Сергей Герасимов - Шаги за спиной
Хто хочет, тот и войдет. Как твоя Людмила?
– Я чуть было не убил ее вчера.
– Так разозлился?
– Нет, просто хотел ее убить.
– Нормальный человек никого не хочет убить. Такого не бывает.
Он взял ее лицо в ладони и осторожно поцеловал.
– Хочу еще, – сказала Тамара. – Куда ты делся?
– Обернись и посмотри туда, – сказал Валерий, – это та самая женщина, которая убила мою жену. А вон там, в песочке, ребенок моей жены, Костя. Она смотрит на него. Посмотри на ее глаза.
Тамара резко повернулась.
– Где?
59
Клавдия Антонович была жесткой женщиной. Жесткой, но справедливой, чем и гордилась. Собственно, больше гордиться было нечем. Большим умом, способностями или талантом она не страдала, плохой исполнительностью тоже, поэтому дожила до сорока шести без единого приключения. Ее лицо было в сухих морщинках, которые почти не старили – одно из тех мало привлекательных, но характерных лиц, которые мало меняются с годами. Участковый врач поликлиники номер двадцать четыре, Клавдия Антонович выкладывалась на работе, старательно заполняла каждую бумажку (а работа врача – это работа сначала с бумажками, а потом уже с людьми), отменно выполняла все приказы. А еще Клавдия Антонович не видела снов. Коллеги утверждали, что это не так, что сны она все же видит, но сразу забывает, но Антонович стояла на своем и была даже горда этой своей особенностью. Всегда найдется чем погордиться.
Все было хорошо до этого несчастного, нелепого, неразумного, неладного, неловкого, нелогичного, но все же неподсудного случая с Асей Деланю. Тот вызов был пятым, тот день ярким, майским и тревожным, будто с предчувствием. Но Антонович не верила предчувствиям, как последовательная материалистка. (Правда, вскоре после того, как поголовно атеистическое начальство быстренько перекрасилось в добрых христиан и стало вспоминать тут и там истины из Вечной Книги Антонович признала ценность Бога и принципиальность ее не пострадала. Такое тоже бывает.)
На тот вызов пришлось ехать далеко, но кто-то же должен ехать далеко и Антонович поехала. У женщины было плохо с почками. Плохо, но ничего страшного. Антонович сделала укол.
Пациентка сопротивлялась, пришлось попросить мужа, чтобы подержал. Он подержал, правда оказался не совсем мужем. Под ногами болтался совершенно лысый мальчик лет полутора или двух.
– Стрижете? – спросила Антонович.
– Нет, – ответил немуж, – Костик у нас с рождения такой.
На нем волосики не растут. Правда, Костик?
Костик кивнул.
– Не страшно, – сказала Антонович, – вырастет и станет носить парик. Все девушки будут его любить. Правда, Костик?
Костик снова кивнул. Смышленый мальчик и глазики запоминаются – непривычно видеть два темных глазика и совершенно белую лысинку. Сейчас чего только не бывает – экология, будь она неладна. Антонович улыбнулась мальчику и мальчик улыбнулся в ответ.
– Вы меня убили, – проговорила пациентка.
– Молчи, еще сто лет проживешь, – ответила Антонович, – тоже мне, грамотные все стали.
– Теперь все, – сказала пациентка. – Я буду являться к вам после своей смерти. Буду являться каждую ночь.
– Являйся на здоровье. Мне не снятся сны, – ответила Антонович.
После этого она собрала инструменты и уехала с чувством выполненного долга. Антонович любила это чувство и работу свою любила именно за это чувство. Приятно знать свое дело и делать его хорошо. А пациентка все же умерла через четыре дня. Бывает, что и не везет. Неизвестно, кому не повезло больше – после этой случайности исполнительную Антонович уволили. И что самое страшное – ей начали сниться сны.
Поначалу сны были самого безобидного свойства и пугали только своим существованием: снились все какие-то слова, фразы, названия лекарств, люди с неопределенными лицами, но определенно знакомые. Еще снились реки; реки были цветными – красными, будто кровавыми – просто дело было на закате. Позже в снах стал проявляться некоторый сюжет, который упорно повторялся: вечер, свеча, Антонович сидит в незнакомом доме и смотрит на двери. Кото-то должен постучать, но не стучит. Она знает, что кто-то стоит за дверью. С каждым сном этот кто-то подходит ближе и заносит у двери свою руку решительнее, но все же не решается постучать. Наконец, Антонович подходит к двери, отодвигает щеколду (такая была в доме ее отца, веселого пьяницы, любившего собак, особенно Нюрку, вечно беременную и слюнявую, щенков топили в озере и плакал дождь, белый на фоне камышей); отодвигает щеколду и тянет дверь на себя. Дверь не открывается, потому что надо от себя.
Антонович задвигает щеколду и идет к вазе с леденцами; начинает их с хрустом жевать. Но однажды дверь открылась. На пороге стояла женщина в черном балахоне, лица не видно, сама молчит, а с ней мальчик, лет полутора или двух, с черными глазками и совсем лысый.
– Итак, на что жалуетесь? – спросила Антонович с интонацией врача, ведущего прием.
Женщина молчала.
– Понятно, жалуетесь на немоту, – сказала Антонович и записала диагноз в карточку. – Против этого есть прекрасное средство: сыворотка Боткина, колоть надо в подмышечную впадину. Хотите?
Но женщина молчала.
– А вы на что жалуетесь? – спросила Антонович мальчика.
– А я еще не умею разговаривать, – ответил мальчик, – но я умный не по годам. Если бы я умел говорить, то пожаловался бы, что меня хотят убить. Если ты спасешь меня, то мама тебя простит.
– А если нет?
– Она тебя убьет.
– Из пистолета?
– Нет, трансцедентально.
– Понятно, – сказала Антонович, – вы жалуетесь на преждевременное умственное развитие (она записала диагноз в карточку) Против этого есть прекрасное средство: сыворотка Боткина, колоть надо в подмышечную впадину. Хотите?
И, не выслушав ответа, она закрыла дверь пошла к вазе с леденцами. Но вместо леденцов лежал шприц с сывороткой Боткина. Антонович взяла шприц и вколола дозу себе в подмышку. Было так больно, что она проснулась. Болело по-настоящему.
После того, как сон повторился трижды, Антонович обратилась к специалисту. Специалист обнаружил воспаление лимфатических узлов под правой рукой – там, где входила игла.
– Что это, рак? – спросила Антонович железным голосом.
– Возможно, – ответил специалист. – Крепитесь, по всем признакам это действительно рак.
Но анализы оказались хорошими.
– Тогда что это такое? – спросила Антонович, не любившая непонятностей.
– Не могу ничего сказать. Что-то трансцедентальное, – ответил специалист и Антонович побледнела.
60
Маленький лысый Костик играл в песочнице. Песок был чуть влажным после ночного дождика, но папы этих тонкостей не понимают. Невдалеке стояли разноцветные структуры из прутиков, предназначенные для детского удовольствия.
Маленький Костик пока по прутикам лазить не умел. Он набрал песка в пасочку и понес папе. На пути стояла доска, ограждающая песочницу. Такое препятствие Костик уже умел одолевать, но без пасочки в руке. Он задумался. Напрасно считают, что детские проблемы легче наших. На каждом шагу опасность расквасить себе нос или ободрать коленку так, что останется шрам на всю жизнь. И только ли это. Папа читал газету с разноцветным названием и изредка поглядывал на ребенка. Ребенок огражден досками с четырех сторон, как тигр прутьями клетки, поэтому безопасен в смысле неприятностей.
Костя поставил пасочку на песок и стал перелазить. Рука зацепилась за ногу; если бы руку убрать, то все было бы хорошо, но если руку убрать, тогда упадешь… Он убрал руку и упал лицом на колкую стекляшку.
Впрочем, от ребенка всегда можно ждать неприятностей, даже когда он огражден, как тигр в клетке. Статья была о болезнях суставов. Хотя папа таких болезней не имел, он надеялся, что заимеет их в будущем и потому читал с увлечением. Газета называлась «Мое Здоровье» и была красочна, забавна, немного бестолкова. Он посмотрел: Костик, покраснев и натужившись, с видом выполняющего особо важное задание, перелезал через доску. Прекрасно, растет настоящий мужчина. Пусть лазит.
Сначала через доску, потом по деревьям, потом девочкам под юбки, потом в папин карман. Нет, последнего я не позволю – пусть растет самостоятельным. Он снова стал читать и нашел интересное слово «анкилоз» и задумался. Кажется, где-то это слово слышал. И тут ребенок заорал. Папа отложил газету и увидел Костика уже сидящего и прижимающего руку к лицу.
Сквозь пальцы сочилась кровь. Только бы не глаз, – подумал папа и вскочил.
Антонович стояла на дорожке, у невысокого клена, перед вкопанными разноцветными покрышками и смотрела без движения, как замороженная. Это был именно тот ребенок, который говорил слово «трансцедентально». Без сомнения, именно тот.
Лимфатический узел под правой рукой заболел сильнее, даже захотелось его погладить, чтобы скрасить боль лаской.
