Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2005)
Итальянцы очень веселый, добрый, шумный и голосистый народ. Когда спорят или ругаются, слышно за километр.
Пальма первенства, безусловно, принадлежит женщинам — их голоса в пылу баталии не перекроет даже вой сирены воздушной тревоги.
Итальянцы, как и все южане, эксцентричны. Забавно было наблюдать, как два итальянца во время бомбежки залегли по разные стороны одного куста, и, когда все закончилось, вскочив, бросились в объятия друг друга с радостными криками: “Марио!”, “Тонио!”. Радости их не было предела, как будто они избежали смертельной опасности, хотя бомбили на довольно большом удалении от этого места.
Мне сразу же, как только я услышал итальянскую речь, очень понравился красивый и мелодичный язык, очень простой в сравнении с другими европейскими языками. Как написано, так и произносится. Совсем как в русском языке. И грамматика итальянского языка не сложная.
Однако есть одно “но”, которое создает некоторые трудности, — очень длинные фразы, затрудняющие понимание текста. Одна фраза может занимать целую страницу книги!
Итальянцы очень музыкальный народ, я это знал и раньше. Открытием же для меня стала оперная ария в исполнении… шагающего под ее мелодию строя солдат!!! Пели они слаженно и очень красиво. Пение в строю далеко не военных песен мне доводилось потом слышать неоднократно. У меня создалось впечатление, что при рождении итальянский ребенок издает не первый крик, а сразу начинает петь.
Увиденная впервые итальянская корова поразила меня своим видом. Значительно крупнее наших, абсолютно белая, с прямыми, расходящимися в стороны горизонтально расположенными рогами, она имела вымя размером не больше, чем у козы. Естественно, что надои у таких коров мизерные. Видимо, поэтому молоко в то время в Италии стоило очень дорого. Литр собственного молока (в конце войны) стоил 55 лир, а килограмм привозного из других стран сливочного масла стоил 50 лир. Парадокс: молоко дороже масла!
Вообще, скота в Италии я видел очень мало. Возможно, просто не был в местах развитого животноводства (если вообще такие места тогда существовали).
Поскольку передвижение между населенными пунктами осуществлялось только на автомашинах, я обратил внимание на состояние автодорог, которые ни малейшим образом не напоминают российские дороги и, независимо от их значимости, содержатся в идеальном состоянии.
Вдоль основных автодорог через каждые тридцать километров стоят одинаковые типовые деревянные дома с мансардой, окрашенные в темно-вишневый цвет. (Вообще, в Италии я не видел деревянных домов кроме этих.) Эти дома, именуемые “каса кантониера” (дом сторожа), предназначены для проживания в них обходчика (вернее, смотрителя) с семьей. За каждым закреплено тридцать километров дороги (по 15 километров в обе стороны от дома). Смотритель ежедневно объезжает свои тридцать километров на велосипеде и, обнаружив повреждение дорожного полотна, немедленно устраняет его. Для этого в прицепе велосипеда имеется немного асфальта, необходимый инструмент, даже миниатюрный каток.
По обеим сторонам многих автодорог Северной Италии (возможно, и Южной, я там не бывал) растут деревья с темно-вишневыми стволами. Листья с одной стороны тоже темно-вишневые, глянцевые, а с другой — темно-зеленые, волосатые. Плоды этих деревьев похожи на сливы, с косточками тоже как у сливы, по вкусу напоминают помидоры и употребляются наряду с последними.
Первая наша длительная стоянка была в каком-то небольшом селении на берегу Адриатического моря, значительно южнее Анконы. Мы занимались восстановлением разбомбленного американской авиацией железнодорожного моста. Помню, я там был поражен лягушачьими концертами, устраиваемыми с заходом солнца. Кваканье несметного количества этих земноводных было настолько оглушительным, что вблизи водоемов человеческий голос не был слышен за два шага. Работая ночью, мы могли вдоволь “насладиться” этими концертами.
Как-то несколько человек, в том числе я, были отправлены в маленький приморский поселок неподалеку. День близился к концу, когда над нашими головами стали проноситься снаряды и рваться где-то довольно близко. Это вели обстрел береговых целей, невидимых за домами, американские или английские корабли. По-видимому, огонь велся из главного калибра, так как разрывы были мощными и в то же время какими-то глухими. Я впервые видел, точнее, слышал работу корабельной артиллерии. Мне тогда показалось, что попасть под обстрел кораблей хуже, чем под бомбежку. Впрочем, как говорится, хрен редьки не слаще.
Поздно вечером мы тронулись в обратный путь. За поворотом открылось море, и нашим глазам представилось потрясающее зрелище: недалеко от берега горел подожженный артобстрелом корабль. Вид горящего на фоне черного неба судна и его отражение в тоже черной воде ошеломили меня: захватывающе красиво и одновременно жутко.
Однажды, закончив работы на мосту, мы погрузились на автомашины и отправились на другой берег Италии ближе к Тирренскому морю, в город Терни, что стоит в сотне километров от Рима. Дорога через Апеннины проходила то под нависающими скалами, то по самому краю бездонных ущелий, то ныряла в черные туннели в утробе гор, беспрерывно виляла и перебегала с одной стороны на другую и явно не была рассчитана на слабонервных. Удовольствия от этого путешествия я не испытал.
В памяти моей отчетливо сохранился один эпизод. Мне смутно рисуется, что это было на пути в Терни. Колонна автомашин остановилась в обширной долине, окруженной синеющими вдали горами. Несколько немцев, передвигаясь вдоль полотна железной дороги, подрывали рельсы толовыми шашками. Остальные должны были разбалчивать стыки рельсов на неподорванных участках, вытаскивать шпалы и, сгибаясь под тяжестью, переносить и грузить их на автомашины. Нещадно палило солнце, пот заливал глаза, очень хотелось пить, а воды не было.
Довольно близко, в нескольких километрах от того места, где мы находились, в голубом безоблачном небе стали появляться белые облачка разрывов шрапнели и доноситься хлопки взрывов. По-видимому, фронт был довольно близко. Однако перебежать к американцам не представлялось никакой возможности: местность была голой, все хорошо просматривалось, и спрятаться было негде. Работу кончили как-то неожиданно. Видимо, фронт приблизился, и пришлось сматывать удочки.
Но вот и Терни. Небольшой городок в горах не произвел на меня впечатления. Зелени почти нет. Жилые дома людей среднего и малого достатка да несколько вилл богачей. Никаких памятников архитектуры. На окраине большой резинотехнический завод, на территории которого лагерь пленных американцев и англичан. Жители рассказывали, что там пленные получали питание по линии Международного Красного Креста, как в американской армии, включая шоколад, фрукты и сигареты. Да, это не русские пленные, которых морили голодом.
В один из дней завыла сирена воздушной тревоги, и сразу же из-за гор появились американские летающие крепости. Они шли на большой высоте, и было их очень много. Мне показалось, более сотни. Началась бомбежка. Одна волна бомбардировщиков сменяла другую, и гул разрывов слился в сплошной рев. Мне удалось спрятаться в траншее, приготовленной специально для таких целей.
Когда после бомбежки увидел город, я был потрясен разрушениями и никак не мог понять, для чего бомбили не имеющий промышленности не только военной, но и гражданской город, где были лишь жилые дома, в основном бедных жителей.
Завод резинотехнических изделий не бомбили. Его спасло присутствие английских и американских пленных.
Позже, не помню, в каком месте, видел, как американские истребители налетели на работающих в поле крестьян и расстреляли их из пулеметов. Для чего?
Между прочим, один русский англичанин мне говорил, что пилоты истребителей в подавляющем большинстве негры, а экипажи бомбардировщиков — белые американцы, и это потому, что летать на истребителях опасней — истребители гибнут чаще. Насколько это верно — не знаю.
Участившиеся налеты американской авиации вынудили немцев работать по ночам. Вначале довольно редко, а потом это превратилось в систему. Работали главным образом при свете луны, а иногда зажигались еще карбидные лампы. Надо сказать, что у немцев они применялись довольно широко.
Когда американские бомбардировщики подвешивали “люстры” (светящие авиабомбы), то становилось светло как днем, все работы прекращались, и каждый искал какое-нибудь углубление, готовый зарыться в землю как можно глубже.
Однажды поздно вечером нас погрузили на автомашины и повезли в горы. Что мы делали так далеко от железной дороги, я не помню, но в памяти сохранилось вот что. Дивная теплая южная ночь. Луна заливает все таким ярким светом, что, как говорится, хоть иголки собирай. У нас столь ярко луна никогда не светит . Читать при такой луне можно совершенно свободно, а тени становятся резкими, чернильно-черными. Все вокруг приобретает особое очарование. В траве и на кустах мелькает несметное количество зеленых огоньков, перелетающих с места на место. Оказалось, что это маленькие, весьма невзрачные на вид жучки, которых днем и не заметишь.
