательно зачистив флигель и основное здание от всяких следов пребывания врачихи, – даже медкабинет вывезли подчистую, оставив в коридоре лишь обитую дерматином кушетку, пару стульев и шкаф с минимальным набором пузырьков и таблеток, ассортиментом разновеликих клизм и некоторым количеством перевязочного материала. Да и домик Безрукова после их отъезда блистал стерильной чистотой, равно как и его кабинет. Участковый вдруг получил приказ отправиться в командировку на Северный Кавказ, откуда вернулся грузом 200, подорванный в машине вместе с тремя такими же служивыми бедолагами. Жители села вообще в сторону интерната не совались – поварихи, и те уволились, – и все обходили его территорию, как зачумленную. И не только ее – в директорскую усадьбу местные тоже не наведывались, что, учитывая их склонность к быстрому присвоению всего как бы ничейного или просто плохо лежащего, объяснить совсем невозможно. Ну а в самом интернате вскоре после этих событий случился пожар, по странному совпадению больше всего затронувший именно левое крыло второго этажа. Да и остальным помещениям досталось. Детей удалось спасти вроде бы всех, хотя в точности этого никто не знал, так как оказалось, что учет воспитанников здесь велся из рук вон плохо. Здание в итоге пришло в полную негодность, интернат пришлось закрыть, а детей распихали по другим подобным заведениям, коих в стране немало, и, судя по общему течению нашей жизни, количество их будет только расти.
